— Убедил. И что у нас дальше по планам? — Пока сидеть и отдыхать в Монако, а дальше видно будет. Тут опять влез Кузьмин: — Петрович, а жесткие акции предполагаются? — он с надеждой смотрел на друга. — Просто мне кажется, что сейчас самое время нашим спецслужбам в Европе свои темные делишки обтяпать… Едва заметный кивок был ему ответом. — Намек понял! — оживился Колдун. — А то на Ибице несерьезная какая-то ерунда получилась. Прохора затрясло: — На пятьдесят трупов, наркоман ты адреналиновый! Больше, чем на пятьдесят! Тебе мало? — Петрович, ты чего опять на табурет-то влез? — невозмутимо ухмыльнулся тот. — Пятьдесят трупов! Подумаешь! Все это откровенный пизд@ж и провокация! Испанцы минимум еще пятнадцать живых душ сами по-тихому удавили для ровного счета и красивой картинки в телевизоре. — С чего ты взял? — Клювом не щелкал во время операции. Около двенадцати трупаков на царевиче, три жмура на мне, — начал обыденным тоном перечислять Колдун, — Коля с Сашей и Джузи на троих не меньше десятка особенно дерзких, попытавшихся стихии применить, наглухо завалили, ну и девочка-припевочка Лена Панцулая свое личное кладбище торжественно открыла шестью жмурами. Могла бы и на целый погост насобирать, да ее царевич невовремя остановил. — Кузьмин хмыкнул. — Нравится мне эта бешеная девка, выйдет из нее настоящая Валькирия из сказок, а не как эти… — он с плохо скрываемым презрением кивнул в сторону гостиной. — Короче, даже если учесть, что после нашего отъезда еще пять-шесть человек в результате полученных травм откинули коньки, цифра все равно не бьется. — Лешка? — вопросительно смотрел на меня Прохор. — Могу подтвердить только своих, — вздохнул я, — остальных не считал, но где-то примерно так. И давайте уже заканчивать с подсчетом персональных жмуров, у меня от Алексии восемь пропущенных, а очередное сообщение ей слать уже стыдно. И Елизавете позвонить надо, вчера же не получилось… *** Вернувшись со второго этажа в гостиную, к своему удивлению, застал бурное обсуждение ночных событий, а именно появление среди «протестующих» испанского военного спецназа, о котором большинство присутствующих узнали только из новостей. — Ну не знаю, — хмурился Николай, — я двоих «темных» успел уронить, до того как они сами падать начали. Может, эти двое и были профи, но лично я этого в горячке боя не заметил. — У меня тоже двое, — поднял руку Джузеппе. — Подтверждаю, дрались они вполне грамотно. Дальше высказались члены Сашиной пятерки. Оказалось, что он сам, выполняя мой приказ, чуть отошел назад, ближе к Елене Панцулае, и избежал встречи с бойцами испанского спецназа. Стефании Бурбон с Кристиной Гримальди и Айдару Каранееву, оказавшимся «на острие атаки», с Седьмой ротой все-таки «повезло», и они тоже отметили выучку и слаженность «темных», а правильность моей оценки способностей этих бойцов озвучил Каранеев: — Дрались они на уровень выше ДШБ обычного полка нашей армии. — И после вопросительных взглядов Айдар пояснил: — У меня отец раньше полком командовал и частенько меня к себе на службу брал, так что имею представление. А вот если бы дело дошло до применения стихий, то… — он поморщился, но продолжать не стал — всем и так было все понятно. Как же приятно, когда тебя окружают умные люди — никто даже не подумал уточнить у нас с братьями и сестрами, почему вдруг противники стали просто падать! Однако молчание затянулось… Неловкую паузу решил нарушить Прохор: — Не грустим, молодые люди! Я сегодня утром лично разговаривал с его императорским величеством, и он просил передать вам свою искреннюю благодарность за то, что сумели защитить нашу молодежь от разъяренной толпы! — воспитатель обвел всех многозначительным взглядом. — Скажу больше, государь планирует каким-то образом вас отметить. «Чем за такое можно отметить? — пронеслось у меня в голове. — Разве что медалькой “За охрану общественного порядка”? Испанского! Так всем присутствующим будет стыдно ее даже родичам показать…» — Нам бы с сессией помочь, — буркнул Саша, — вот лучшая награда! — Дружный смех с активными кивками студентов и курсантов окончательно снял напряжение. Когда же мы, наконец, собрались на пляж, где нас ждал остальной малый свет, меня задержала Елена Панцулая: — Алексей, я… делов натворила, да? — она опустила глаза. — Леночка, у меня такое тоже было, и не раз, — признался я. — Забрало падает, и попер вперед. Но ты сумела вовремя остановиться, и делов, как ты выразилась, наделать не успела, тем более что действовала полностью в соответствии с оперативной обстановкой. — Я вздохнул. — И вообще, слушай мой приказ, курсант Панцулая: на пляже подходишь к Ивану Олеговичу с тем самым позывным «Иванов» и говоришь ему, что я просил его с тобой пообщаться, он поймет о чем. Выполняй. — Есть! — выпрямилась девушка и исчезла за дверьми номера. А уже на самом пляже, виляя бедрами, ко мне подошла Евгения Демидова и грациозно уселась на соседний лежак: — Алексей, хочу тебе спасибо сказать, что остановил меня там… на Ибице. — Понравилось? — улыбался я. — Что понравилось? — Боем это, конечно, не назвать, пусть будет столкновение. Так тебе понравилось участвовать в столкновении? — Да, — кивнула она. — Очень бодрит и для проверки собственных моральных и физических возможностей вполне подходит. — И каковы выводы? — После нашей с тобой свадьбы я с огромным сожалением переведусь в гражданский ВУЗ, а родное училище и все наши военные игрища с друзьями буду вспоминать с теплотой и любовью, — очень серьезно заявила она и тут же, заметив мою кривую ухмылку, продолжила: — А вот Тамарка… Похоже, подружка моя морального испытания, обозванного тобой столкновением, неожиданно даже для себя не прошла… — Да, я в курсе. — И когда она тебе успела рассказать? — в голосе уральской принцессы чувствовалась обида. — Женечка, — хмыкнул я, — неужели ты еще не поняла, великий князь Алексей Александрович видит вас всех насквозь. И даже на расстоянии. — А я-то думала, у тебя отдельный канал связи с Сашей был, когда ты на Ленку Панцулаю орать начал, — глаза Демидовой округлились, а ресницы захлопали. — И с Сашей, и с Леной, и с тобой был канал связи. Думаешь, я твои садистские художества запасными рентгеновскими глазами на затылке увидел? — я продолжал улыбаться. — Ты серьезно? — Конечно. — Врешь, Романов! Давай колись, как ты это делаешь? — Хорошо, — вздохнул я. — Только обещай, что никому? Ладно… У Романовых есть отдельная спутниковая группировка на орбите для личного пользования, и у меня имеется возможность к ней подключаться. Вот мне изображение со спутника прямо на специальную линзу и передавалось, и я вас всех видел как на ладони. — А Коля с Сашей тоже… с линзами? — Женя смотрела на меня с подозрением. — Они будут все отрицать, — шепотом сказал я. — Гостайна, все дела… — Врешь! — уверенно заявила девушка и попыталась ударить меня по бедру кулаком, но у нее ничего не получилось, она зашипела и принялась дуть на костяшки. — Точно врешь, Романов! Сразу про спутники мне заливать начал, квадрокоптеров тебе показалось мало! — Женя медленно встала и нависла надо мной, тыча своей грудью в тесном купальнике мне чуть ли не в нос. — Ничего, вернемся домой, попрошу деда навести о тебе подробные справки, и тогда ты не отделаешься от меня этими сказками. — Хорошо, Женечка, — я и не пытался поднять глаза. — Тогда я тебе расскажу другую сказку… Со счастливым концом. — Дурак! — И передо мной мелькнул роскошный виляющий «вид сзади», удаляющийся по полосе прибоя… Спокойно поваляться на солнышке мне не дали, минут через десять после ухода Демидовой ко мне присоединился воспитатель и молча сунул свой телефон. — Прохор, а если я не считаю Филиппа X Савойского глубокоуважаемым? — оторвался я от прочтения текста вызова. — Я его, тварину, тупо хочу завалить без всякого уважения. — Ты издеваешься? — Пошутить нельзя? — Читай давай, время поджимает. — Хорошо-хорошо… Кремлевские или МИДовские крючкотворы наворотили, конечно, по полной и от души — и многоуважаемый, и неприятный инцидент с печальными для нас всех последствиями, и соболезнования семьям погибших, и требования жесткого наказания всем соответствующим должностным лицам, проявившим преступную халатность, и моя глубокая обида, и глубокая обида всего рода Романовых, которую можно смыть только кровью самого Филиппа, и ответственность всех Савойских, если сам Филя попытается уклониться от дуэли. Короче, читал и плакалъ! — Сильно? — ухмыльнулся Прохор, когда я вернул ему телефон. — Все писалось с прицелом на публикацию, сынка. Кстати, ты заметил, что нигде нет упоминания ваших с Филиппом титулов? — Ну… — замялся я. — Так написано, что зачитался и не обратил внимания. — Ладно я, простой сапог с военно-розыскным образованием, а ты на цельного юриста учишься, — покивал осуждающе воспитатель. — Проехали… Мне Саша сказал, мол, они хотели создать иллюзию, что один простой дворянин вызывает на дуэль другого такого же — какие-то там двойные толкования параграфов и подпунктов. Короче, не заморачивайся, лови письмо и шагай к своей Шереметьевой — ее дед уже барыши подсчитывает от резкого увеличения траффика на их ресурсах. — Ловлю и иду… Такую реакцию Ани Шереметьевой предвидеть я не мог — чем дальше она читала текст вызова, тем бледнее становилась, а, вернув телефон, заявила срывающимся голосом: — Алексей, у тебя что, совсем совести нет? — В смысле? — не понял я. — В коромысле, Романов! Сначала на Ибице ты мне все нервы истрепал, когда против беснующейся толпы впереди всех наших пошел, а сейчас решил короля Испании на дуэль вызвать? Ты понимаешь, что Филипп вызова не примет, но подобного оскорбления тебе никогда не простит? — Ну… — совсем потерялся я. — И найдет повод поквитаться, а методы у него будут отнюдь не джентельменские. Бледность у Анечки сменилась румянцем, грудь в купальнике начала высоко вздыматься от учащенного дыхания, да и сама она сейчас напоминала мечту подростка пубертатного периода — молодую сексуальную, но строгую училку, отчитывающую своего ученика. Очков и указки только не хватало… Бл@дь, гребаное воздержание! А что со мной будет дальше? Хоть в Москву на ночь улетай, потому что визит Алексии в Монако при сложившихся обстоятельствах крайне нежелателен.