Она стоит на месте несколько секунд, а вокруг нее кружатся пылинки в послеполуденном свете. Затем она зевает и уходит. Позднее, когда они снова сидят в припаркованном «мерсе», Габор рассказывает ему о шопинге – два с половиной часа в толчее Оксфорд-стрит, а затем обед в интерьерах из красного бархата «Ангус стейк-хауза». Они больше говорят, чем первой ночью, эти двое. Накрапывает дождик. И это несколько смягчает тишину. Дело в том, что они мало знают друг друга. Даже в пределах спортзала их нельзя назвать друзьями. Примерно в полночь Балаж выходит из «мерса» под моросящий дождик и идет до ближайшего «Кентукки фрайд чикен» за едой – двумя наборами «Под завязку». Вернувшись, он видит, что Габор в задумчивости. – Иногда я беспокоюсь о своем отношении к женщинам, – говорит он. Его профиль вырисовывается на фоне стекла, по которому стекают капли дождя. – А ты? – спрашивает он. Балаж как раз впился зубами в бургер с курицей и не может ответить сразу. Проглотив кусок, он спрашивает: – Ты о чем? – Я о моем отношении к женщинам, – говорит Габор тоскливо. – Может, это что-то нездоровое? – Он поворачивается к Балажу, мокрому от дождя, и спрашивает: – Что ты об этом думаешь? Балаж лишь просто смотрит на него. – Что бы ты сделал на моем месте? – спрашивает Габор. – Что бы я сделал? – Да. Если бы ты был на моем месте? – В каком смысле? – Если бы ты был с Эммой… ну, это самое… – Габор нервничает. – Позволил бы ты ей такое? – Позволил бы я? – Ага. Балажу трудно представить ситуацию и все эти эмоции, о которых говорит Габор, такую ситуацию, в которой он и Эмма были бы… ну, это самое. Все, что он может представить с ней, – это секс, причем самый безбашенный. – Не знаю, – отвечает он, а затем, желая пойти навстречу Габору, добавляет: – Ну, может. – Позволил бы? – Ну… – Балаж пытается ответить честно. – Может, и нет. По обстоятельствам. – Каким обстоятельствам? – Каким? Ну… знаешь… Смотря какие у нас были бы отношения. – Вот оно, – говорит Габор. – В этом все дело. Об этом я и говорю. – Теперь, наконец, он может приняться за еду. – Ты беспокоишься, что это… э-э… не пойдет на пользу вашим отношениям? – спрашивает Балаж. – Ага, – отвечает Габор и набивает рот жареной картошкой. – Ну… А ты с ней об этом говорил? Габор качает головой и отвечает с набитым ртом: – Нет, если честно. Ну, то есть я пытаюсь иногда. Но она не хочет. Как-то так. Они едят. – У нее день рождения на следующей неделе, – сообщает Габор невесело. – Да? – Да. Я повезу ее типа на спа-курорт. – Да? – снова спрашивает Балаж. – В Словакии. У них там в горах шикарный отель. Мы там уже бывали. «Кемпински». Знаешь эту сеть? Балаж как будто пытается вспомнить, потом качает головой. – Хорошо там, мать твою, – говорит Габор. – Там озеро, горы вокруг. Она любит такую хрень. У них там есть все, любые процедуры. Ну, знаешь. Грязевые ванны. Всякое такое. Проходят дни, один похожий на другой, визит Золи после полудня, дальше ночь в машине, поход в «Макдоналдс» в мутном свете нового утра и разрядка в душе, чтобы легче заснуть. И все же спит он плохо. Он чувствует себя иссушенным усталостью и иногда кажется себе таким же бесплотным, как кольца сигаретного дыма, висящего в теплом затхлом воздухе гостиной. Иногда он чувствует себя прозрачным, иногда невыносимо твердым, но так или иначе его постоянно гложет тайное желание находиться там же, где она. Например, в ванной комнате. Маленькая, вся в потеках ржавчины, ванная полна ее вещей. И он пристально изучает их. Ее присутствие возбуждает его и мучит его долгими бесцветными часами после полудня, когда он лежит на диване, зная, что она находится по другую сторону хлипкой стенки, на которую он смотрит так, словно пытается проникнуть сквозь нее, пока в его гладко бритой голове бьет фонтан фантазий. Что касается его впечатлений о ней, то он поражается, насколько свежей она выглядит. Если в понедельник, их четвертый день в Лондоне, она и казалась слегка осунувшейся и помятой, возникнув в ночном халате в четыре часа дня, ей ничего не стоило каким-то волшебным образом преобразиться перед зеркалом в ванной комнате. Ночью в понедельник возникла проблема, ночное происшествие. Было еще рано, меньше одиннадцати, когда Габор получил эсэмэску. – Черт, – сказал он. – Что? – Это Эмма. – Что пишет? – спросил Балаж. – Ничего. – Это ведь сигнал? – Может, просто ошибка, – сказал Габор. – Это же сигнал? – снова спросил Балаж. – Ага, – сказал Габор со вздохом и добавил с неохотой: – Ладно. Идем. Балажу показалось, что Габор боится. Поэтому и взял с собой молоток – он всегда держал его при себе, под водительским сиденьем. Теперь он засунул его в рукав. Они выбрались из машины и направились к отелю. Габор качал головой, на лице у него читалась досада, напряжение и страх. По дороге он позвонил Джулии, которая работала по ночам всю неделю. Она сказала, что встретит их у служебного входа. Когда они подошли, она уже ждала их и нервно курила. Они двинулись за ней по коридору с зеленым ламинатом к служебной лестнице. – Четвертый этаж, – сказала она и передала Габору карточку от номера. Габор кивнул ей, и они с Балажем стали подниматься с мрачным видом по лестнице. Потертые стены, неоновые лампы на каждом пролете. – Готов? – спросил Габор. Балаж пожал плечами. Габор сказал: – За это тебе платят. – Ясно. – Я посмотрю, как она, а ты займешься им. Ну, если возникнут сложности. – Ясно. – И минимум необходимой силы. Не мне тебе объяснять… Нам не нужны неприятности. Ты меня понял. По-видимому, он беспокоился насчет полиции. Балаж тоже думал об этом. Поэтому сказал: – Может, молоток оставить здесь? – Что?