– В храме полным-полно дорогих вещей, которые когда-то дарил бандит по кличке… Самосвал. – Бензовоз, – поправила Саша. – Дима Бензовоз. – Точно! – воскликнула Тонечка. – Вот видишь, как много всего! – Чего много? – Сокровищ вокруг нас, – выпалила Тонечка и посмотрела на Сашу очень близко. – Или легенд о них. У Лидии Ивановны были какие-то сокровища, по крайней мере, так думает ее племянница. У отца Иллариона в храме они на самом деле есть, и он даже просил вдову бандита избавить храм от бремени их охраны. – Подожди, подожди, – Саша поднялась с поваленного дерева и стала ходить по траве туда-сюда. – Ты хочешь сказать, что в Дождеве действует шайка? Которая охотится за сокровищами? Тонечка торжественно кивнула: – Вот именно. Саша остановилась, посмотрела на нее и засмеялась. Нагнулась, сорвала желто-фиолетовый цветок и преподнесла сценаристке. – Тоня, – с чувством сказала она, – ты точно должна писать романы. Первая премия за интригу! Тонечка обиделась. – Хорошо, тогда как ты объяснишь то, что происходит? Саша вздохнула, приблизилась и положила ей руку на плечо, словно утешая: – Тонечка, так ведь ничего и не происходит. Лидия Ивановна… просто умерла. Занемогла, отправилась за помощью, но не дошла. В храм забрались какие-то местные гопники, чтоб стянуть деньги из кассы. Мы им помешали, они нас растолкали и убежали. – А шторы? – воинственно спросила Тонечка. – А камея? – Шторы? – переспросила Саша. – Ах, шторы! Ну, Лидия Ивановна их сама задернула, потому что плохо себя чувствовала и не желала, чтоб с улицы было видно, как она лежит на диване. А камея потерялась. Должно быть, это было единственно верным объяснением, и уж точно оно было гораздо разумней Тонечкиных фантазий и нелепых подозрений… Но она чувствовала – словно ей об этом сказала сама старая княгиня! – что все не так просто. Что-то стоит за событиями, которые стали происходить в Дождеве в последнее время. …И еще произойдут! Они сидели на бревне довольно долго, а потом терпеть стало невозможно. Вокруг вились тучи комаров – лесных, привязчивых, – и не спасали никакие веточки, которыми Саша с Тонечкой пытались от них отмахиваться. – Что же это за безобразие такое? – говорила Саша, во все стороны размахивая руками. – Что за свинство? Когда мы отсюда выберемся? – Нужно в дом идти, выхода нет. Нас тут загрызут насмерть. Спотыкаясь и путаясь в траве, они добрались до сторожки, зашли и закрыли за собой дверь. Тонечка сразу же стала с остервенением чесаться. – Прекрати, – велела Саша. – У меня четвертая группа крови, – пропыхтела Тонечка. – Меня жрут так, как никого не жрут. И потом я чешусь неделями! – Значит, тебе нельзя расчесывать укусы! – Я не могу-у-у! – провыла Тонечка. – Вот наказанье, – выговорила Саша с досадой. – Зачем мы тогда на улице сидели, нужно было здесь сидеть! Она зажгла свет в крохотном подобии кухоньки и стала шарить на полках. Тонечка чесалась и рычала. Саша нашла соду и какую-то тряпицу, налила в чашку воды, приказала Тонечке стоять смирно и стала мазать укусы. – Слушай, ну, это катастрофа, – сказала она в конце концов. – На тебе живого места нет! Когда они успели так тебя искусать? Мы же все время вместе были! Тонечка приподняла с шеи кудряшки, чтобы Саша помазала и шею тоже. Сода, конечно, не помогала, но возня немного отвлекала от чесотки. – Я же тебе говорю! У меня всегда так! – Значит, тебе нужно ходить в скафандре. – Родион изобразил тебя в скафандре на космической станции, – ни с того ни с сего вспомнила Тонечка. – Ты его попроси, он тебе покажет. – Хороший мальчишка, – сказала Саша от души. – Ты правильного парня вырастила. – Я его не растила, – возразила Тонечка. – Он достался мне готовым. – Что это значит? – Он рос в детдоме до последнего времени, – объяснила Тонечка. – А потом Саша, мой муж, его нашел, и мы его забрали. Он Сашин сын. А у меня дочь Настя. И еще… Даня. Он не сын, но как бы тоже сын. В общем, это долго рассказывать. Они сейчас в Москве с моими родителями. То есть с мамой и ее мужем. Ее муж как раз папа Дани. Саша даже рот приоткрыла от изумления: – То есть ты хочешь сказать, что Родион… – Ну да, – нетерпеливо выговорила Тонечка и вновь принялась чесаться. – Я ему не мать, а ехидна. Помнишь старый фильм «Евдокия»? Там одна дура ребенка подкинула и написала записку: я, мол, ему не мать, а ехидна!.. – Подожди, – остановила ее болтовню Саша. – Как это возможно? Он относится к тебе абсолютно как к матери, и ты к нему как к собственному ребенку! Да он на тебя даже похож! И нос, и волосы кудрявые… – Саш, помажь еще, а? Терпения никакого нет! – Нужно антигистамин принять, больше ничего не поможет. У тебя есть с собой? – У меня всегда с собой, но рюкзак в машине. – Господи, – простонала Саша. – У нас же машина там, под забором!.. Все двери настежь!.. Я его убью, этого придурка, честное слово! Как только явится! Но время шло, а придурок не являлся. Над лесом взошла луна, им было видно ее в окошко. Налетел ветер, березы шелестели тревожно. Очень хотелось есть, спать и домой. Было страшно и обидно, что они так попались – как две дуры! Но они бодрились, в основном чтобы не пугать друг друга и чтобы паника не навалилась внезапно. Лишь ближе к полуночи вдалеке затарахтело, и звук стал постепенно приближаться. – Ты слышишь? – спросила Тонечка. Саша раздула тонкие ноздри: – Еще бы! Она вся подобралась, как напружинилась, глаза потемнели, и скулы заострились. – Тебе бы еще уши с кисточками, – сказала Тонечка. – И вот как есть рысь!.. Ей было страшно, и она знала, что в этом случае обязательно нужно шутить. – Сиди здесь и не выходи, – приказала Саша. – Я сама с ним поговорю! – Действительно! – вскричала Тонечка. – А если он сумасшедший маньяк?! И если он не один?! Мотор стрекотал уже совсем под окнами и неожиданно смолк. Стало очень тихо. Саша с силой вздохнула и выбежала из сторожки. Тонечка бросилась за ней. Под желтым светом мощного фонаря давешний мужик в камуфляже откинул с заднего сиденья чехол и принялся что-то выгружать, тянуть какие-то палки. Он был один. – Вы что, с ума сошли? – громко и гневно спросила Саша Шумакова. – Зачем вы нас заперли? Мужик помедлил, оглянулся и сказал с неудовольствием: – Я никого не запирал. Я думал, вы уехали давно!