Ммммммгггм. Ммммммгггм. Ммммммммггггггггг!!!!! В длинной цепочке студентов, по большей части азиатов, берущихся за руки в поддержку Ай-Чин, стоит мужчина. Цепочку снимают с расстояния, поэтому лиц не видно, но он белый. Он хорошо одет, как ассистент преподавателя или студент магистратуры, и он в шляпе. Похоже, они все поют песню, а он поет вместе с ними, участник бдения, один из убитых горем студентов университета Джорджии, пытающийся принять трагедию, произошедшую на этом кампусе. Он обнимает одной рукой одну азиатку, а другой – вторую. Он – часть цепи. На нем голубая кепка «Трэшерз». Я уже видел этого мужчину. СРАНЬ ГОСПОДНЯ СРАНЬ ГОСПОДНЯ СРАНЬ ГОСПОДНЯ Я смотрю, наверняка безумным взглядом, на Марджани, затем снова на телевизор, затем снова на нее. Ммммммгггм. Ммммммгггм. Ммммммммггггггггг!!!!! Пятница 30. Вот вам история о Трэвисе: Примерно десять лет назад, когда я учился в старшей школе, моя мама забирала меня на своем старом фургоне, где еще не было подъемника, поэтому ей всегда приходилось звать одного из уборщиков или физруков, чтобы они помогли ей поднять меня с креслом в багажник, прямо как старый громоздкий диван. Что бы у нее ни происходило, она всегда забирала меня после школы и никогда ни на минуту не опаздывала. Многие дети с СМА ходят в специальные школы, где нет «обычных» детей, но мама хотела, чтобы у меня была как можно более нормальная жизнь. В старшей школе СМА у меня развивалась не так быстро. Тогда я еще мог говорить, поэтому меня можно было вкатить в класс и позволить мне скучать наравне с остальными. Так вот, в тот день она на несколько минут опоздала. Она появилась такой растрепанной, какой я раньше ее не видел, со взъерошенными волосами, потекшим по щеке макияжем и двумя неправильно застегнутыми пуговицами на блузке. Моя мама организованная, собранная и всегда, всегда уравновешенная, поэтому я предположил, что она попала в аварию по дороге или, может, на нее напал медведь. На полпути к дому она свернула с I-45 на грустную, замерзшую проселочную дорогу и молча ехала, пока на мили вокруг не было видно ни одной машины. Она съехала на обочину, заглушила двигатель и просто сидела, обхватив голову руками. Ее плечи вздрагивали, а дыхание вырывалось облачками сквозь ее волосы. Я понятия не имел, что случилось. Я попытался помочь. – Мам, ты собираешься меня убить и закопать здесь, или тебе просто нужно пописать? – она засмеялась, высморкав примерно полтонны соплей из ноздрей, и я понял, что она плакала. – Заткнись, – сказала она, а затем отстегнула ремень безопасности и проползла в заднюю часть фургона, чтобы сесть рядом со мной. Она прикоснулась к моей руке. Она всегда старалась прикасаться ко мне. Еще один глубокий вдох, выдох, такой глубокий, что я несколько мгновений не видел ее лица. – Дэниел, – сказала она, и в тот же момент я понял – я не знал как, но я просто понял. Ей даже не нужно было говорить мне, что она только что вернулась от врача, что уплотнение, о котором она сказала мне не беспокоиться, оказалось раком, и что она потеряет свои волосы, грудь и бог знает что еще. Я знал, и она знала, что я знал, поэтому она перестала говорить и просто схватила меня, сжала так, будто я здоровый, сильный. Вот он я, груда плоти и костей в кресле, в багажнике промозглого фургона невесть где в Центральном Иллинойсе, и я не давал ей упасть. Она сжимала меня, пока я наконец не заворчал, и тогда она отпустила, вытерла нос, извинилась и немного сжала мое лицо. – Вот это мы даем, а? – Поехали домой, мам, – улыбнулся я. Новости шокировали всех маминых знакомых, как всегда бывает, когда люди понимают, что человек, которого они считали несокрушимым, оказался совсем не таким. Никто не знает, как вести себя с человеком, проходящим химиотерапию и сражающимся за свою жизнь, и они уж точно не знают, что им сказать, когда их сын наверняка отправится после их смерти в приют, где будет следующие пятнадцать лет умирать в одиночестве. (Справедливости ради, мы с мамой тоже не знали, как подойти к этому колючему моменту.) Я постоянно шутил, что теперь мама наконец-то отчасти поняла, каково быть мной; взгляд «ах-ты-бедняжка», который я всегда получал, теперь был частью ее реальности. Единственным человеком, на которого моя мама опиралась в этот период, не считая меня, была мама Трэвиса. (Мама рассказала мне несколько лет спустя, что ей пришло письмо от моего отца через три недели после начала химиотерапии, в котором было написано: «Ты в норме? Слышал, ты болеешь. – Р.», что по значению больше всего приближено к: «Иди на хер и умри.») Мама Трэвиса бывала у нас почти каждый вечер, готовя ужин и укладывая меня в кровать, чтобы мама могла отдохнуть, прежде чем отправиться домой к Трэвису и своей семье. Она никогда не акцентировала внимание на том, что помогает нам, или на маминой болезни, ни на чем. Я никогда не видел, как она плачет, проявляет жалость или спрашивает у меня, как я себя чувствую. Она просто приходила, разбиралась со всем, с чем нужно, доставала меня насчет моей домашней работы и в целом вела себя, будто все совершенно нормально и не происходит ничего необычного. Это было самое приятное, что кто-либо когда-либо делал для нас. Этот посыл передался Трэвису, который ни разу не спросил у меня, как моя мама, в порядке ли я и нужно ли мне что-нибудь. Он просто делал то же, что и всегда: пользовался любой возможностью, когда наших мам не было, чтобы покурить травку за нашим сараем, а затем поиграть со мной в видеоигры. У подростков свои ограничения, но у них уникальная способность справляться с болью. Просто накурись и поиграй в видеоигры. Это правда гениально. Людям нужно держать при себе Успокаивающих подростков в трагические периоды жизни, чтобы те помогали им справляться с горем, таких шестнадцатилетних, прыщавых дурачков с глупым выражением лица, которые будут ходить за ними по пятам и постоянно пожимать плечами. Трэвис вел себя идеально, потому что я не хотел даже думать о происходящем, не то что говорить об этом, и он предоставлял мне часы за часами, когда я мог об этом не думать. Он просто никогда не поднимал эту тему. Он приходил, стучал в боковую дверь, оглядывался, чтобы проверить, что наших мам нет дома, скуривал косяк, заходил в дом, передавал мне джойстик и сидел рядом, пока мы часами рубились в Call of Duty. Мы не говорили ни слова, кроме как: «Осторожно там, чувак!» и «Да, ПОЛУЧАЙ НАЦИСТСКИЙ МУДАК!» и это был весь мой мир. Это помогло мне пережить все то время. В один день к двери доставили посылку, поздно ночью, намного позже, чем обычно приходит почта. Мы с мамой заснули на диване, пока смотрели повтор шоу Ларри Сандерса, и ее разбудил звонок в дверь. Сонная и слабая, она открыла посылку с Amazon. Внутри была одна только кнопка. Это было похоже на начало серии «Сумеречной зоны». Кнопка была просто большой красной пластиковой штуковиной, что-то вроде кнопки «Легко» от Staples. Не было ни упаковки, ни записки, ни подсказки насчет того, что это и кто это прислал. Она положила ее на журнальный столик перед диваном. Мы растерянно уставились на нее. Что это за кнопка? Зачем нам ее прислали? Что случится, если на нее нажать? Мама посмотрела нна меня. Тогда она уже полностью облысела, исхудала, была бледной и опустошенной. Она начала называть себя Скелетоном. Она взглянула на кнопку, затем снова на меня и опять на кнопку. – Нажать ее? – Я не знаю, мам. Она меня немного пугает. – Хрен с ним. Я нажму. Она вдохнула в полную силу, хрипя, и прикоснулась к моему предплечью. – Поехали. Как только она нажала на кнопку, завыла сирена. «УУУУУУУУ… УУУУУУУ… УУУУУУУУУУУУУУ!» Кнопка засветилась и начала бешено мигать. «УУУУУУУ… УУУУУУУУ… УУУУУУУУУ!» А потом: «ОБНАРУЖЕН ПУК! ОБНАРУЖЕН ПУК! ОЧИСТИТЕ ТЕРРИТОРИЮ! ОБНАРУЖЕН ПУК!» Мама взяла кнопку и прочитала этикетку внизу. И это на самом деле был детектор пуков. Когда вы обнаруживаете пердеж, нажмите на кнопку, чтобы предупредить деревню! ««ОБНАРУЖЕН ПУК! ОБНАРУЖЕН ПУК! ОЧИСТИТЕ ТЕРРИТОРИЮ!» Клянусь, мама чуть не выкашляла все клетки своего тела до последней, так сильно она смеялась. Я не думаю, что к тому времени кто-то из нас улыбался в предшествующие несколько недель, и боже, мы смеялись и смеялись. В какой-то момент я аж вывалился из кресла и упал на пол, все еще задыхаясь от смеха, и мама посмотрела на меня и рассмеялась еще сильнее. Я катался по полу, а затем она тоже присоединилась ко мне. Мы нажимали на кнопку снова и снова целый час. Она лежала на журнальном столике несколько месяцев. Но через неделю после того, как мы ее получили, мы все еще понятия не имели, откуда она взялась. Почему ее доставили к нам домой? Может, по ошибке? Или один из нас ходил во сне и заказал ее? Было ли это послание от Бога? Прошло почти десять дней, прежде чем тайна была раскрыта. Трэвис в очередной раз заглянул ко мне, и после нескольких часов игры в Call of Duty он встал, хрустя каждой косточкой и суставом, чтобы взять еще Mountain Dew из холодильника. По дороге на кухню он увидел кнопку и, как все, кто замечал ее в нашем доме, начал посмеиваться. Он вернулся в комнату: – О, я вижу, вы получили посылку. Я посмотрел на него: – Чего? – Да, я совсем забыл, что заказал это, чувак, – сказал он. – Я просто как-то вечером сидел дома и думал о том, какими расстроенными были вы с твоей мамой, и я подумал, что смех пошел бы вам на пользу. Поэтому… – тут он сделал драматическую паузу, словно собирался открыть решение особенно сложной математической задачи: – Детектор пуков! – Почему… почему ты сам его не принес? Или не сказал, что это от тебя? – Хм, не знаю, – сказал он. – Наверное, я просто забыл. Ну, я рад что ей понравилось. Ты готов? Снимай с паузы, погнали. Таков Трэвис. Парень, к которому прикипаешь. 31. Конечно же, на следующее утро меня ждало письмо. Вот оно: Том, Спасибо за комплимент насчет машины. Мне нужно ее помыть. Просто… в последнее время я был немного занят. Ты знаешь, как бывает. Должен сказать, машина никогда особо не помогала знакомиться с девушками. С ними сложно разговаривать, не так ли? Эти студентки хуже всех. Они лучше будут пялиться в телефон, чем взаимодействовать с реальным миром. Они всегда жалуются на парней, какие те грубые, но вокруг них полно хороших парней, если бы они только огляделись. Они никогда не замечают их. Некоторые из нас прямо здесь, прямо перед ними. Если бы они только огляделись. Одна из положительных сторон Ай-Чин в том, что она была дружелюбной и улыбчивой каждый раз, когда я ее видел. Я видел, как она шла по Саутвью пару недель назад. (Кстати, я правда удивлен, что никогда тебя не видел. Я никогда там никого не видел. Хотя, справедливости ради, я обычно появляюсь там довольно рано.) Ты живешь в хорошем районе – обособленном, но все равно соединенном со всем, что нужно. Кто-то вроде нее может просто ходить там по улице и не переживать, что их собьет пьяный студент или изнасилует какой-то парень из трущоб. Она может быть просто счастливым улыбающимся человеком. Сейчас уже мало таких мест, понимаешь? Поэтому мне всегда она нравилась, когда я проезжал мимо нее по утрам. Она просто шла, словно в мире не существует ничего плохого. Она была невинной. Мне не нужно было свайпать вправо, чтобы найти ее, а ей не нужно было свайпать влево, чтобы отвергнуть меня. Мы могли встретиться как обычные люди, в настоящем мире. Без предрассудков. Предрассудки тяжелее всего. Но она в порядке. С твоей стороны было мило поинтересоваться. Мы сближаемся. Я думаю, она начинает мне доверять. И, может быть, однажды я смогу довериться ей. Всего наилучшего, Джонатан 32. У меня не так много времени на переваривание и восстановление после вчерашнего, потому что на моей кухне находится взрослый ребенок в полицейской форме. Я правда чувствую себя нормально, между прочим. Безусловно, каждый из этих инцидентов сказывается на тебе. Это черта прогрессирующего заболевания. Ты не столько поправляешься, сколько приспосабливаешься к новой реальности. В моем пищеводе есть крохотная царапина, раздражающий порез, которого еще вчера там не было, и он будет там до конца моей жизни. Это из-за застрявшей мокроты? Или от того, что тот парень меня уронил? Или это просто общее ослабление моих легких? Эй, может, все три сразу! Это не имеет значения. Просто теперь я такой. Каждый вдох теперь будет сопровождаться слабым присвистыванием в моей груди, уколом боли каждый раз, когда я буду втягивать воздух, до самой моей смерти. Это случилось вчера. Сегодня всегда отличается от вчера. Было бы хорошо, если бы я мог передать все это огромному полицейскому, стоящему у меня на кухне этим утром и попивающему дешевый растворимый кофе, наверняка пролежавший несколько месяцев в шкафчике, из слишком горячей кружки. В этом доме никто никогда не варит кофе, поэтому у Марджани ушло двадцать минут на его поиски. Но, по всей видимости, Андерсон нуждается в своем кофе, потому что он изо всех сил старается проглотить варево из бобов, собранных где-то в период администрации Картера. – Спасибо за кофе, мэм, – говорит он, хотя мне кажется, что у него начинают слезиться глаза. – Пожалуйста, – отвечает Марджани. – Трэвис, будешь? – Знаешь, мне, наверное, не помешает, – говорит Трэвис, и он не шутит. Я не помню, когда я в последний раз видел его раньше одиннадцати утра. Он похож на Хранителя Склепа. – Но я думаю, что лучше будет нанюхаться крысиного яда, а?