(…) (…) Не забуду. Я прерываюсь. (…) Я пытаюсь храбриться и хочу, чтобы она хорошо провела время, но… (…) …не знаю, наверное, меня все-таки немного напугали сегодняшние события? У меня не прекращает учащенно колотиться сердце. Я не могу взять себя в руки. (…) Почему, интересно? Может, просто прошло много времени с тех пор, как случалось что-то насколько пугающее? Может, это вопрос взросления. Мне уже за двадцать пять, что для всех вас лишь расцвет жизни, но уже глубокая старость для кого-то с СМА. (…) Все дети с СМА, вместе с которыми я рос? Большей части из них уже нет в живых. В Иллинойсе у меня остался друг, который еще держится, но он прикован к кровати, живет на ферме родителей, никогда не покидает пределы дома, ничего не делая целыми днями, пока они не закончатся. Есть еще девушка, с которой я виделся пару раз в Атланте, она в лучшей форме, чем я, и у нее есть парень. (Она рассказала, что однажды сломала бедро, когда они обжимались, но это было пару лет назад.) Но не считая этого: не так уж много из нас еще живы. Дети с СМА, растущие в наши дни, смогут продержаться дольше. Они будут на новых лекарствах с младенчества, у них будет больше сил на сопротивление. Если бы я родился двумя десятилетиями позже, у меня было бы больше шансов дожить до сорока, пятидесяти, даже шестидесяти. (…) Но я бы обманывал себя, если бы не признал, что я действительно чувствую себя более слабым с каждым днем. Я медленнее восстанавливаюсь. Маленькие боли длятся дольше, чем раньше. Меня раздражает вставать с кровати. Я всегда гордился своим желанием встречать утро, встречать жизнь бодро, с энтузиазмом и благодарностью за мир, в котором мне повезло оказаться. Но я ощущаю, что устаю больше. (…) Я хочу тебе это сказать, мам. Иногда я просто чувствую себя таким хрупким, понимаешь? Ты воспитала меня так, чтобы я этого не ощущал. Я никогда этого не ощущал. Я прилагал усилия, чтобы не чувствовать себя таким. Но я чувствую. Чувствую себя хрупким. Чувствую себя слабым. Я чувствую, что я в опасности. (…) И еще… есть этот мужчина. И эта девушка. И он знает, что я видел, как он ее забрал. И он носит такие ботинки. А у меня на крыльце были отпечатки ботинок. И что происходит у меня на кухне? Столько всего происходит, мам. (…) Можно я расскажу тебе это? Стоит ли мне это тебе рассказывать? Я не хочу испортить тебе отпуск. У тебя там красиво, а твой друг с работы, кажется, готов играть в теннис. (…) – Дэниел? Дэниел, ты еще здесь, дружок? (…) (…) (…) Да, мам. Я просто устал. Хорошо тебе повеселиться. Поговорим, когда вернешься. Я тебя люблю. – Я тебя тоже люблю, дорогой. Береги Трэвиса. И себя. Я постараюсь, мам. Я всегда стараюсь. 29. Марджани, кажется, замечает, что со мной что-то не так, и вполне логично списывает это на то, что я сегодня оказался на грани смерти. Она правильно оценила ситуацию, но лишь частично, хотя я и сам все не до конца понял. В любом случае: мне нужно поспать. – Вы тут справитесь? – говорит Трэвис. – Мы с Дженнифер завалимся в бар «Манхэттен» в центре, может, пропустим по стаканчику перед сном. – По-твоему выпить в десять вечера это «перед сном»? – говорит Дженнифер, дернув его за отворот рубашки. – Да ты старик. Она подходит ко мне. Я уже в пижаме, лежу в кровати, сегодня под дополнительным одеялом. Снаружи не холодно, но я мерзну. Я весь замерз. Дженнифер не смущает моя уязвимость или то, что мы совсем недавно познакомились, или что она сегодня почти стала свидетельницей моей смерти, даже не успев узнать мое имя. Она кладет руку мне на грудь. – Ты крутой, чувак, – говорит она, наклоняется и целует меня в лоб. – Нам нужно больше таких людей. Марджани улыбается и кладет еще одну подушку мне под голову, когда они уходят. – Ты в порядке? – спрашивает она. Сев рядом со мной, она начинает легонько поглаживать мою левую ногу. Этот вопрос задан скорее для нее, чем для меня. И, честно говоря, я больше беспокоюсь за нее. Я уверен, что пока она ездила со мной из кампуса в больницу, а оттуда домой, ей пришлось отпроситься с одной из других ее работ. Я не могу быть полностью ее ответственностью. Она делает намного больше, чем требуется. Я в порядке. А ты? Мне лучше. Я просто так испугалась. Я тоже. Все еще напуган. Но не из-за этого. Не совсем. – Я переночую здесь, Дэниел, если ты не против, – говорит она. – Мне нужно будет отправиться на уборку рано утром, поэтому будет проще, если я просто посплю здесь. Я ощущаю облегчение. Я ощущаю облегчение. Я хочу, чтобы ты осталась. Я знаю, тебе еще есть чем заняться. Я благодарен. Что за день, Дэниел. Могу поспорить, меня ожидает письмо от него. Но я не могу сейчас справиться с этим. Я должен поспать. Я должен отдохнуть. Марджани выключает мой компьютер и берет пульт, чтобы выключить телевизор. Только что закончился футбольный матч старшеклассников, и теперь начинаются вечерние новости того же филиала NBC в Атланте, со всеми моими утренними друзьями. – Студенты Атенс сегодня устроили бдение по пропавшей студентке, – говорит энергичная дамочка за столом, – И в вечер матча в этом поучаствовала футбольная команда. Передаем слово нашему Джимми Долерио. Десятилетний ребенок с микрофоном шире, чем его торс, появляется на экране. Через десять лет репортерами будут работать младенцы, скажу я вам. – Спасибо, Мэриэнн. В пятницу гражданка Китая, изучающая ветеринарию в университете Джорджии, по имени Ай-Чин Ляо, направлялась на утренние занятия, когда исчезла где-то в районе кампуса. И теперь группа студентов пытается ее найти. Мы видим запись с митинга, собравшихся студентов, свечей, бдений. А затем наша подруга, Ребекка, оказывается на экране, и она разговаривает с десятилетним Джимми. Ее обозначили как: «РЕБЕККА ЮЙ, ОБЕСПОКОЕННАЯ АЗИАТКА», что, эм, может, не лучшие титры, которые я видел в своей жизни. – Ее родители здесь, и мы пытаемся оказать им теплый прием, – говорит Ребекка. – Очевидно, это ужасная ситуация. Снова Джимми: – Мне выпала возможность поговорить с главным тренером команды Джорджии, Кирби Смартом, чьи «Бульдогс» сыграют с командой университета Среднего Теннесси в воскресенье на стадионе Сэнфорд. Он рассказал мне, что просто пытается помочь общине, ищущей ответов. Смарт, как и все футбольные тренеры, немного излишне требовательный и немного чересчур самоуверенный, но в остальном вроде бы приличный, говорит: – Мы надеемся, что они найдут девушку. Мы верим в местные правоохранительные органы и молимся, что девушку найдут. Я просто хотел быть здесь, чтобы показать кампусу, что мы с ними. – я почти ожидал, что он прямо в тот момент выбежит на поле. Потом мы видим монтаж с Обеспокоенными студентами и Небезразличными посторонними, и короткое интервью с шерифом округа Кларк, который говорит, что они расследуют «все возможные зацепки» и больше ничего интересного. Потом снова монтаж, еще больше грустных студентов, а потом длинный ряд студентов-азиатов, держащихся за руки в знак солидарности, а затем… СРАНЬ ГОСПОДНЯ СРАНЬ ГОСПОДНЯ СРАНЬ ГОСПОДНЯ Я корчусь так сильно, что почти выпадаю из кровати. Марджани бросается ко мне и хватает меня, словно я собираюсь выпрыгнуть из окна. – Дэниел, что такое, что происходит? – говорит она с настоящей паникой в глазах. Я таращусь в телевизор.