Прохор еще во время обсуждения «разговора с французами» предупредил меня, что лучше бы нам всем остаться ночевать на яхте — Ванюша не в форме, да и Нарышкина с его подчиненными надо было в строй возвращать. — Мы помним про фотосессию, — кивнул сестренки, — но спать ляжем, только когда соберешься ты. — Это что ещё за новости? — нахмурился я. — Ну… — нерешительно протянула Мария, переглянувшись с Варварой, но от дальнейших пояснений отказалась. — Может, тогда с Колей и Сашей пока побудете? А то у меня еще действительно очень много дел. — Нет, мы хотим с тобой. — Ясно, — вздохнул я, подозревая, что сёстрам после всего увиденного элементарно не по себе, а местами даже и страшно. — Приказ остается прежним: держаться за мной и не мешать. — Спасибо, Лешенька! — обрадовались они. А я первым делом занялся Нарышкиным и тремя его «дипкурьерами», ожидавшими на носу яхты в удобных шезлонгах: — Господа, сейчас я проведу с вашими доспехами некоторые манипуляции, призванные наладить ваш энергетический обмен внутри организмов, — объяснял я им. — В ходе этой процедуры вы почувствуйте жжение в местах ушибов. Кроме того, вы не сможете усидеть на месте, поэтому предлагаю не стесняться и использовать для ваших ночных прогулок набережную марины. Все понятно? Если дипкурьеры ожидаемо кивнули, не решаясь задать интересующие вопросы моему императорскому высочеству, то вот Нарышкин подобной стеснительностью не страдал: — Алексей Александрович, и долго нам по набережной гулять? — Пока не закончится, Алексей Петрович, — с улыбкой ответил я. — Сами почувствуете. И ещё, господа, после всех этих процедур и так называемых бегунков вас накроет отходняком, — было заметно, как все четвёрка напряглась, — ну, это нормально, переболеете. Зато чувствовать себя будете как заново родившиеся, поверьте. Короче, будет жжение, бегунки, но восстановитесь гораздо быстрее, чем в обычном порядке. И еще, господа, ночевать я буду на яхте, так что все это время в вашем полном распоряжении. Ну что, к полёту готовы? Темп, на который я перешел лишь огромным усилием воли… Снова цветные круги перед глазами и противный свист в ушах… Терпи, Лешка! Людям сейчас гораздо херовей, чем тебе! Сначала тянемся к Нарышкину… Заливаем тёмные пятна светом и крестим их… Теперь первый из «дипкурьеров»… Процедура аналогичная… Второй… Третий… Нарышкин вскакивает с шезлонга, за ним довольно резво поднимаются и трое его подчиненных. — Алексей Александрович, с вашего позволения!.. — Генерал рукой указывает на набережную. — Конечно, Алексей Петрович, — вымученно улыбаюсь я, чувствуя, что сил у меня осталось совсем немного. Когда шаги дипломатических работников стихли где-то внизу, я дёрнулся от голоса Марии — о присутствии сестёр я и забыл совсем, даже на темпе не обратил на них внимания: — Лёша, а ты нас с Варей научишь так же людей лечить? Ещё одни ученицы на мою голову! — Боюсь, сестренки, подобному лечению я смогу научить только Лизу. — Понятно… — разочарованно протянули они. — Зато вы всеми четырьмя стихиями владеете, а я даже с огнём толком справиться не могу. — Не прибедняйся, Лёшка, — буркнула Варвара. — Вчера в ресторане ты с огнём и воздухом очень даже хорошо справлялся! — Варька! — зашипела на неё Мария. — Это был выплеск силы на фоне сильного эмоционального волнения, Варюша, — нахмурился я. — Так что не считается. Всё, сестренки, подышали свежим морским воздухом, и хватит, надо бы нашего геройского Ванюшу Кузьмина проведать… В каюту колдуна я зашёл один, попросив Марию с Варварой обождать меня снаружи. — Заявился наконец, царевич… — прошамкал еле слышно лежащий на широкой кровати бледный Кузьмин, косясь при этом на сидевшего рядом Прохора. — Все свои дела сделал? Меня напоследок оставил? Высоко взлетел… Забыл, как рядом с нами, простыми смертными, ползал… — Ванюша, окстись! — улыбнулся воспитатель. — Когда это Лёшка вместе с тобой ползал? — Совсем недавно и ползал! — голос колдуна с каждым словом креп. — И вообще, царевич, ты в курсе, что своим неаккуратным обращением с даром, всученным тебе высшими силами непонятно за что, чуть не угробил слугу своего верного?! Едва не лишил детей моих тяти родного, не сделал отроков неразумных сиротами! Ясно, Ваня практически в норме, если в очередной раз устраивает «Плач Ярославны». — Прохор, — обратился я к воспитателю, — ты довёл до сведения нашего умирающего лебедя весть о награждении его очередным орденом? — Сразу же, Лёшка, — воспитатель продолжал улыбаться, — только наш умирающий лебедь сего благородного поступка со стороны государя не оценил и заявил, я цитирую: «Мне эти ордена солить, что ли?» — Дерзко, очень дерзко, — хмыкнул я. — А про премию намекнул? — Господин Кузьмин премией не впечатлился, мол, с баблом у него и так всё в полном порядке, не знает, куда потратить. Однако тут же одумался и во всеуслышание заявил, что важен сам факт признания его скромных заслуг со стороны его императорского величества. — Ваня, — я, прищурив глаза, смотрел на колдуна, — а если какой-нибудь флотский контрразведчик из команды Варушкина всю яхту напичкал соответствующей аппаратурой, и о таком твоем отношении к наградам доложат самому императорскому величеству? Опять мне в ножки падать будешь с нижайшей просьбой защитить? — Государь с твоим отцом и так про меня все знают, царевич, — Колдун бледно улыбнулся, — и ничего нового в этих моих речах для себя не откроют. Прохор подтверждающе кивнул, а я только махнул рукой: — Проехали… Теперь же, господин Кузьмин, объясняю тебе сложившуюся диспозицию: я устал как собака и тупо хочу спать, снаружи меня ждут Мария с Варварой, которые тоже хотят в люльку, но без меня ложиться отказываются, а нам ещё завтра в этой клятой фотосессии с мотоциклами участвовать, так что нам всем надо отдохнуть, чтобы выглядеть более-менее прилично, а, главное, фотогенично. А посему, кончай выёживаться и быстро рассказывай мне, что именно за херня произошла во время допроса продажного швейцарского банкира. — Вот и именно, что херня, царевич! — Было видно, что от былого «умирающего лебедя» не осталось и следа. — Как ты правильно и точно подобрал соответствующий эпитет! Что ты помнишь? — Я быстро описал. — Ясно-понятно… — протянул Иван. — Примерно так я все это у себя в голове и представил, когда соображалка после контузии в этой совсем не скромной каюте включилась. Короче, слушай общие понятия и принципы работы круга… Со слов Кузьмина получалось, что образовывать круг мог далеко не каждый колдун, а только обладающий определенным уровнем силы, знаний и умений, отточенных годами упорных тренировок. Самым же главным качеством такого колдуна, гарантировавшего успешное создание и функционирование круга, было наличие несомненных лидерских качеств и собственной нерядовой силы воли. Другими словами, этот колдун должен быть способен подавлять волю прочих колдунов. При этом остальные колдуны должны полностью доверять своему лидеру, фактически отдавая частичку себя в его полное и безраздельное распоряжение. А дальше, как выразился Кузьмин, дело техники — лидер круга объединял под своим контролем доверившихся и исполнял поставленную задачу. — Понятно, что ничего не понятно, — вздохнул я. — А если применительно к нашей с тобой ситуации? — Если применительно к нашей ситуации, царевич, — Кузьмин продолжал улыбаться, — сказались твое нежелание и неумение подчиняться кому бы то ни было, еще и воля оказалась гораздо сильнее моей, вот ты и перехватил у меня управление кругом и даже умудрился выполнить поставленную задачу. — Подожди-ка, Ваня, а такой твой коматоз, близкий к контузии, с чем связан? — С твоими действиями, царевич, когда ты контроль над кругом перехватывал, — колдун поморщился. — Ты из меня сознание просто начисто вышиб. — Прости, Иван, я не специально, — повинился я. — В следующий раз буду аккуратнее. — Даже и не знаю, решусь ли я на следующий раз, — поежился Кузьмин. — Может, подлечить? Силы еще есть… — Иди спать, доктор, — вяло отмахнулся он. — У тебя же завтра фотосессия. — Как хочешь. Спокойной ночи! — И тебе. А про то, как ты этого продажного швейцарца толстокожего коланул, ты мне в подробностях завтра расскажешь. — Договорились… *** Когда за Алексеем закрылось дверь, Кузьмин обратился в Белобородову: — Петрович, накапай-ка мне ещё грамм сто пятьдесят лекарства… — Когда коньяк был выпит, колдун причмокнул губами: — Благостно! — И без перехода: — Петрович, а ведь я царевичу не всю правду рассказал о произошедшем… — Очень интересно, — подобрался тот. — Царевич мне сознание не просто вышиб, он мне волю полностью сломал. — Кузьмин поморщился. — В норме ведомые колдуны прекрасно осознают, что именно делает круг, хоть и подчиняются своему лидеру, а я вообще ничего не помню! Вообще! Ничего! — И что? — А то! Петрович, чтобы тебе было понятно, представь такую ситуацию: я возомнил о себе всякое и захотел стать сильнее с помощью круга и решил для этого использовать «Тайгу». Представил? — Допустим, — кивнул Белобородов. — Так вот, у меня это ну никак не получится, — усмехнулся Кузьмин, — по крайней мере, на данном этапе моего развития как колдуна. А не получится, потому что мне нужно действительно добровольное желание колдунов «Тайги» на образование круга, их свободное волеизъявление. Так тебе понятно? — В общем и целом. — А царевичу подобное желание с волеизъявлением не требуется, он волю «Тайги» уже сейчас общим скопом поломает и себе полностью подчинит. — Подожди, Олегыч, — с недоверием протянул Белобородов, — ты у нас тоже не лыком шит и тех же самых колдунов «Тайги» также можешь полностью воли лишить. Так в чем разница между тобой и Лёшкой? — А вот тут, дружище, мы с тобой вступаем на тонкий лёд таких понятий, как сознание и подсознание, религия с верованиями, эгрегор, базовые установки о родине, долге и чести, впитанные с молоком матери, — хмыкнул Кузьмин. — И так далее и тому подобное. Кухонная философия в чистом виде. Лично я, даже учитывая мои профессиональные навыки, пока не способен до конца лишить человека его базовых установок на подсознательном уровне, а вот царевич вполне, хоть и на время.