– Мне? – растерялась Тонечка. – Ну, конечно! С тебя все началось. Я был один и считал, что мне прекрасно, я свободен. А что тоска и все время тянет выпить, так это у всех одинаково! А теперь у меня в телефоне в папке «Семья» шесть номеров, Тоня! Шесть! И мне постоянно некогда, я все время что-то кому-то должен – привезти твоей матери книг, спилить с ее мужем яблоню, купить Даньке ноутбук, а Насте тренажер, потому что, видите ли, карантин и она боится, что растолстеет! – Какой тренажер? – перепугалась Тонечка. – Ты что, купил Насте тренажер?! – Купил. – Ты с ума сошел. – Давно, – согласился Герман. – Когда влюбился в тебя. – Подожди… – попросила Тонечка. Он никогда не говорил ей таких слов, и она не знала, что нужно отвечать. И от неловкости сморозила глупость: – Спасибо тебе, конечно, но мы совсем не о любви говорили, Саша! – О любви, – возразил Герман. – Именно о ней мы и говорили. Ты любишь Родиона, и он тебя любит изо всех сил. – При чем тут это! У меня не получается его воспитывать! – Все у тебя получается, – возразил муж. – И не приставай ко мне, у меня дел полно. В выходные приеду, надаю всем по задницам, и тебе, и Родиону твоему. Поняла? На этот раз она совершенно точно все поняла. – И я тебя люблю, Саша, – сказала она. Еще некоторое время она сидела на кровати в раздумьях, а потом решительно поднялась и пошла к Родиону. Постучала и приоткрыла дверь: – Можно? Мальчишка сидел над раскрытой тетрадкой, сильно сгорбившись. Собака дремала у него на коленях. Он глянул на Тонечку и опять уткнулся в тетрадь. – Не идет? – спросила мачеха. Он пожал плечами. – Я хочу попросить извинения, – сказала Тонечка твердо, – за то, что так на тебя напала. – Да ладно, – пробормотал Родион. Он тоже, как давеча сама Тонечка, решительно не знал, что нужно отвечать в таких случаях и вообще как себя вести. – Но ты тоже, знаешь, большой молодец, – продолжала мачеха язвительно. Она-то ожидала, что он немедленно раскается, а он пробормотал «Да ладно», как будто так и надо! – Мы же договорились, что ты сделаешь уроки и принесешь дрова. А ты ничего делать не желаешь. – Я желаю, – умоляюще сказал Родион, опасаясь, что скандал начнется сначала. – Я просто… понимаешь, я сначала помню, а потом забываю. А когда вспоминаю, уже поздно, и ты ругаешься! – Можно подумать, я тебя ругаю просто так, а не за дело. – За дело, – сказал Родион фальшиво. Он был уверен, что взрослые требуют от него… странного. Какая разница, когда принести дрова, сейчас или вечером, все равно печку никто топить не собирается! А уроки… ну да, уроки!.. Но ведь сейчас на удаленке так прекрасно! Не нужно ходить в школу, а сидеть перед компьютером с собакой на коленях и во время скучной химии думать о том, что вот-вот будет свобода и можно мчаться на ручей рисовать утку – это же счастье! Почему мачеха этого не понимает? – Я все понимаю, – отвечая на его мысли, сказала мачеха негромко. – Просто я за тебя беспокоюсь. Как ты станешь жить, когда вырастешь?.. Родион отвел глаза: – Хорошо стану жить, – пообещал он. – Я буду ходить на работу, а по вечерам рисовать. Наверняка можно найти работу, куда можно приходить с собакой!.. – У тебя только собака на уме. – Не только! – Давай обнимемся, – предложила Тонечка. – А то это какой-то ужас. Родион моментально вскочил, одной рукой придерживая Бусю, а второй изо всех сил обнял Тонечку, как тогда, под фонарем. Он был весь жаркий, потный, очень худой и нескладный. И с этой секунды началась совсем другая история – прежняя, прекрасная!.. Он стал болтать, скакать, целовать собаку и спрашивать у мачехи, что на обед. Самое страшное – ссора – осталось позади, жизнь совершенно наладилась, словно карандашный рисунок раскрасили яркими красками. – Ты все-таки уроки доделай, – попросила Тонечка. – Ну хоть как-нибудь, ладно? – Ладно, ладно! – И я считаю, что мы должны пригласить к столу дядю Арсена. Это здешний холодный сапожник. – Почему холодный? Тонечка улыбнулась: – Просто такое выражение. Сапожник, который и летом, и зимой работает в уличной будке, называется холодным. Он тебе понравится, вот увидишь. Она сбежала по лестнице совсем как Родион – свободно, весело, напевая «Засыпает синий Зурбаган»! И тишина в доме поменялась – теперь это была уютная, добрая, славная тишина. Где-то там, внутри этой тишины, мальчик с собакой кое-как кромсал задачи по химии, а впереди был длинный весенний вечер со всеми его радостями и прелестями – разговорами, ужином, самоваром и посиделками на террасе. Тонечка начистила картошки и вынула из холодильника мясо – пусть сегодня будет то, что Родион любит больше всего, – жареное мясо с картошкой! …Хорошо бы приняться за работу – например, за новый сценарий или за повесть, как она обещала Саше, но… Тонечке так не хотелось работать! А хотелось искать пропавший ковчежец, раздумывать, куда подевалась камея старой княгини и кто такой Федор Петрович Батюшков, если не сумасшедший сторож!.. …И чем, получается, она лучше Родиона? Она ведет себя точно так же, просто ее в данный момент никто не может заставить «засесть за уроки»! В прежней, «довирусной», жизни муж непременно заставил бы – они то и дело ссорились из-за того, что она мало работает, а она, как всякая лентяйка, объясняла, что писать можно только «под настроение», или когда «есть свободное место в голове», или «как следует обдумав будущую историю», а обдумывать лучше всего получается в гамаке или на диване с Диккенсом! Стыдно, стыдно! Эгоизм и малодушие!.. Саша Шумакова наверняка работает, а не занимается пустыми размышлениями и не зевает по сторонам!.. – Тонь, ты дома? Можно к тебе? Тонечка вздрогнула. Саша заглядывала в дверь с террасы. – Я думала, ты работаешь! – выпалила Тонечка. – Вот сию секунду думала!.. Саша вошла и один о другой стащила у порога мокасины. – Я работала, – сказала она с тоской. – Но потом опять вылетел интернет, и до сих пор нет его. Наверное, нужно в Москву возвращаться. – С ума сошла? – А что делать? Я же не могу все бросить! У меня график расписан на неделю вперед. – Мне кажется, – сказала Тонечка, – ты раб лампы. – Что?! – Джинн, – объяснила Тонечка. – Из сказки. Он сидел в лампе и был ее рабом, помнишь? Ты раб своей лампы. Ты сидишь в графике и выполняешь его распоряжения. Как раб. Саша присела на краешек стула. Тонечка обратила внимание – она всегда присаживалась так, словно была готова в любую минуту вскочить и полететь. – У меня такая жизнь, – сказала она задумчиво. – Другой мне не надо… – Ты уверена? – В чем? – Что не надо другой?.. Саша не успела ничего ответить, потому что с улицы закричали зычно: – Хазяйка! Хазяйка!