— Зверь Первому. Подтверждаю, по плану. Сейчас пилотов наберу. Отбой. — Принял… Я же все свое внимание направил вперед, стараясь охватить территорию аэропорта полностью. Этим же, не отвлекаясь от дороги, занимался и наш лихой драйвер Ванюша… Обстановка в порту ощущалась обычной, за исключением отдельных островков, на которых царил общий нервняк, переходящий местами в самую настоящую панику. Судя по всему, связи не было и у тех, кто устроил провокацию у нашего отеля, и дежурная смена работников аэропорта просто-напросто не знала, что им делать в данный конкретный момент времени. — Вот же суки! — теперь голос обернувшегося к нам Прохора звучал не в динамике рации, а «вживую». — Борт к вылету не готов! Коля, Саша, Джузеппе, как и договаривались, — воспитатель перешел на английский, — если перед нами не соизволят распахнуть ворота, сносите их, а потом оперативно берете под контроль VIP-зал. Если ворота распахнут, VIP-зал все равно на вас. — Все трое кивнули головами, на которых до сих пор были балаклавы. — Приготовились… — Джузи приоткрыл дверь с правой стороны, Саша с левой. Когда нам оставалось проехать еще метров двести, створка ворот въезда-выезда VIP-терминала порта дернулась и поехала в сторону. — Ждем… Ждем… — и метров за пятьдесят до воротины Прохор скомандовал: — Пошли! — Да обделались там уже все, в том числе и охрана, — сообщил я воспитателю, наблюдая, как стремительно «проникают» на территорию аэропорта трое «боевиков». — Чую, проблем больше не будет. — Марку же надо держать?! — хмыкнул Прохор. — Вот вылетим, и расслабиться будет можно, да и то не факт. А так все при деле, паника отсутствует, а лягушатники и наш непутевый макаронник потом родичам расскажут, что с русским медведем лучше дружить, чем косолапому по мелочам пакостить… *** Чуть больше чем через час мы уже через иллюминаторы прощались с «гостеприимным» испанским берегом. За это время Прохор успел собрать видеорегистраторы и передать их для извлечения записей одному из бойцов Михеева, а также отчитаться в подробностях по телефону моему царственному деду о провокации на острове и ее последствиях. Этим же самым занимались Стефания, сестры Гримальди и Джузеппе. Реакции князя, двух королей и одного императора по большинству пунктов совпадали — мол, так им и надо, конкистадорам недоделанным, а вы молодцы, ничего не бойтесь, а за последствия не переживайте, гневные ноты протеста уже дописываются, телефоны звонят, войска приведены в полную боевую готовность. Особой радости по поводу «благополучного» вылета, впрочем, на борту никто не испытывал — малый свет до сих пор находился под впечатлением от увиденного. Исключение, понятно, составляли Коля, Саша, Джузи и Сандро со своими друзьями, Айдаром Каранеевым и Виктором Нарышкиным, они сели ближе к бару и принялись негромко обсуждать подробности произошедшего, запивая все это дело коньяком. Интересна была и реакция девушек — Машу и Варю держала при себе Людмила Александровна, Стефания устроила «междусобойчик» с Евой, Кристиной, Евгенией, Еленой и Тамарой, причем последняя была совсем не весела, а вот Панцулая держалась нормально. К уставшему мне тихонько подсели Дюша Долгорукий и Сашка Петров, убедившиеся до этого, что с их ненаглядными все в порядке — в порту и Мария, и Кристина по приказу Прохора опять стояли «в дозоре», — но, к моей великой радости, заговорить так и не решились, а потом и вовсе пересели на другие места, поняв, что общаться у меня желания нет. А я попросил у проходившей мимо стюардессы ручку с блокнотом и принялся переносить на бумагу возникшие кровожадные желания. Через пятнадцать минут мучений текст был готов, и я направился к Прохору, отдыхавшему на диване в конце салона в компании Ванюши, Владимира Ивановича и одной единственной бутылки коньяка. — Прочитай, — протянул я воспитателю писульку. — Тебе должно понравиться. Можешь читать вслух. — Что у нас тут? Так… Выходи, Филиппок, сука рваная, на смертный бой… — Прохор поднял на меня глаза. — Это что такое?.. — Ты читай, — отмахнулся я, — там дальше самое интересное. — Хорошо… На смертный бой… Я тебе за пакость препротивную на Ибице глаз на жопу натяну и скажу, что так и было… — воспитатель опять глянул на меня, но вернулся к прочтению. — Скажу, что так и было… Порву, как Тузик грелку. А если не придешь, чудище дырявое, я твоим родичам тотальный групповой абьюз устрою. — Прохор вздохнул, пихнул в бок вовсю ухмылявшегося Ванюшу и протянул блокнот Владимиру Ивановичу, сидевшему в ступоре со слегка округлившимися глазами. — Лешенька, сынок, — голос воспитателя стал вкрадчивым, — а Филиппок, случаем, — это не король ли Испании Филипп? — Он, тварина, — кивнул я. — Лешенька, ты дурак? — так же вкрадчиво поинтересовался Прохор. — А чего, думаешь, меня из военного училища поперли? Не за поведение же… — А что ты, Лешенька, собрался со своим творением делать, стесняюсь спросить? — Так генералу Нарышкину по прилете отдам, — лыбился я, — сам-то, увы, испанским на должном уровне не владею. Генерал над текстом слегка поработает, как у них, у дипломатов, принято: отлакирует, красивостей добавит, на испанский переведет, в тальке бумажку обваляет, духами набрызгает и перед нашими дипломатами в Мадриде похлопочет, чтобы грамотка сия поскорее до Филиппка дошла. — Слишком долго… — ухмыльнулся Кузьмин. — Я бы на твоем месте, царевич, прямо в этом очень искреннем виде сие творение у нас в газетах тиснул — публика, в том числе и испанская, будет в полной ажитации! — Молчи, гаденыш! — вскочил Прохор. — Ты чему ребенка неразумного учишь? Знаешь ведь, у него мозгов хватит твое предложение всерьез воспринять! А ты, — воспитатель резко повернулся ко мне, — выкинь эти мысли из головы! Думать забудь! Нашелся мне тут народный мститель! Робин Гуд смоленского разлива! Русский богатырь, мля, Алеша Попович! А теперь брысь отдыхать, неизвестно, что нас в Ницце и Монако ожидает! И знай, о твоей… подрывной деятельности я сейчас же доложу твоему отцу! — воспитатель повернулся к Ванюше. — И о твоей тоже… — Ой, боюсь-боюсь… — лениво отмахнулся тот и подмигнул мне. А уже когда мы заходили на посадку в аэропорту Ниццы, хмурый Прохор, наплевав на все эти требования безопасности и ремни, переместился со своего дивана в соседнее со мной кресло. — Лешка, я уже вообще отказываюсь что-либо понимать, — он тискал в руках спутниковый телефон Михеева. — Короче, мне Саша только что перезвонил и просил тебе передать, что они завтра отредактированный текст твоего вызова Филиппа на дуэль пришлют и на русском, и на испанском, а ты его передашь подружке своей, Ане Шереметьевой. Я не удержался и самым натуральным образом заржал: — Прохор, да я же в большей степени пошутил! Просто вылил эмоции на бумагу! Мы ж с понятием, что правящие роды неприкосновенны! Хотя… — Пошутил? — зашипел на меня воспитатель. — Пошутил, значит? А нам все это теперь разгребать! — он шумно выдохнул. — Короче, князь Шереметьев заряжен по полной и, со слов твоего отца, аж слюной брызжет и ногами сучит от открывающихся перспектив публикации на своих ресурсах подробностей очередного… пердимонокля неугомонного великого князя Алексея Александровича. — А напрямую Шереметьеву нельзя было текст передать, а меня, как это водится, просто поставить в известность? — После этих моих слов Прохор слегка замялся. — Ясно, царственная бабуля опять сводничеством занимается, а ейный супруг и сын не могут ни в чем жене и матери отказать. Ладно, уважим любимую бабушку, нам несложно. Да и Ане приятно будет такую бомбу на правах эксклюзива заполучить. — Я задумался на секунду. — Прохор, как думаешь, Филиппок вызов примет? — Он сначала оху… обалдеет от такой наглости, потом рассмеется и пошлет обнаглевшего тебя нахер, — буркнул воспитатель. — И будет по всем понятиям прав, как мне Саша сказал. Еще Саша сказал, что Филиппа на словах сначала поддержит вся мировая аристократия, а вот потом… Короче, возможны варианты и неожиданности, особенно на фоне того, что именно нам испанцы на Ибице по приказу из Лондона и Берлина устроили — сам понимаешь, никому из правящих родов мира не хочется, чтобы их дети и внуки попали в подобную ситуацию. Я кивнул и хмыкнул: — Что Ване за идею публикации вызова светит? — Государь через Сашу передал проклятому колдуну очередную благодарность, — покривился воспитатель. — Прохор, — я еле сдерживал себя, чтобы не расхохотаться. — Ванюша столько лет от хваленой Тайной канцелярии бегал, умудряясь одновременно финансовые аферы с размахом крутить! И мыслит этот «проклятый колдун» совсем не линейно. Пора бы тебе принять очевидный факт, что к мнению этого хитросделанного типа необходимо прислушиваться. — Как это ни прискорбно, но, похоже, придется, — тяжело вздохнул воспитатель… *** А поутру они проснулись… Вернее, кое-как очухались, привели себя в порядок и побежали на первый этаж встречать важных гостей: князя Гримальди с сыном и внучками, Стефанию, Джузеппе, генерала Нарышкина и всю нашу дружную компанию. Пока мы с Марией, Варварой и Колей с Сашей, опять ночевавшими в нашем номере, здоровались с гостями, валькирии готовили на всех кофе, а Прохор по просьбе князя Альбера нашел пульт и включил огромную плазменную панель, которая все время нашего пребывания так и провисела без дела. Телевизор разрывало от «горячих» новостей с Ибицы, причем каналы разных королевств подавали одну и ту же информацию совершенно по-разному. Испанские СМИ дружно орали о беспрецедентном побоище, устроенном без всякого повода молодыми русскими великими принцами во время мирного шествия любителей ночной жизни со всей Европы: более пятидесяти трупов и несколько сотен тяжело пострадавших. Кадры «побоища» впечатлить могли кого угодно: выложенные рядами прямо на асфальте тела убитых, которых для натуральности и не подумали накрыть простынями, самые настоящие горы шевелящихся и расползающихся по сторонам «ушибленных» организмов, вой, стоны, причитания, пятна крови и перекошенные лица корреспондентов и всяких там официальных лиц! И все это снималось ночью, во сполохах «люстр» машин полиции и скорой помощи, что еще больше добавляло драматизма происходящему в кадре. Испанских СМИ, оравших об объявлении в королевстве траура по погибшим, с огромным удовольствием цитировали СМИ Германии, Англии и Польши, остальные страны наряду с испанским телевиденьем демонстрировали материалы, предоставленные им Францией, Италией и Россией, на которых человек в маске в мегафон на английском предупреждает «мирное шествие», что Романовым, Бурбон, Медичи и Гримальди необходимо проехать в аэропорт, просит разойтись, а в ответ в него летят банки и бутылки из-под алкоголя, камни и куски дорожных бордюров. Дальше — больше: дело доходит до применения стихий против соратников переговорщика, и, как следствие, их реакция в виде применения простого физического насилия. Были показаны и отредактированные кадры допроса майора Кареаса, вызвавшие у ведущих «нейтральных» каналов кучу понятных вопросов. Никто из нас в экран во время просмотра говноновостей пальцем не тыкал и не орал восторженно: «О-о-о, глядите, это моих рук дело!» Наоборот, все, даже Коля с Сашей и Джузи, сидели слегка пришибленные и молчали. Проняло и меня — пришло запоздалое понимание того, что одно дело своего личного врага убивать, он свой сознательный и обдуманный выбор самостоятельно сделал, и совсем другое — когда убиваешь тоже врага, но выбор сделали за него… Наконец князь Гримальди выключил на панели звук и протянул: — Да, хорошо отдохнули, больше пятидесяти трупов… Ну ничего, они сами виноваты. Кстати, мои гвардейцы при содействии французских коллег сегодня ночью и утром уже выдворили за пределы княжества около тридцати немцев и англичан за публичные оскорбительные высказывания против Гримальди, Бурбон и Романовых. На очереди два десятка испанцев, за ними больше десятка поляков. Основания те же. И это еще, можно сказать, приличная публика, считающая ниже своего достоинства устраивать пьяные дебоши в ресторанах и бой витрин бутиков. А вот в других местах… — князь оглядел нас. — На границе Франции и Германии вторые сутки происходят стычки между подданными этих государств, во Французских Альпах вовсю развлекаются швейцарцы, обидевшиеся на вашу последнюю акцию. — Альбер в упор смотрел на опустившего глаза Нарышкина. — Английские моряки в Кале устроили самое настоящее сражение со своими французскими коллегами, пострадало большое количество людей с той и с другой стороны, есть жертвы и разрушения, работа порта парализована. На границе России и Польши складывается непростая ситуация. И самое главное, что меня и вас должно волновать: на Лазурном берегу неспокойно, со дня на день этот многонациональный анклав может рвануть. — Князь вздохнул. — Людовик, понятно, меня заверил, что принимаются все меры по стабилизации ситуации, но ваш отдых на Ибице такого масла в огонь подлил, что я и не знаю, справятся ли французы… — И Альбер властным жестом остановил уже готовую возразить Стефанию: — Помолчи пока, внучка, дай договорить. — Он повернулся к Прохору. — Господин Белобородов, я могу быть уверен, что молодежь находится под вашим надежным присмотром и никаких… эксцессов на территории Монако не произойдет? — Можете быть уверены, ваша светлость, — выпрямился и кивнул Прохор. — Очень хорошо, — проговорил в ответ князь. — Держите меня в курсе своих планов. Всем приятного дня! — И снова кивок, и снова властный жест в сторону вскочившей Стефании. — Чуть позже наберешь на мобильный. Алексей, можно тебя на пару слов? Мы с князем и с его сыном вышли на балкон. — Алексей, — слегка замялся старший Гримальди, — не буду тебя пытать, сколько именно покойников образовалось на Ибице при твоем непосредственном участии, да это и неважно, но ты мне можешь пообещать, что в княжестве и на Лазурном берегу их будет по минимуму? — Обещаю, ваша светлость, — вздохнул я. — А на Ибице мы действительно сработали очень… нежно, можете мне поверить, убивали только тех, кто пытался применить стихии, иначе бы жертв было в разы больше. — Верю, внучки мне доложили, что вы все не виноваты, так ситуация сложилась. Но все равно будь поаккуратнее, мы живем за счет туристов. — Ваша светлость, — хмыкнул я, — насколько я понял, это именно вы вместе с его величеством Людовиком выступили инициаторами переноса бизнеса Романовых в Монако? И именно для того, чтобы не так сильно зависеть от туристов? Так что ваши опасения мне кажутся… простите, но неуместными… — Пока есть только туристы и большие неприятности, Алексей, — покачал головой Альбер. — А бизнеса нет даже на бумаге, одни обещания. Надеюсь, мы друг друга поняли? — Конечно, ваша светлость. — И еще… Твой вызов на дуэль Филиппа может показаться кому-то со стороны проявлением максимализма возомнившего о себе юнца. — Я изо всех сил старался скрыть свое удивление от осведомленности Альбера. — Но мы с Ренье успели тебя немного узнать и так не считаем. — Младший Гримальди обозначил поклон. — Мы тебя поддержим. А вообще, заглядывай как-нибудь на обед или ужин, пообщаемся в неформальной обстановке. — Всенепременно буду. Меня же этот разговор навел на смутные подозрения, и, проводив обоих Гримальди, на балкон я вернулся в обществе Прохора, Вани и Владимира Ивановича. — Прохор, а что происходит? — поинтересовался я. — Не понял?! — Ты говорил, что старшие Романовы все продумали, все предвидели, все предусмотрели, а сегодня они опубликуют мой вызов на дуэль королю Испании, хотя эту идею, если так можно выразиться, ночью подкинули им мы с Ваней. Князь Гримальди еще сам не свой и очень переживает за то, что мы ему туристов начнем валить направо и налево. Хотя я лично пребывал в полной уверенности, что Альбера наши старшие родичи посвятили в свои планы, и он будет готов к подобным… последствиям заключения сделки. И еще князь знает про вызов испанскому Фильке. Так что происходит, Прохор? Стоявший с каменным лицом воспитатель отвечать не спешил, и его решил поторопить Кузьмин: — Да, Петрович, у меня вопросы те же. Прохор ответил только через минуту и после внутренних борений, отразившихся на его лице: — Хорошо, мы не ожидали такой жесткой ответной реакции, вот и… — он развел руками. — И не надо так на меня смотреть, основной план остается в силе, только он несколько видоизменяется в зависимости от оперативной обстановки. — Верится с трудом, — хмыкнул я. — Лешка, а почему, думаешь, Маша с Варей все еще здесь, а не дома?