Тонечка с Сашей подхватились и выбежали на переднее крыльцо. Дядя Арсен топтался на дорожке, не решаясь войти. Увидев Сашу с Тонечкой, он сорвал с головы засаленный картуз. – Дядя Арсэн прышла сказат, дратва нада, такой нытка асобый! В Твэрь паеду, там прадают, у нас не прадают! Скрипнула калитка, зашел Федор Петрович. Вид у него был растерянный. – Здрасти вам, – за спиной у Тонечки пробормотала Саша Шумакова. – Арсен Давидович непременно хотел, чтоб вы знали, почему у него работа застопорилась, – начал Федор, приближаясь. – Я сказал, что это неважно, а он… – Как нэ важно? – поразился сапожник. – А что тагда важно? Работа сдэлал – важный чэлавек! Работа нэ сдэлал – дрянь чэлавек, лентяй чэловек!.. Завтра паеду, хароший нытки прывезу! У дяди Арсэна только плахой астался! – Да мы же с вами договорились уже! – перебил Федор Петрович. – Вай мэ, с табой дагаварылис, а хазяйка нэ дагаварылис!.. – Что ты будешь делать! – Федор Петрович посмотрел на Тонечку и Сашу. – Ну, теперь договорились? Дядя Арсен величественно кивнул сивой башкой. – Вот и отлично, – быстро сказала Тонечка. – Приходите к нам на ужин! Слышите, дядя Арсен? И вы, Федор Петрович! Мы приглашаем. Сапожник расплылся в улыбке – у него были крупные, желтые, прокуренные зубы. – Пачему не прыдти? Прыду! А ты, дочка, пасматри, как дядя Арсэн работу знает! Шовчык к шовчыку! Адин к аднаму!.. Тонечка сунула ноги в чуни и сказала Саше на ухо: – Пойдем посмотрим, он так не отстанет!.. И всей толпой они отправились в дом старой княгини. Оценив работу и поцокав языком, сколько требовалось, Тонечка еще раз пригласила дядю Арсена к ужину, и они остались втроем. В доме все еще был беспорядок, хотя видно, что Федор Петрович начал прибирать – исчезли раскиданные вещи, ящики все закрыты, женский портрет вернулся на свое место над диваном. На столе по-прежнему стояло одинокое блюдце, скатерть свисала одним краем почти до полу. Вдруг Тонечка сообразила, почему таким странным ей кажется это блюдце!.. Она подошла и посмотрела. Взяла блюдце в руки и переставила. И еще раз посмотрела. – Ты что? – спросила Саша. – Оно стоит здесь… с того самого дня, как умерла Лидия Ивановна, – сказала Тонечка задумчиво. – Мы с тобой пришли, оно так и стояло… – Я не обратила внимания, – призналась Саша. – И шторы, – продолжала Тонечка. – Они были задернуты!.. И блюдце на столе! Что это может означать? – Вы говорите загадками, – заметил Федор Петрович. – Это может означать только одно – в доме Лидии Ивановны незадолго до ее смерти кто-то был. Саша вздохнула с раздражением. Федор Петрович ее смущал, а она этого не любила. – Тоня, Лидию Ивановну никто не убивал! Что ты выдумываешь? Тонечка сделала нетерпеливый жест. – Это блюдце означает, что к ней приезжала «Скорая». Когда к нам приезжает, – тьфу-тьфу-тьфу! – и она три раза постучала по деревянной стене, – мы всегда ставим на стол блюдце для ампул. Чтобы потом врачу сказать, что колола «Скорая»! – И мы ставим, – поддержала Саша. – Как это ты вспомнила… – И шторы! Их кто-то задернул!.. – Что вы хотите сказать? – спросил Федор Петрович. – Я уже говорила! – перебила Тонечка. – Я думаю, Лидию Ивановну убили. – Да ну тебя, – в сердцах сказала Саша. – Кто ее убил? Зачем? – Я не знаю кто, – сердито ответила Тонечка. – А убили, должно быть, из-за камеи. Камея исчезла!.. Федор Петрович махом сел на растерзанный диван, потер лицо и проговорил: – Камея из Ватикана. Тетя Лида ее любила. – Это мы и так знаем, – пробормотала Саша. – Пожалуй, я пойду. Вдруг интернет подцепился!.. Тонечка взяла ее за руку, словно собиралась таким образом удержать. – Вы расскажите, – попросила она Федора Петровича, – про вашу тетю! Почему она жила в Голландии и папа римский делал ей подарки. И незаметно пожала Сашину ладошку. – Да вы присаживайтесь, – спохватился Федор Петрович. Тонечка плюхнулась на стул и заставила Сашу сесть рядом. Она была уверена, что Саша должна все узнать и про Лидию Ивановну, и про ее тайную жизнь, и про камею от самого Федора Петровича. Тонечке казалось, что история Федора Батюшкова важна и нужна Саше Шумаковой, которая с такой горькой и тихой досадой сказала про него утром, что «опять ничего не вышло»!.. – Так откуда взялся папа римский? – напомнила Тонечка, потому что Федор молча смотрел перед собой, словно забыл про них. – Или это… – она поискала слово, – семейная легенда?.. – Да ну, какая легенда, – Федор Петрович поморщился, словно она сказала глупость. – Я прекрасно помню, как дяде вручили камею. В Ватикане был специальный прием. В саду. Меня тоже взяли, хоть и не приглашали, я маленький был, лет двенадцать! Я даже помню, как дядя согласовывал мое присутствие с папской службой протокола. Саша вздохнула и поднялась. – Тоня, я пойду, – сказала она. – Пусти меня. Ну, правда, слушать тошно!.. Федор Петрович понял это по-своему и удивился: – Ничего подобного, прекрасный получился прием. Мне, конечно, скучно было, но дядя сказал, зато я запомню его навсегда. И я запомнил. Сценарист в Тонечкиной голове очнулся от дремы, привскочил и, вооружившись пером и длинным свитком, приготовился сочинять. Глаза у Тонечка заблестели. – Они дружили? – поинтересовалась она и дернула Сашу за руку так, что та опять села. – Папа римский и ваш дядя? Федор Петрович вытаращил глаза: – Разумеется, они не дружили, что за глупость? – Тогда почему Папа подарил вашему дяде камею и устроил в его честь прием?.. Федор Петрович с силой произнес: – У-уф. Прошу прощения, я все время забываю!.. Вы же не общались с тетей. – Нет. Не общались. Он обвел глазами комнату, задержался взглядом на портрете и предложил решительно: – Давайте продолжим у вас, Антонина. Мне здесь… тошно, как выражается ваша подруга. – Давайте, – моментально согласилась Тонечка и поднялась. – Я только проверю одну свою догадку. С вашего разрешения. Вышел в соседнюю комнату и загремел там чем-то. – Он не в себе, – прошипела Саша. – Видишь, какие-то догадки проверяет! – А мне кажется, наоборот, – торопливо ответила Тонечка. – Он абсолютно вменяемый, только мы не понимаем, что он говорит. – Да он же не по-китайски говорит-то!..