– Хорошие? – тут же спросил Федор Петрович. – Или вы сладкоголосая птица юности? – Ну, – сказала Тонечка, все еще не сердясь. – Я вам так скажу. Теннеси Уильямс неплохой драматург. Тут Федор Петрович спохватился. – Я просто ничего не понимаю в такого рода деятельности, – он словно извинялся. – А вы какого рода деятельностью занимаетесь? – В основном физическим трудом. – Вы… я забыла, как это называется… А! Вы бурлак? Он вдруг остановился посреди улицы и захохотал. Громко и с удовольствием, как хохотал, когда обнаружил, что запер их с Сашей в своих владениях. – Один – ноль, – сказал он. – С вами правда приятно разговаривать, Тоня. Тонечку вдруг осенило: – Слушайте! Вполне возможно, что мы зря сюда притащились! Сейчас службы все запрещены, храм закрыт. А где живет отец Илларион, я не знаю. Они подошли к широкому, как меловая гора, приземистому, как княжьи палаты, широкому, как кольчуга тверича, храму. Федор потрогал монументальную стену. Рука у него была загорелая, ногти острижены очень коротко, как у врача. – Вроде бы открыто. Он толкнул дверь, и она нехотя подалась – все как в тот раз, когда они приходили сюда с Сашей. Тонечка первая, Федор Петрович следом, они зашли в сумеречный прохладный притвор, где оконца были словно из слюды, и потом дальше, в храм. Здесь стояла тишина, горели лампады, разноцветный свет лился в высокие стрельчатые окна. – Вот, – прошептала Тонечка, словно храм имел к ней непосредственное отношение и она имела право гордиться им и любить его. – Видите, какая красота? Я вам говорила! И позвала негромко: – Отец Илларион! По-прежнему в храме звенела тишина, и, кажется, было слышно, как потрескивают перед ликами одинокие свечи. – Отец Илларион, вы здесь?.. Тонечка оглянулась на Федора Петровича. Тот стоял, закинув голову, и рассматривал фрески и роспись купола. Она забеспокоилась. …А что, если?.. Если опять случилась беда? Храм открыт, значит, священник где-то здесь, но почему он не отвечает?! – Отец Илларион! – почти закричала она. Голос ее эхом отлетел от стен и потерялся в вышине, под куполом. – Что вы кричите? – накинулся на нее Федор Петрович. – Нет здесь никого! – Как это нет!.. И Тонечка почти побежала к иконостасу. – Кто здесь? Из алтарных врат показался священник – живой и здоровый, кажется, очень удивленный. Тонечку он не узнал. – Храм закрыт, почтеннейшие, – заговорил он, спускаясь по ступенькам, – приходите, когда откроется. Молитесь по домам, что нам теперь остается. – Батюшка, это я, Антонина, – Тонечка подбежала к нему. – Слава богу, с вами все в порядке! – Вашими молитвами, – обрадовался Илларион. – Здравствуй, матушка. И вам… доброго дня, уважаемый. – Отец Илларион, я внука Лидии Ивановны нашла. То есть мы вместе с Сашей нашли! Вот он, Федор Батюшков. Федору Петровичу показалось, что она сейчас дернет его за полу и шепотом прикажет: «Поздоровайся с дядей, бестолочь!» – Соболезную вашей потере, – прогудел священник, рассматривая пришельца. – Скорблю вместе с вами. Лидия Ивановна у нас бывала нечасто, коротко знакомы мы не были, но человек она хороший. Федор кивнул. Ему было неловко. Он не умел разговаривать со священниками, и его удивляло, что Тонечка разговаривает так запросто! – Про погребение поговорить хотите? Это правильно, тело уж пора земле предать, а душу в руки Господу. Федор опять ничего не ответил, и священник обратился к Тонечке, словно давая пришельцу время, чтобы собраться с мыслями. – Как товарка себя чувствует? К доктору так и не обратились? – Спасибо, все зажило, батюшка. Священник вздохнул. – По моему недосмотру, – сокрушенно объяснил он Федору, – только и исключительно по моему недосмотру матушки в храме Божьем подверглись нападению. – Какому… нападению? – не понял Федор Петрович. – Мы вам потом расскажем, – пообещала Тонечка. – А у нас пропажа. В тот раз я и не заметил, а потом гляжу – нету. Все обыскал и, знаете, не нашел! Такое несчастье! Тонечка вытаращила глаза: – А что пропало-то, батюшка? Отец Илларион поглядел по сторонам, словно решаясь. Сильно вздохнул и предложил: – Ну, пойдемте, пойдемте из храма Божьего. На улице поговорим, чтоб не при святых отцах-то… И широким шагом пошел прочь. Тонечка на одну секунду замешкалась, потом свернула в правый придел, чтобы поздороваться с Серафимом Саровским. Она ведь так и не дошла до него в первый раз!.. Перед ликом горела лампадка, и Тонечке показалось, что Серафим улыбается ей. Тонечка немного постояла возле него и тихонько пошептала. – Матушка, где ты там застряла? – позвал Илларион. – Мне двери нужно замкнуть. Тонечка вышла на улицу, стянула с головы капюшон и прищурилась на солнце. …Как хорошо!.. Как прекрасна и упоительна жизнь! Почему люди так старательно и с таким маниакальным упорством ее портят?.. Зачем?.. Отец Илларион погремел связкой длинных ключей, запер замки и осведомился: – Здесь посидим, в садике, или… добро пожаловать к нам. У меня домик вон там, за крепостным валом. И подбородком указал, в какой стороне этот самый вал. Тонечке очень хотелось посмотреть, как живет отец Илларион! Сценарист в ее голове уже принялся торопливо набрасывать картинки, одна завлекательней другой. С другой стороны, хорошо бы вернуться домой и все же проконтролировать дрова и уроки… Пожалуй, она отказалась бы от приглашения, но тут Федор Петрович ее опередил: – Давайте здесь посидим. Нам неудобно вас затруднять. – Да какие ж тут затруднения, – возразил отец Илларион. – И рядом все. Ну? Отправимся? И широко зашагал по древней брусчатке. Тонечка потрусила за ним. Федору Петровичу ничего не оставалось, как присоединиться.