– Здесь крепостицу никогда не ставили, – говорил на ходу священник. – А вал соорудили, когда земли наши после монгольского нашествия вошли в Великое княжество Тверское. Вроде бы сторожевая башня была, на всякий случай поставленная. А вообще-то места дикие, людей мало. И не только славяне селились, но и финно-угорское племя. В четырнадцатом веке наш храм подняли, а в шестнадцатом Дождев стал селом дворцовым, то есть подчинялся приказу Большого дворца! Через нас торговые суда вверх шли, к Твери, и вниз, к Нижнему Новгороду. Солью торговали, сапоги шили, Иван Четвертый наши сапожки очень ценил!.. – Сапоги? – живо переспросила Тонечка. Отец Илларион кивнул. – Прошу прощения, – заговорил Федор Петрович, не зная, как правильно обратиться к священнику, слово «отец» решительно не выговаривалось, тем более они, должно быть, ровесники! – Может, мы просто переговорим и отправимся по своим делам? Мы у вас отнимаем время. Было очевидно, что имелось в виду обратное – батюшка со своим любезным приглашением отнимает время у Федора Петровича! – Да вы не беспокойтесь, – сказал священник добродушно. – Тем более уж почти пришли. Сценарист в Тонечкиной голове за это время сочинил уже: батюшка живет в старом рубленом доме с высоким крыльцом, и чтоб непременно балясины и «резной палисад». Перед домом мальвы и кусты сирени, позади – яблоневый сад. На крылечке рыжий кот, в будке лохматая псина. В сенях пучки сушеной травы и хорошо пахнет. В горнице чистые полы, тканые дорожки, круглый стол, крытый льняной скатертью, на скатерти – кувшин нарциссов. В красном углу образа с лампадкой. Дом священника был совершенно новый, кирпичный, похожий на все новые сельские дома, разве что сайдингом не обшит! В палисаднике под наблюдением грозного петуха гуляли рыжие куры. Завидев процессию, петух поднялся на цыпочки, расправил крылья, выругался на кур – те дунули в разные стороны. Под навесом устроено нечто вроде лесопилки – штабель досок, циркулярка, земля вокруг засыпана опилками и свежей стружкой. – Приходится, – объяснил батюшка лесопилку, – часовенка на погосте совсем прогнила, да в храме то и дело ремонт требуется. Еще пасеку держим за рекой, тоже забота. Ну, проходите, проходите!.. Внутри домик был обставлен как городская квартира – полированная мебель, ковер на ламинатном полу, разномастные шкафы. Всюду разбросаны игрушки. – Мои все в Тверь укатили. – Отец Илларион скинул у порога башмаки. – Деду внуков захотелось посмотреть. Я тоже днями к ним собираюсь, пока службы толком нету. Федор Петрович смотрел в пол, вид раздосадованный. Зачем мы сюда притащились, словно спрашивал он себя. Тонечке было любопытно. – В зал проходите, – пригласил батюшка. – А я кофейку пока сварю. В зале – самой обыкновенной комнате с диваном и телевизором – был беспорядок. Очевидно, хозяин в отсутствие «своих» уборкой не затруднялся. – Вам правда хочется здесь… гостить? – негромко спросил Федор Петрович у Тонечки. – Чего ради? – Ради интереса, – быстро ответила она. – И потом! Нужно узнать, что пропало из храма! – Можно подумать, этого нельзя было узнать на лавочке! Тонечка хотела было возразить, но вошел отец Илларион с подносом, который он тащил за две ручки. На подносе разномастные чашки, турка и плетенка с сухарями и сушками. – И вот я думаю, – начал он, как будто продолжая разговор, – что уж больно подозрительная кража! Ничего другого не взяли, а ковчежец забрали!.. Именно этот! – Что забрали? – не поняла Тонечка. – Ковчежец, – повторил батюшка и улыбнулся. – Ну, ковчег-то знаешь? Тонечка кивнула не слишком уверенно. – Да не тот, который Ной соорудил, – сказал отец Илларион. – И не тот, который ковчег Завета, и не тот, что часть иконной доски!.. – Это все ковчеги? – пробормотала Тонечка, чувствуя себя диким человеком. …Она часто повторяла дочери: «Настя, ты дикий человек!», например, когда та спрашивала, почему «Тихий Дон» считается великим романом. – Ковчег – ящик. Бывает мощевик, где святые мощи хранятся, это рака называется. А бывает совсем небольшой, как ларец, – ковчежец! Для книг, реликвий всяких. Он у меня дальше всех запрятан был, от досужих глаз да от греха! Никто о нем не знал, только отец дьякон, а его-то и нету. Тонечка пригубила кофе – вкусный, крепкий! – и потянулась положить себе сахару. Она любила, чтоб сладко. – Вы расскажите толком, батюшка, – попросила она. – Вы когда пропажу обнаружили? – Да назавтра после того, как мы с вами в храме на полу отдыхали! Я по верхам в тот же день посмотрел – ничего не взято. Ну, думаю, уберег Господь, спугнули мы лихоимцев. А ночью все думал, думал, и тревога меня взяла за ковчежец. Окоротил себя – спрятан надежно, кто о нем может знать! Утром пришел, открыл тайничок в полу – а его и нету. Федор Петрович уже не выглядел раздосадованным, слушал с интересом. – Что за ковчежец, откуда? – Да все из одного источника, я матушкам рассказывал! Был у нас благодетель из бандитов, Дима Бензовоз, так его звали. Так он в храм жертвовал щедро! Но самый драгоценный дар – этот самый ковчежец. – Он что, золотой? – спросила Тонечка с жадным любопытством. – Деревянный он, – словно оскорбившись за реликвию, с сердцем сказал батюшка. – Резной. Ну, серебром отделан, конечно, самоцветами. Другое дело, что принадлежал он царю Алексею Михайловичу Тишайшему и подарен ему был родом Милославских, когда супруга Мария родила первенца Дмитрия. Первенец прожил всего год, считался наследником престола. А царица Мария, как известно, как раз к роду Милославских и принадлежала. Девятнадцать лет Алексею Михайловичу было, когда первенец его родился, и в ковчежец он волосики с темени наследника прятал – так полагалось от сглаза. Только младенец все равно преставился. Федор Петрович, кажется, изумился. – Таким вещам место в Грановитой палате, а не в вашем храме, вы уж меня простите. – То-то и оно! – поддержал отец Илларион. – Только в девяностые перепуталось все, никто не следил, пустили в распыл. Вот Дима и прикупил на каком-то знатном аукционе, в Лондоне, или где они, такие аукционы бывают! – Если ковчежец был куплен на аукционе, значит, должна быть атрибуция и сопроводительные документы, – сказал Федор Петрович словно с каким-то облегчением. – Без всего этого ваша пропажа – просто старинная вещица… с легендой. Отец Илларион вздохнул, поднялся, зашарил в кармане рясы, выудил маленький ключик и отомкнул секретер. Визитеры смотрели на него во все глаза. Илларион вынул из секретера кожаную папку, аккуратно выложил ее на стол и предложил: – Ознакомьтесь, если по-английски читаете. Перевод есть, дальше там, но плоховатый. Читаете? – Читаем, – быстро проговорила Тонечка. – Тут и атрибуция, и все документы собраны. А я… разоблачусь покамест, жарко что-то. И вышел из комнаты. Тонечка и Федор Петрович посмотрели друг на друга. Она пожала плечами, а он покачала головой. Открыли папку и стали по очереди доставать плотные листы с водяными знаками и британской короной наверху. – Такого просто не может быть, – сказал в конце концов Федор Петрович. – Давно бы в музей забрали, столько лет прошло! – Вот именно, – подхватила Тонечка. – Столько лет, про него и думать забыли, про этот… ларец. – Ковчежец. – Да. Мало ли тогда всего продавали, прав отец Илларион! Они продолжали разбирать бумаги с печатями, фотографиями, описаниями, размерами, указаниями веса и цвета камней, с результатами радиоуглеродных анализов древесины и серебра. Примеси, найденные в серебре, были перечислены отдельно. Вернулся отец Илларион – в джинсах и клетчатой рубахе навыпуск. Теперь он был похож на столичного байкера, а не на сельского священника! Он посмотрел на бумажный развал на столе, вздохнул, глотнул из своей чашки остывшего кофе и сказал: – Вот его-то и украли, ковчежец этот. И я даже не знаю, как мне в епархии докладывать!.. Теперь уж точно не в Беркакит, а в Сусуман зашлют. – Сусуман? – повторила Тонечка машинально, и отец Илларион махнул рукой. – Поселок такой на Магаданской трассе. Этапы туда приходят из Магадана. Федор Петрович посмотрел на него, сверкнули очки. – И никто не знал, где он у вас хранится? Батюшка покачал головой. – Даже от супруги таился, вот вам крест святой. Она у меня надежная и умница большая, а все ж таки женщина, поостерегся рассказать. – Кто-то забрался в храм, – продолжал Федор, – и… дальше что, я не понял? – Батюшку оглушили, – заговорила Тонечка. – Видимо, как мы уже сейчас понимаем, украсть хотели именно этот ковчежец! Мы с Сашей увидели, что храм открыт, вошли и… Я батюшку на полу нашла и даже не сразу поняла, что он жив. – Маху я дал, – морщась, в который раз сказал Илларион. – С одного удара свалился! Пока Антонина со мной возилась, товарку ее Александру тоже как следует приложили, да и вон выбежали. Я-то думал, не успели ничего взять, а оказалось, что самое ценное-то и забрали. – Вы все время говорите «они», – заметил Федор Петрович. – Выходит, вы их все-таки видели? – Я слышала топот, – сказала Тонечка. – Но никого не видела. И мне показалось, что убегали несколько человек, не один. А точно он пропал, батюшка? Может, вы просто не нашли? Отец Илларион грустно усмехнулся: – Я поначалу тоже надежду лелеял, что найдется. Все обыскал, и нет его! Да там искать-то негде, тайничок маленький, прям под плитой.