Он открывает глаза. Трава колышется, поблескивает. Она говорит: – Восемьдесят процентов склонов смотрят на север. Особенно хорошо кататься на лыжах весной. Вот оно. Вот его жизнь, то, что сейчас происходит. Это все, что есть. Она стоит рядом с ним, довольно близко. – Да? – говорит он. – И сколько там? Длина лыжни. В километрах. – Считая весь Гранд-Массив? – Так или иначе. – Около двухсот шестидесяти километров. – Ух ты! – Включая Флен, Морийон, Ле Карро, Сикст и Самоен. – И они все взаимосвязаны подъемниками? – Конечно. – Один переход покрывает их все? – Это можно устроить. – Хорошо, – говорит он. Приятно знать кое-какие факты. На секунду он снова закрывает глаза, но очарование момента уже пропало. Обед. Несколько признаний за пиццей. Она училась в художественной школе в Лондоне, откуда была исключена… – Почему? – спрашивает он. – Я влюбилась. – Влюбились, – повторяет он. – Любовь все портит, не так ли? – Вы очень циничны. – Да, пожалуй, – соглашается он. – Разве не в любви весь смысл? – Весь смысл чего? – Жизни. – Я слышал об этом. И что вы сделали? – спрашивает он. – После исключения. Она нашла работу агента по недвижимости. И они говорят о недвижимости – он тоже занимался этим когда-то. И снова занимается теперь. – Похоже, такова моя судьба, – говорит он. – А вы верите в судьбу? – спрашивает она с удивлением. – Теперь да. – А я не верю. – Конечно, не верите, – кивает он. – Вы слишком молоды. Она смеется: – Молода? – Сколько вам? Ей двадцать девять. – Я бы дал двадцать пять. – Ах, – говорит она, явно польщенная. Он улыбается. – А вам сколько? – Мне сорок четыре. – И когда вы начали верить в судьбу? – Не знаю, – говорит он. Ему очень нравится разговаривать с ней – в ней есть особая свежесть и прямота, – и он пытается придумать, что бы еще сказать, что-то настоящее. И произносит: – Однажды утром я проснулся и понял, что уже поздно что-то менять. То есть по большому счету. – Я не думаю, что когда-нибудь поздно что-то менять, – говорит она. Он просто улыбается. И думает: «Вот такая штука с судьбой, ты только тогда понимаешь, что это судьба, когда уже поздно что-то с этим делать. Поэтому это и есть твоя судьба – просто уже поздно что-то с этим делать». – Значит, это что-то, существующее только в ретроспективе? – Полагаю, да. – Тогда на самом деле этого не существует? – Разве это следует из моей фразы? Я не знаю, – пожимает плечами он. – Я не философ. – А вы счастливы? – спрашивает она, выдавливая кетчуп на последний ломтик пиццы. – Да, думаю, счастлив. Смотря что иметь в виду. У меня нет всего, чего бы я хотел. – Это ваше определение счастья? – А ваше? – И, не дожидаясь ответа, добавляет: – У меня нет определения счастья. Зачем оно? – Вы должны знать, счастливы вы или нет. – Я не несчастлив, – говорит он и сразу задумывается, так ли это. – Это не одно и то же. – А вы? – спрашивает он. – Вы счастливы? – Нет, – сразу отвечает она. – То есть моя жизнь идет не так, как я хочу. Он думает, не спросить ли ее, как ей хочется, чтобы шла ее жизнь, что бы это ни значило. Но решает, отпив глоток воды, не спрашивать. Они говорят о горных лыжах. После обеда они идут вместе к Les Chalets du Midi Apartments. Аккуратные буковые изгороди, обрамляющие аккуратные улочки деревни, уже тронуты осенним румянцем. – Вот теперь я примусь за свое дело, – говорит он. – А мне теперь хочется это увидеть.