– По подозрению в сговоре со злоумышленниками, – поясняет он. – По подозрению? – Ага, по подозрению. Но я ни с кем не сговаривался. – А почему тебя подозревали? – Ну, там много всего воровали. Так что от меня им все равно пользы было мало. Правда заключалась в том, что у него была склонность попадаться в расставленные ловушки. Подстроенная потасовка, разыгранный сердечный приступ, старая цыганка, продающая фиалки, или старик, рассказывающий бесконечную историю. Он все это принимал за чистую монету. Очень может быть, менеджер это понимал. И все же гораздо проще уволить человека, приписав ему злой умысел. – Так ведь? – спрашивает он. Они входят в парк и идут по асфальтовой дорожке вдоль края узкого зеленого озера. Людей вокруг немного. – Ты сопротивлялся? – спрашивает она. – Не-а. Мне сказали, если я уйду по-тихому, то мне напишут нормальную рекомендацию, так что… Он пожимает плечами. – И ты ее получил? – Ну да, – говорит он. – А потом ты получил работу в спортзале? – Ну, в общем, да. В самом узком месте через пруд перекинут маленький деревянный мостик, и они ступают по нему. – Но мне этого не хватает, на самом деле, – говорит он. – По сути. Это ведь просто временная работа. Так что приходится заниматься чем-то еще. – Чем-то, как это, – подсказывает она. – Ну да, – говорит он. Они останавливаются на мостике, и он смотрит на мутно-зеленую воду и закуривает. Ему, похоже, не по себе, он испытывает смущение от того, что она затронула тему, почему они в Лондоне. Или он первый ее затронул? Он этого не хотел, так ему кажется. И теперь он пытается замять эту тему. – Когда я был мальчишкой, я хотел быть игроком в водное поло. – Правда? – Ага. Я был в форме, – говорит он. – Думал, что смогу стать профессионалом. – И?.. – Я не знаю, – говорит он. – Как-то не получилось. Может, мне не хватало напора. Там были другие ребята, более напористые. – Он щурится, глядя на воду. – В общем, этого не случилось. – Очень жаль. – Ага. Он думал, что давно свыкся с этим. Но теперь на секунду он снова ощущает боль сожаления – даже более отчетливо, более неотступно, чем когда-либо раньше. Он словно впервые понимает, что? тогда было поставлено на карту – вся его жизнь, вообще все. – А кем ты хотела быть, – спрашивает он, – когда была маленькой? Вопрос кажется каким-то странным. Она как будто задумывается на несколько секунд, стоит ли вообще отвечать. – Я не знаю, – говорит она. – Сбежать хотела. Она кладет руки на деревянные перила мостика, на которых пляшут пятна солнечного света, и смотрит вниз, на воду. На зеленую воду, в которой плавают перья. – Как жаль, что у нас нет хлеба для уток, – говорит она. – Есть что-то успокаивающее в том, чтобы кормить уток. Правда? Балаж становится рядом с ней у перил. – Ты так не думаешь? – Ну… – Наверное, ты не часто это делаешь, да? – спрашивает она, улыбаясь. – Такой крутой чувак, как ты. – Ну да, не часто. – Я пошутила, – говорит Эмма. – Я понял. – Когда я была маленькой, – продолжает она, – мы часто ездили в гости к дедушке с бабушкой. Они жили деревне. Я там кормила кур. Но вообще мне это не нравилось. От них так пахло… – Да, куры вонючие, – говорит Балаж со знанием дела. Она смеется. – А разве нет? Ведь правда же. Они идут дальше, теперь под деревьями, на другой стороне озера, его поверхность с легкой рябью виднеется сквозь колышущиеся листья цвета запекшейся крови темно-пунцового бука. – Приятно здесь, в этом парке, да? – говорит она. Он осматривается, как будто только сейчас замечает, что они в парке. – Ага, – кивает он. – Он такой ухоженный. Посмотри на те клумбы. У тебя есть подружка? – вдруг спрашивает она, словно невзначай. Огорошенный таким вопросом, он отвечает: – Ну, нет, сейчас нет. Они идут дальше, секунда течет за секундой, а он молчит, хотя чувствует: нужно сказать что-то еще. Но что тут еще можно сказать? Ответ – нет. – Сейчас нет, – говорит он снова. Сами того не замечая, они сделали круг по парку и снова оказались в том месте, где вошли в него, рядом с велосипедной дорожкой из красного щебня. Он спрашивает: – Ты не хочешь выпить или пожевать чего-нибудь? Они заходят в паб под названием «Глобус», оформленный в приглушенных красных тонах, с репродукциями Хогарта[28][Уильям Хогарт (1697–1764) – английский художник, один из основателей национальной школы живописи, известен сатирическими произведениями на темы частной, общественной и политической жизни.] на обоях в полоску, заказывают по пинте пива и сидят там, среди немногочисленных туристов, пока за дверьми шумит улица. – А давно вы с Габором?.. – спрашивает он, не вполне уверенный, какое слово лучше подобрать. На самом деле ему сейчас меньше всего хочется вспоминать о Габоре, но ничего другого на ум не приходит. – Около года, – говорит она. – Как вы познакомились? – произносит Балаж, уже залипший на эту тему. – По работе, – говорит она. – Он занимался фильмом, который я сделала. Так мы и познакомились. – Он занимался фильмом? – Да. – И что он делал? – спрашивает Балаж и сразу же добавляет, как бы извиняясь: – Просто я никогда толком не знал, чем он вообще… – Технической стороной, – поясняет она уклончиво. – Послепроизводственный этап. Дистрибуция. Больше дистрибуция. Он разбирается в компьютерах. Или знает таких людей. Ну, понимаешь – это же все в основном онлайн. – Ясно, – говорит Балаж и поднимает свою пинту. – Это вообще-то был мой последний фильм, – добавляет она через несколько секунд, как будто ему интересно. – Да?