Балаж, раздумывая, что бы еще сказать, встает налить себе очередную чашку кофе. Не придумав ничего, он предлагает ей сигарету «Парк-лейн», и она берет ее. Он подносит ей зажигалку. На столе стоит простая стеклянная пепельница. И тут он говорит: – Я думаю пройтись по городу сегодня. Осмотреться – как тут что. Он надеялся, что она как-то проявит интерес к этой идее, но ничуть не бывало. Она сидит по другую сторону круглого столика в своем топе без рукавов – тонкий бицепс обвивает татуировка колючей проволоки – и просто затягивается сигаретой, ничего не говоря. – Здесь, должно быть, уйма всего интересного, – продолжает он. Снова не дождавшись отклика, он переходит к более решительной тактике: – А ты хотела бы увидеть что-то? Пока мы здесь. Она издает смешок. – Я не знаю. Звучит это насмешливо, и он уже готов закрыть тему, когда она вдруг спрашивает равнодушным тоном: – А что тут есть? – Ну, как же… – Он старается казаться естественным. – Есть музей восковых фигур. Так ведь? – А, ну да. Похоже, Габор несколько преувеличил ее энтузиазм в отношении этого места. – Ну, и что ты думаешь? – спрашивает он с намеком. Она говорит, что не знает, где это находится. Он говорит, что найти такое место не проблема. Теперь в ней, кажется, проснулся интерес. Она улыбается ему, словно он рассказывает что-то веселое. – Тебе это правда интересно? – спрашивает она. Он пожимает плечами. – Ну, да, – говорит он. – Почему бы нет? – Не знаю, – говорит она. – Ты не похож на такого человека. – Какого человека? Продолжая загадочно улыбаться, она говорит: – Ты понимаешь, что я хочу сказать. – На человека, которому интересны восковые фигуры? – Да. – Мне интересны восковые фигуры, – говорит он не очень убедительно, а затем, уловив ее настрой, спрашивает: – А на какого человека я похож? Она оставляет вопрос без внимания. – Который час? Он смотрит на часы – это скопище циферблатов, большинство которых ничего не делают, – и говорит ей время. – Тебе это на самом деле интересно? – спрашивает она. Ни один лишний мускул не дрогнул на его лице, когда он отвечает: – Ага. Они едут подземкой, и, стоя рядом с ней в шумном вагоне, он наслаждается завистью других мужчин, тем, какие взгляды они бросают на ее ноги в рваных джинсах и в туфлях на высоком каблуке. Она как будто не замечает этих взглядов и вообще ничего постороннего и спокойно стоит, покачиваясь в такт движению поезда, рассматривая сквозь темные стекла очков рекламу службы знакомств, или средства против выпадения волос, или схему линий метро. Пока они ждали поезда на платформе «Финсбери-парк», она сказала Балажу, что ее впечатлил его уровень знания английского. Где он выучил язык? Он ответил, что в Ираке, и рассказал ей, к собственному удивлению, о своей службе. Он не пытался описывать это как захватывающее приключение, не сказал, что ему было там хотя бы интересно. Большую часть времени ему пришлось провести на военных базах размером с небольшой городок, играя в видеоигры в опрятных комнатах с кондиционером и поедая американскую еду. Ему не пришлось общаться ни с единым иракцем, не считая переводчика, который пытался продать ему наркотики, и он ни разу не выстрелил. Он был в патруле, то есть разъезжал по окрестностям в бронированном джипе, осматривая через узкое окошко блеклые равнины. Ничего особенного с ним ни разу не случилось. Главное, что ему запомнилось – и так он ей и сказал, – это постоянная жара, то, как она охватывала тебя сразу, как только ты выходил из помещения с кондиционером, и постоянный пот на коже. Поднимаясь по эскалатору на станции «Бейкер-стрит», он спрашивает ее, какую знаменитость ей бы хотелось увидеть больше всего. Ответ его не радует. Он ненавидит этого придурка Джонни Деппа и его пиратские фильмы. Хуже того, он беспокоится, что она, говоря о своей симпатии к Деппу, могла намекать ему, что сам он не в ее вкусе, чтобы он ни на что не рассчитывал. (Ну почему она не сказала – Брюс Уиллис?) Он жалеет, что спросил ее, и больше ничего не говорит, пока они не выходят на улицу. Поднявшись вверх, они ищут указатели, как пройти к музею. А в итоге замечают огромную очередь страждущих «увидеть звезд». Там, где она начинается, в одном из отдаленных переулков, ответвляется добавочная очередь, состоящая из людей, не вполне уверенных, стоит ли становиться в основную очередь, которая размечена, примерно через каждые двадцать метров, указателями времени, оставшегося до входа в музей. На первом значится «Приблизительно 2½ часа», и это не близко от постоянно растущего хвоста. Ближе к цели – там, где указатель сообщает «Приблизительно 1 час», всевозможные мимы и клоуны на ходулях развлекают измотанных ожиданием детей. Балаж, принимая ситуацию с присущим ему стоицизмом, встает в конец очереди. Что касается ожидания – в этом он отличается покорностью и долготерпением, – он даже отчасти гордится тем, что делает это без лишних эмоций. – Мы ведь не собираемся столько ждать? – говорит она, вставая позади него. – Ну… Она смеется. – То есть это же на несколько часов… – Ага, – соглашается он. – Нам это действительно надо? – Не знаю. Она скрещивает руки на груди, и они стоят минуту или две в легкой тени ранних летних сумерек, минуту или две, в течение которых очередь не двигается ни на метр, и Балаж улавливает недовольство Эммы – она начинает хмуриться, глядя на свои туфли. – Может, займемся тогда чем-то другим? – пробует он спасти ситуацию и закуривает «Парк-лейн». – Чем, например? Он с унылым видом пожимает плечами. – Мы могли бы прогуляться немного, – говорит она неуверенно. В конце переулка виднеется зеленый свет, и они идут в эту сторону, поначалу молча. И когда молчание грозит стать неловким, она спрашивает: – Так когда ты вернулся из Ирака? – Э… – Ему нужно собраться с мыслями, чтобы вспомнить. – Восемь лет назад. Кажется невероятным – просто немыслимым – что прошло уже восемь лет. На самом деле даже больше – был декабрь 2004-го, ветреный зимний день на аэродроме, когда он вернулся домой. – Восемь с половиной, – уточняет он. Ему тогда было двадцать, а в армии он находился с восемнадцати. Он говорит ей, что оставался после этого в армии год или два. – А чем ты занимался потом? – спрашивает она. – Работал в спортзале? – Ну да, – отвечает он. – Работал в спортзале и еще кое-где. – А где еще? – Одно время я охранником работал, – говорит он и называет торговый центр «Теско»[27][«Tesco» – британская транснациональная корпорация, крупнейшая розничная сеть в Великобритании.] в Будапеште, который она тоже знает. – Вот там я и работал. На этом тему можно было бы считать исчерпанной, но она спрашивает: – И как там было? Как там было? Была душная нейлоновая форма по образцу МВД, долгие часы шатания перед входом и унылые экраны наблюдения в комнате охраны. – Ничего так. Они дошли до перекрестка. На другой стороне выстроился ряд великолепных старинных особняков кремового цвета, в широком проеме между которыми просматривался зеленый парк. Улица, по которой они идут, проходит между этими особняками, где начинается велодорожка из красного щебня, и дальше ведет в парк. Они ждут на светофоре зеленого света. Он смотрит на высокие особняки и думает, что это место просто сделано из денег. – В конце концов меня уволили, – говорит он. – Из «Теско». – А почему?