— Гнев будет? Или хотя бы просьба разойтись через мегафон? Просто я тут один матюкальник, слабенький, правда, около бассейна видел… — Предупреждение необходимо, мы ж не беспредельщики какие… А вот гнева не будет, как и следования в аэропорт по объездным маршрутам, — помотал я головой. — Не мы решили политику с бизнесом смешивать. Не будет и всяких колдунских штучек. — И глянул в сторону Кузьмина. — Ваня, работаешь только в крайнем случае — не хочу, чтобы… жертвы европейской пропаганды так просто от наказания за свою тупость отскочили. — И, заметив его разочарование, добавил: — Ручонками и ножонками помахать разрешаю, но без фанатизма — твои действия не должны пойти в ущерб отслеживанию ситуации в целом. За что получил благодарный кивок Колдуна: — Спасибо, царевич! Я хоть и не любитель конечностями работать, но ради тебя и Отечества сделаю исключение. — Вот и молодец! А теперь, господа, пора нам собирать бойцов для ударной группы, чую, времени мало осталось. Вам же, Владимир Иванович, поручаю согласовать свои действия с коллегой Дюбуа и провести инструктаж с валькириями и остальной гражданской молодежью… Когда Михеев отстал от нас, направившись к начальнику охраны французской принцессы, Кузьмин не удержался от комментария: — Слышь, царевич, а ты представляешь себе лицо этой спесивой Изабеллы, когда ей доложат о реальных последствиях провокаций? — Не говори гоп, Ванюша, — опережая меня, буркнул Прохор. — Но, может быть, ты где-то и прав: пока никто из наших европейских партнеров и предположить не может, что отвечать на все их провокации мы будем очень жестко, а нотами протеста цинично подтираться. Все, дорогие мои, — воспитатель по очереди глянул на нас, — переходим в режим «Война», но при этом берем пример с генерала Нарышкина, помня, что действовать придется в центре Европы, соблюдая некие джентльменские правила, а не валить всех наглухо направо и налево. Особенно это касается тебя, Лешка, с Колей и Шуркой я побеседую отдельно. — А со мной беседа будет, Петрович? — ухмыльнулся Кузьмин, подмигнув мне. — Так ты полжизни после самоволки чем-то подобным и занимался, бандит недоделанный, чего мне с тобой беседовать? Вот сейчас и продемонстрируешь нам вновь приобретенные навыки так называемого джентельменского бандитизма, только используешь их на благо Родины. — Для Родины мы завсегда готовы, — оскалился Ванюша, и от него пошла волна удовлетворения. — Говорил же я тебе тогда в Кремле, Петрович, что с царевичем все наши прошлые дела и делишки покажутся детской возней в песочнице. — Кстати, Прохор, — улыбнулся я, — раз я отвечаю за нашу эвакуацию в целом, командование группой прорыва поручаю тебе. Уважаемый Иван Олегович будет у тебя заместителем. Вас же учили с городскими беспорядками бороться? Ответить воспитатель не успел, влез колдун: — Так когда это было-то, царевич? — покривился он. — Тем более нашей с Петровичем основной специализацией были диверсионные и противодиверсионные мероприятия, а тут… Короче, кое-что помним. — Помним, — кивнул Прохор и хмыкнул. — Что, Лешка, душу решил в первых рядах отвести? — Я кивнул. — Хорошо, — кивнул в свою очередь воспитатель, — из всей группы я уверен только в Ване, тебе и Коле с Сашей, остальные меня очень волнуют. — Стефания еще хороша… — Это ты про ваши с ней танцульки у ресторана Геловани? — Прохор фыркнул. — Я даже в наших курсантах больше уверен, чем в ней, как, кстати, не уверен и в остальных двух принцессах из рода Гримальди, одна из которых творческой мазней по холстине увлекается, а вторая подвязалась в семейном туристическом бизнесе и натурой является чрезвычайно клиентоориенированной. Даешь гарантию, что у этих принцессок истерики прямо во время акции не случится? — Не взять их мы тоже не можем, обидятся, — пожал я плечами. — Ты у нас командир группы, вот и спланируй все так, чтобы возможная истерика девушек не затормозила наше продвижение. А за нас с Колей и Сашей не переживай, мы и втроем способны выполнить поставленную задачу. — Кто бы сомневался, что ты, Лешка, возникни такая необходимость, и в одно лицо сдюжишь… *** К моменту, когда колонна наших автомобилей была готова к выезду, толпа недовольных действиями коварных русских как по команде перекрыла все три возможных пути отъезда от отеля, но к воротам близко приближаться не стала. Что самое характерное, испанская полиция и не собиралась скрываться — ее машины, по две на каждую из трех дорог, спокойно моргали бело-синими «люстрами», а абсолютно индифферентные к происходящему сотрудники в форме спокойно прохаживались рядом со своими автомобилями, крутя в руках дубинки. — Кто-то из обслуги отеля точно информирует инсургентов, — услышали мы в динамиках раций голос Прохора, продолжавшего общаться по-английски, и его усмешку: — Какая неожиданность, дамы и господа! Действуем по плану. Понятно, что инсургентами толпу противостоящих нам лиц называть можно было только с большой натяжкой, но, как выразился Прохор на «военном совете»: «Не террористами же их называть?! Да и словечко “инсургент” красивое!» Выйдя всей группой за ворота, мы остановились, а воспитатель сделал пару шагов вперед и заорал в найденный у бассейна мегафон: — Леди и джентльмены! Напоминаем вам, что в отеле проживают представители рода Романовых, рода Бурбон, рода Медичи и рода Гримальди! И представители этих великих родов собираются выезжать в аэропорт, чему вы мешаете! Во избежание кровопролития убедительно просим вас разойтись! Даем вам три минуты, после чего будем вынуждены применить силу! Дружный рев толпы, состоящей как минимум из семисот человек, а также полетевшие в нас бутылки и банки из-под алкоголя, камни и куски дорожных бордюров были ответом Прохору. — Плохой из меня переговорщик вышел, — отчетливо усмехался он в динамик, явно стараясь таким образом поддержать боевой настрой менее «стойких» членов нашей группы. — Предлагаю считать подобные действия инсургентов за отказ. Еще раз напоминаю о плане, дамы и господа! Всем удачи! Вперед! Мы с Колей и Сашей обошли продолжавшего стоять Прохора и не торопясь, даже несколько медлительно, направились в разные стороны — каждый к своей цели, коими являлись все три возможных пути проезда кортежа. На некотором отдалении от нас, так же не торопясь, «уступом» двигались группы из четырех-пяти человек: за мной — Джузеппе Медичи, Мария Романова, Евгения Демидова и уговоривший взять его на «задание» Андрей Долгорукий; за Колей — Ева Гримальди, Виктор Нарышкин, Дмитрий Татищев и Сандро Багратион; за Сашей — Стефания Бурбон, Кристина Гримальди, Айдар Каранеев, Елена Панцулая и Тамара Хачатурян. Прохор, Ваня и Варвара следовали за моей группой, а встретиться мы все должны были через два квартала, где, по нашим с Кузьминым прикидкам, концентрация основных сил «инсургентов» сходила на нет. Дворцовые, валькирии и подчиненные Дюбуа тоже не оставались в стороне — их задачей была сьемка происходящего на телефоны и непосредственная защита выдвинувшегося кортежа от «недобитков», спрятавшихся в домах и боковых улочках. Глубже в темп… Как же не хватает дубинок и щитов, по которым этими самыми дубинками можно монотонно долбить! Ну не производит на инсургентов должного психологического впечатления наше с братьями и остальными членами группы такое спокойное, где-то даже отчаянное и размеренное сокращение дистанции! Еще глубже в темп… Максимальный контроль ситуации всеми доступными средствами… А в голове звучат последние наставления Прохора на «военном совете» после очередной психологической накачки: «Молодые люди, это толпа, которая подчиняется стадному инстинкту, а значит, каждый ее член на время теряет человеческий облик и способен на любое зверство! Теперь это не люди, они для вас манекены, которых вы должны пройти! Забудьте про стихии, бросковую технику и удары из разряда размашистого деревенского маха! Вы должны по максиму экономить силы, до порта еще надо добраться: один короткий и точный удар — один манекен выведен из строя! И не забывайте дозировать силу, нам трупы ни к чему. Также не упускайте друг друга из вида и не забывайте страховать…» Раздался рев толпы, заводящей себя все сильнее, а вот и первые герои, выскочившие нам навстречу и положившие с прибором на повсеместный запрет применения стихий в городе: асфальт вздыбливается перед ногами, сквозь пыль пробиваются сгустки огня, разгоняемые воздухом… Чуйка безошибочно определяет облики «героев», без особого труда объединяет их в одно целое и без всякого сопротивления со стороны совести гасит их сознание наглухо, а руки уже молотят первую линию инсургентов. — Иванов Камню! — слышу в динамике голос Кузьмина. — Не увлекайся! — колдун явно имел в виду почивших в Бозе любителей стихий. — Камень Иванову! Принял. Мелькание перед глазами испуганных, перекошенных от злобы и просто растерянных лиц… Такие же яркие эмоции вокруг… И ты, как автомат, которому даже не надо думать — тело все знает за тебя, двигается по оптимальной траектории, само определяет силу удара в конкретный момент времени, как и свой следующий шаг… А сознание, вернее, подсознание, равнодушно занято сбором информации об окружающей действительности: очень волнующаяся Мария довольно успешно справляется с поставленной задачей на своем фланге; Джузи испытывает от действа самое настоящее наслаждение, но в раж не впадает; Андрею Долгорукому, видимо, от кого-то досталось, и он очень зол на себя; а вот Евгения Демидова явно слегка потеряла контроль и ярилась на своих противников, что было чревато самыми непредсказуемыми последствиями. Резко переместившись вправо, снес группу белобрысых «истинных арийцев» и, оказавшись рядом с Демидовой, крикнул: — Женечка, успокойся и займись господами полицейскими! Машину можешь не жалеть! Промелькнувшее в глазах и эмоциях девушки раздражение, мол, чего ты лезешь не в свое дело, быстро сменилось неким подобием раскаянья, она кивнула и рванула к обозначенной цели, а я на миг залюбовался быстрыми и экономными движениями уральской принцессы, которую, без всяких сомнений, в детстве тренировали профессионалы своего дела… Вот и машина в соответствующей раскраске взлетает на воздух, переворачивается и с грохотом и лязгом рвущегося метала падает у стены дома, а от Евгении начинает исходить эмоция почти детского восторга — на «законных основаниях» приложила двум хоть и испанским, но полицейским, да еще и их служебную машину в хлам превратила! За Демидову теперь беспокоиться не стоило, а передо мной стояла другая задача — морально поддержать Марию. И снова максимальный темп теперь уже для перемещения по большой дуге на левый фланг, и снова испуганные, перекошенные от злобы лица, и снова падающие тела… Глянув назад, в сторону отеля, удовлетворенно усмехнулся: асфальта не было видно из-за нагромождения просто валявшихся, пытающихся ползти и привстать организмов, которые выли, орали и блажили в основном на испанском, немецком и английском языках. «Местные больницы с подобным количеством пострадавших точно не справятся, — мелькнула мысль, — зато как в новостях все это будет эпично смотреться!» — Зверь Молчуну, — послышался в динамиках голос Прохора. — Все в порядке? Пискнувшая чуйка указывает на инсургента метрах в пяти, формирующего перед собой небольшой воздушный смерч… Рывок, еще четверо упали, пятый в процессе, а мое тело, управляемое подсознанием, помнящим об установке работать без особенно кровавых эффектов, уворачивается от уже практически сформированного смерча, заходит за спину воздушнику и слитным движением обеих рук сворачивает тому шею. — Молчун Зверю. Норма. Идем по графику, — отчитался тем временем Николай. — Принял, Молчун. Зверь Зоркому. Как обстановка? — Зоркий Зверю. Норма, — Саша явно чуть запыхался. — Принял, Молчун. Зверь Камню. Вопрос тот же. — Камень Зверю. Норма, — повторил я слова Саши. И глубже нырнул в темп… Не отвлекаться! Дело еще не сделано! Потянуться для проверки к четверке Коли… Все четверо: Ева Гримальди, Нарышкин, Татищев и Багратион, — были в норме, значит, недооценили мы с Прохором старшую внучку князя Монако, и со способностью на поступок у Гримальди все в порядке. Потянуться для проверки к пятерке Саши… Чуйка равнодушно подсказывала, что погас один облик… второй… третий… И я тут же заорал в рацию: — Камень Панцулае! Курсант Панцулая, отставить режим берсерка! Повторяю, отставить режим берсерка! *** Перед лицом Елены стояла сплошная стена из серых, безликих манекенов, которых требовалось просто пройти, как она делала не раз на тренировках с дедом, отцом и их подчиненными. И чем больше было этих манекенов, тем меньше у девушки оставалось мыслей в голове — она просто выполняла поставленную задачу наиболее эффективными способами и пыталась при этом выжить… Блок… Удар левой… Плавное перемещение вправо отработанным скользящим шагом… Доворот корпусом… Удар правой… Маятник телом… Колено, врезающееся в чьи-то ребра, характерный хруст костей… Следующий манекен… Удар в прыжке локтем в переносицу и на развороте соседнему манекену в ухо левой… Опять маятник телом… Удар… Удар… Подсечка с добиванием в затылок… Удар, хруст костей… Маятник… Удар… Перемещение… Удар… А в голове только безусловное выполнение непонятно чего, упоение движением и восторг от безграничной свободы… — Панцулае… Панцулая… Режим берсерка… Отставить режим берсерка… Такой знакомый голос… — Курсант Панцулая! Ты меня слышишь? Возвращение Елены в себя было резким, и девушка успела смягчить удар кулаком в кадык чернявому мужчине, которого тем не менее снесло в сторону, как кеглю. — Слышу… — пробормотала она в микрофон, качнула маятник в этой плотной толпе и уже аккуратно свалила девушку, пытавшуюся достать Елену ногой.