Только тут Саша почувствовала, как сильно замерзла, но какое это имеет значение!.. Вдвоем они уселись на тесной кухоньке и стали смотреть друг на друга. – Я так рад тебя видеть, – сказал он. – И я тебя боюсь. – А я тебя уже нет, – призналась Саша. – Сегодня перестала. А раньше тоже боялась. – Как ты могла меня бояться? – спросил он. – Ты же… совершенная, как божество. – Нет. Я запуганная, обиженная и хорошо разбираюсь только в бизнесе. – Саша, это я. Я запуганный, обиженный и хорошо разбираюсь только в своей науке. И то не слишком. – Кого ты боишься? Кроме меня? Мародеров на Юкатане? Он улыбнулся. Она запомнила, и ему это было странно и приятно. – Боюсь, что я такой же, как мать. Боюсь, что никому и никогда не подойдет мой образ жизни. Одиночества боюсь. Все-таки по-настоящему я никогда не был один, пока была жива Лидочка. Я иногда так ее называл. – У тебя есть дети? Он кивнул. – Взрослая дочь. Она выросла без меня. Когда мы развелись с женой, было решено не путать ребенка, и папа у нее… не я. – А у меня мальчик и девочка, близнецы. Они тоже выросли без меня, хотя мама у них я. – Понятно. Ты давно в разводе? – Совсем недавно. Мой бывший муж сейчас в нашей общей квартире с… посторонней тетей, как выражается наша Тонечка. А я приехала сюда. Ты правда профессор? Он кивнул. – И возишь туристов по всяким экзотическим маршрутам? Он опять кивнул и добавил: – Редко. У меня на это почти нет времени. – Возьми меня с собой, – попросила Саша. – Ну, как-нибудь! Хотя у меня тоже почти нет времени. Но я люблю путешествия и странные места. Вроде Килиманджаро. – Ты была на Килиманджаро? Теперь кивнула Саша. – Пошла, чтобы проверить, смогу или нет. Смогла, мне на тот момент это было важно. – Я возьму тебя с собой, – пообещал он. Они помолчали. – А твоя мать? Почему ты так ее боишься? Он скривился. – Я боюсь ее власти надо мной. Не знаю, как объяснить. Как только ее вижу, начинаю задыхаться, знаешь, как от аллергии. Мне однажды на медкомиссии какой-то психиатр объяснил, что это следствие детской травмы и всякое такое. Я, маленьким, боялся, что она не придет или не пустит меня домой, и от страха начинал задыхаться. На самом деле, правда, так и было. – А зачем ты проходил медкомиссию? Он удивился. – Все проходят. Как же ехать в экспедицию? Не пустят. Тут он вдруг спохватился: – Ты, должно быть, голодная, Саш!.. Сейчас я придумаю ужин, и у меня есть бутылка вина. – Тонечка нам придумала ужин, – перебила Саша. – В машине баул, его хватит на роту солдат. Тащи его сюда. В холщовой сумке с адресом музея Пегги Гуггенхайм на сером боку обнаружились: помидоры, огурцы, яйца вкрутую, копченая грудинка в отдельном термопакете, чтобы не грелась, кусок твердого сыра, половина буханки свежего черного хлеба, плюшки, припорошенные сахарной пудрой, небольшая банка английского чая, шоколадка и початая бутылка коллекционного коньяка. Саша разложила припасы на столе в крохотной кухоньке, с удовольствием оглядела и поняла, что невыносимо хочет есть, вот просто сейчас умрет от голода!.. Она схватила огурец, захрустела, отмахнула кусок грудинки и положила на ломоть хлеба. – Федор! – позвала она. – Иди скорей, я сейчас тут все съем, тебе не достанется! – Я за цветами ходил. У нас за домом фиалки, я тебе нарвал. И протянул ей маленький мятый букетик. Это было выше ее сил – еще и фиалки, боже мой! – Спасибо, – пробормотала она, с трудом проглотив огурец. – Ну, я же должен как-то начинать за тобой ухаживать. Тут он увидел стол с угощениями, замолчал, а потом засмеялся. – Это все Тонечка, – хвастливо сказала Саша и поставила букетик в кружку. Это было очень красиво – фиалки в кружке. – Она сказала: не сидеть же впроголодь! Федор взял хлеб с салом и стал энергично жевать. – Я ее спросил: в вашем окружении исключительно интересные и приятные люди? И она мне ответила – да. Представляешь? – Она такая, – сказала Саша. – И Родион у нее чудесный. Он помог мне вытащить кровать. Я все вышвырнула из дома. Нам не на чем будет спать. – Ниео, – Федор с набитым ртом сказал «ничего». – Купим новую. Прожевал и добавил: – На самом деле я никакой не отшельник, Саш. Просто я живу, как мне удобно. Сейчас удобно жить здесь. Но мы можем жить вместе в моей квартире на Пироговке. – Я понима-а-аю, – протянула Саша. – Я давно догадалась, что ты не отшельник! По твоей жилетке. – Что это значит? – Такие жилетки не носят отшельники, – объяснила она. – Такие носят столичные франты! И еще очки!.. Он снял с носа очки и осмотрел со всех сторон. – Модные, – подсказала Саша. – Мне друг Миша делает. Он офтальмолог. – Какие у тебя друзья! – Саша засмеялась. – Дарят тебе леса и реки, делают очки. А с министрами ты не дружишь? Он подумал немного и признался: – Дружу. С одним мы вместе в университете учились. Он, правда, сейчас вице-премьер. Это считается? Саша торжественно кивнула. Он посмотрел на нее, поколебался и все же спросил: – Мы поедем в Дождев? Или ты можешь остаться? В той комнате вполне приличный диван… Саша бросила нож, которым собиралась отрезать еще хлеба и грудинки, повернулась и бросилась ему на шею. – На самом деле я приехала, чтоб остаться, – сказала она ему в ухо. – Тем более в моем доме больше нет кроватей. Александр Герман чувствовал себя Николаем Ростовым, приехавшим в Москву с полей славных сражений. Он сидел за столом, семья помещалась по правую и по левую руку. Она – семья – не отводила от него глаз, готовая в любую секунду кинуться, чтобы исполнить любую его прихоть. Ему не давали встать, чтобы положить себе добавки или протянуть руку, чтобы взять салфетку. Все являлось само собой.