Он смеется. Его вдруг охватывает странное чувство при мысли о том, что он познакомился с ней только вчера. В долине жара. В небе ни облачка. Он показал клиентам квартиры, и они сидят на террасе бара «Самоен» на главной площади. И вот он «делает свое дело». На тротуаре пластиковые столы и стулья, и он следит за тем, как официантка составляет вместе два стола для их вечеринки. Затем он принимает у всех заказы. Полетт, как он отмечает, сидит рядом с ним. Он улыбается ей: – Порядок? Она кивает. И он снова возвращается к своему делу. – Так вот, то дерево, – говорит он, выдавая с авторитетным видом сомнительный факт, который узнал только недавно, – является одним из самых старых во всей Франции. Ему, я думаю, около семисот лет. Все поворачиваются к дереву. Его мощный ствол два метра шириной. Сверху, на больших ветвях, поросших мхом, листва местами порыжела. – А что это за дерево? – спрашивает кто-то. – Липа, я думаю? – Джеймс поворачивается к Полетт. – Да, это липа, – подтверждает она. – Она посажена знаменитым герцогом Савойским. – Герцогом Савойским, – повторяет Джеймс. – Вся эта деревня просто полнится историей. Люблю я это место. Кто-то вышел из-за стола и, подойдя к дереву, читает табличку. – Тысяча четыреста тридцать восьмой! – кричит этот педант, коротышка средних лет, тыча в табличку. Он крайне предусмотрительно одет в водоотталкивающий костюм, который сильно шуршит при движении, и прогулочные туфли с пористыми ремешками. – Так что получается меньше шести сотен лет, – заявляет он, занимая свое место, рядом со своей не менее предусмотрительной женой. – Ну, сущий саженец, – произносит Джеймс, под смех остальных. Приносят напитки. – Однако, – не унимается тип, – я не могу поверить, что это дерево – одно из старейших во Франции. Меньше шести сотен лет? Джеймс решает игнорировать его. Он помогает официантке расставлять напитки. – Есть же оливковое дерево, – разъясняет педант остальным, – которому, вроде бы, две тысячи лет… Они пенсионеры, этот педант и его жена. Джеймс догадывается, что они могут подумывать перебраться сюда насовсем. Продать свою квартирку в Стоук-Ньюингтоне и получить взамен пентхаус в «Les Chalets du Midi Apartments». Они говорят на французском так же, как Дьюти-Фри – Джеймс слышал, как миссис Педант осведомилась насчет сортира – не столько с английским акцентом, как именно по-английски. Они говорят на французском по-английски. Как и Дьюти-Фри, в манере старой школы. Джеймс передает педанту светлый альпийский лагер. – Merci, – говорит педант, – monsieur[53][Спасибо, месье (фр.).]. – Где еще вы смотрели квартиры? – интересуется Джеймс. – О, повсюду, правда, – отвечает мужчина, отхлебнув пива и навесив себе пенные усы. – Мы просто как бы разъезжаем по окрестностям. Ну, понимаете. К Джеймсу обращается Арно (француз, живущий в Лондоне и приехавший сюда со своим партнером, Маркусом): – А что вы нам скажете о горных лыжах? – Они здесь великолепны, – говорит Джеймс. – Вы катались? – спрашивает Арно. После мимолетной заминки Джеймс отвечает: – Лично я не катался, нет. В этой области у нас эксперт Полетт. Она вам все об этом расскажет. То есть я не стану вас заверять, будто это второй Вербье[54][Горнолыжный курорт в Швейцарии.] или что-то такое. Но здесь достаточно серьезное место. То есть, если брать весь э… Массив. Это ведь около двухсот пятидесяти километров лыжных трасс. Один билет на все. И потом Флен, там высота доходит до… двух восьмисот, двух девятисот? Полетт говорит: – Там две тысячи пятьсот. Плюс-минус. – Хорошо, – говорит Джеймс примирительно. Она тем временем отвечает на чей-то вопрос: – Нет, снег тут всегда. Горные лыжи здесь чудесные. И продолжает говорить о горных лыжах еще несколько минут. Джеймс смотрит на нее – как взлетают ее брови над оправой солнечных очков, когда она старается проявлять воодушевление. Честно говоря, она немного высокопарна. Сейчас она рассказывает анекдот – что-то про лыжи, – и у нее не очень получается. Он отметил это еще за обедом. Но почему-то его трогает, как она убивает анекдоты. Слишком медленно рассказывает или что-то упускает. Просто ей не хватает беззаботности. Во всяком случае, для таких мероприятий. И сейчас она теряет внимание публики. Кто-то по доброте душевной продолжает слушать ее с натянутой улыбкой. А кто-то откровенно игнорирует ее. Она пытается рассказывать быстрее, но это только сильнее все портит. И вот она уже смеется сама, хотя больше никто даже не улыбается. Вот же черт – она что-то пропустила, какую-то важную деталь, и рассказывает все по новой. Джеймс поднимает взгляд к ветвям старой липы, в кроне которой блестит солнце. И наконец, она добирается до конца анекдота. Анекдот окончен. Люди не сразу это понимают, и раздается несколько сдержанных смешков. А миссис Педант, снова занявшая свое место, хочет молока к чаю. Полетт уходит за молоком – Джеймс в благодарность положил на секунду ладонь ей на руку, – и он начинает рассказывать о том, какие замечательные здесь места, развлекает публику, держась очаровательно и непринужденно в своей сиреневой рубашке и солнечных очках: Во всяком случае, так ему кажется. Он оплачивает напитки. А затем отводит всех в магазин сыров и помогает с выбором. Один или два человека решаются на покупку, избегая наиболее пахучих сортов. На выходе из магазина он обещает: – Мы еще вернемся сюда, если кто-то захочет купить что-то к ужину. Я знаю, некоторые проживают здесь, и мы с радостью покажем вам кое-какие чудесные местечки в деревне. Почему бы нам не встретиться здесь, на главной площади, около семи, если кто-то захочет? Он, как всегда, играет на публику. А затем, когда игра окончена и публика расходится по извилистым улочкам деревни, наступает знакомая эйфория, прилив энергии. Они стоят у витрины fromagerie[55][Магазин сыра (фр.).]. Джеймс спрашивает: – Выпьем? Они снова сидят на террасе бара «Самоен». – Думаю, все прошло хорошо, – произносит он. – Что скажете? – Очень. – Полагаю, здесь будет как минимум одна продажа, на этом участке, – говорит он. Она спрашивает, кого он имеет в виду. – Арно и Маркуса, – отвечает он. – Они вполне могут клюнуть. Кстати, спасибо, что выручили меня с лыжной темой. – Всегда пожалуйста, – говорит Полетт. Джеймс кивает с преувеличенной признательностью, вызывая ее смех. – Вот ведь черт! Он застал меня врасплох, когда спросил, катался ли я на лыжах.