Через несколько секунд, когда курс более или менее начал успокаиваться, а я пошел вслед за Зверевым, послышался рык капитана Уразаева: — Молчать! Молчать, я сказал! Я вам не позволю тут неуставные реплики выкрикивать на языке вероятного противника! Развели тут мне, понимаешь, иностранную агитацию с элементами вражеской пропаганды! На чухонских диалектах будете себе язык ломать на соответствующих занятиях и в тылу противника во время согласованных с вышестоящим командованием туристических поездок! А я не позволю мне тут! Быстро построиться! Курсант Романов, вас это в первую очередь должно задевать! — Виноват, господин капитан! — козырнул я, оценил сленг курсового офицера, еле сдержал смех и «припустил рысью» за Зверевым. Через пару минут курс стоял в полном составе, я даже умудрился рассмотреть трех весьма симпатичных и высоких девушек, входящих в состав моего первого отделения. — Равняйсь! Смирно! — проорал Уразаев. — Ну что, голуби и голубки мои винтокрылые! Вчера вечером поперек всех писаных и неписаных разнарядок, а главное, в нарушение Устава в мужском общежитии состоялось групповое и циничное употребление горячительных напитков. Это залет, бойцы! — Он оглядел строй. — Думаю, ни для кого на курсе не является секретом, кто именно нарушил безобразия столь вопиющим образом, но отвечать за действия отдельных несознательных элементов будете вы все и дружно вместе! Уразаев замолчал и двинулся в нашу сторону. Остановившись напротив, он уставился на меня «тяжелым» взглядом. А я все еще боролся с желанием заржать: капитану в этих «психологических» играх было даже до моего любимого воспитателя как до Китая раком, и это я еще молчу про деда Михаила и не к утренней зорьке упомянутого деда Николая. — И ответите! — чуть ли не в лицо проорал мне капитан. — Ибо не потерплю! Потому как вчера без команды расслабились, а сегодня требуется все вернуть взад! — он глянул на меня «особенно грозно» и пошел дальше вдоль строя. — Ставлю задачу. Кросс на десять километров в браслетах, контрольное время — пятьдесят минут. — По строю пронесся недовольный гул. — Это еще не все, бойцы! — Уразаев остановился и вновь оглядел курсантов. — На этот раз будет существенное условие против правил: если хоть один не уложится во время, в увольнительную не идет весь курс. — И опять послышался недовольный гул, а капитан улыбнулся. — Предупреждаю сразу на бегу, дорогие мои, при размножении разными там инсургентами и плохо слышащими индивидуумами озвученного мною ранее вопиющего залета, устрою вам уже не легкий променад прогулочным шагом по Тверской-Ямской, а марш-бросок в полной выкладке на те же десять километров и с таким же контрольным временем. Будем формировать у вас командную сплоченность и чувство локтя впереди бегущего товарища. Все меня услышали? Так, маршрут побегушек вы знаете, про контрольное время можно уточнить у стоящих рядом товарищей и в записных книжках, командирам отделений раздать браслеты. Через пять минут курс был готов «к побегушкам», а капитан демонстративно смотрел на часы. — Вперед! — рявкнул он и махнул рукой. И мы рванули… Было ли мне неудобно перед остальными курсантами за то, что мы бежим так много и по сокращенному графику из-за моего вопиющего и циничного залета? Немного. Но большую досаду я испытывал по поводу действий капитана Уразаева, который прекрасно знал мое отношение к своему переводу сюда и должен был ожидать чего-то подобного, относясь ко всему происходящему более лояльно. Хотя выпивали мы вчера с братьями и девушками чуть ли не в отрытую, капитан явно должен был как-то на это прореагировать, да и стукачки, похоже, среди курсантов наличествовали. Ладно, учтем все эти факторы и скорректируем в соответствии с ними свое дальнейшее поведение. Трасса проходила по заснеженному лесу и была проложена явно понимающими в подобных вещах специалистами: она и петляла, и резко поворачивала, а короткие ровные участки сменялись оврагами и затяжными подъемами. Теперь я понимал возмущение курсантов обещанием Уразаева устроить марш-бросок в полной выкладке — кто послабее и не слишком хорошо подготовлен на этих затяжных подъемах мигом сдохнет! — Это поворот на трехкилометровую дистанцию… — показывал мне на ответвляющуюся просеку Зверев, рядом с которым я держался. — А это на пятикилометровую… А там у нас полигон… Наше первое отделение, как и положено, бежало первым, а Евгений постоянно поворачивался и перекрикивался с разными курсантами, находящимися не только в середине, но и в хвосте колонны. Как я понял, Зверев таким образом общался с другими командирами отделений и согласовывал с ними общий темп бега, а все вместе они контролировали еще и отстающих. Минут через пятнадцать после начала забега я наконец расслабился, задышал полной грудью, с огромным удовольствием, вбирая в легкие морозный воздух, расфокусировал зрение, стараясь смотреть только на темные стволы деревьев, а не на спины впереди бегущих товарищей, вспоминая все те ощущения свободы и счастья, которые у меня были, когда мы с Прохором носились по Смоленским лесам! Как же стало на душе тепло, спокойно и хорошо! А жизнь показалась такой прекрасной и замечательной! И нет никаких проблем, только ты и природа вокруг! Только чистый и такой вкусный воздух! Сколько я так пробежал, не помню, но из этого легкого транса меня вывел слегка задыхающийся голос Зверева: — Алексей, ты как? — Нормально. — Я на бегу пожал плечами. — Что случилось? — Ничего не случилось! — Евгений стер со лба пот. — Ну у тебя и здоровья! Бежишь легко, дышишь ровно, еще и улыбаешься! Прям машина какая-то! — Брось! — отмахнулся я. — В детстве просто клювом не щелкал и на месте не сидел. В график укладываемся? — Похоже, что нет, — нахмурился он. — Есть отстающие. Я тебе как раз сказать хотел, чтоб ты дальше впереди держался и был ориентиром вместе с остальным отделением, а я побегу отстающих подгонять. — Сколько осталось до спортгородка? — Больше двух. — Тогда я с тобой. — Хорошо. Мы с ним отскочили на край просеки и остановились, пропуская уже изрядно растянувшуюся колонну. Наконец показались и отстающие, впереди и по бокам которых бежали подгоняющие их молодые люди и девушки. Особенно «плоха» была невысокая миниатюрная девчушка, из-под кепи которой выбивались светлые волосы: несмотря на то, что ее поддерживали за локти с двух сторон, ноги у курсантки все равно заплетались. — Точно не уложимся в норматив! — прокомментировал увиденное Зверев. — Уложимся, — возразил я и приблизился к этой троице. Пристроившись рядом, спросил у девчушки. — Как тебя зовут? — Елена, ваше импер… — прошамкала губами она. — Не переживай, Елена, все будет хорошо! Давай поступим следующим образом, сейчас тебя закинут мне на спину, а ты будешь крепко держаться. За девчушку ответил поддерживающий ее с одной из сторон задыхающийся молодой человек: — Ваше императорское высочество, вы не имеете права снимать браслеты! Это нарушение приказа! А Лену мы дотащим, скоро нас сменят. — Да не буду я снимать браслеты. Так как, Леночка, готова использовать меня в качестве лошадки? — Готова, — прохрипела она. Мы остановились, я присел, дождался, пока мне на спину закинут девушку, обхватил покрепче ее руки, разогнулся, перешел на легкий темп и побежал, крикнув: — Не отставайте, господа курсанты, часики капитана Уразаева тикают! А про себя подумал, раз был приказ бежать в браслетах, значит, будем бежать в браслетах. * * * — Гляньте-ка! — один из курсантов указал на выход из леса. — Похоже, кого-то там на себе тащат! Валявшиеся и сидевшие прямо на снегу курсанты, а также те немногие, кто остался стоять после прохождения дистанции, дружно уставились в указанном направлении. Смотрел туда и капитан Уразаев, пробормотавший: — Видимо, опять Панцулая темп не выдержала, рупь за сто можно давать… — А через несколько секунд добавил: — Нет, не похоже, уж слишком быстро тащат, явно без браслетов. Твою-то мать! С кем опять что случилось? Может, ногу кто подвернул? Капитан сорвался с места и на темпе рванул в сторону приближавшейся «парочки», за которой бежали остатки курса. Какого же было удивление Вадима Талгатовича, когда на запястьях тащившего курсантку Панцулаю молодого человека браслеты он все-таки увидел. — На месте стой! Что случилось? Не сильно-то и запыхавшийся молодой человек поднял голову, и Уразаев узнал великого князя, лицо которого до этого скрывал козырек кепи. — Ничего не случилось, господин капитан, — улыбнулся тот. — Разрешите закончить дистанцию, или вы спецом решили нас в увольнительную не отпускать? В этот момент мимо них, поддерживая друг друга, пробежали остатки курса, а Уразаев на автомате глянул на часы — до истечения установленного времени осталось чуть больше тридцати секунд. — Норматив выполнен, курсант Романов, — буркнул капитан. — Вольно. За то, что не бросили товарища, выношу благодарность. Панцулая, сама дойдешь, или тебя донести? — Сама, господин капитан. — Девушка аккуратно сползла по великому князю и с трудом утвердилась на подгибающихся ногах. — Так дело не пойдет. — Романов, продолжая улыбаться, подхватил Панцулаю на руки, а когда та что-то пропищала, неуверенно возражая, хмыкнул. — Лена, не дергайся, это все равно бесполезно. Детям, а потом и внукам будешь рассказывать, как тебя сам великий князь Алексей Александрович на руках носил. Девушка затихла и спрятала лицо под кепи, а молодой человек уверенной походкой преодолел последние десятки метров «до финиша». Остановившись перед отдыхающим курсом, он под одобрительные возгласы курсантов аккуратно усадил Панцулаю на мягкий снежок, выпрямился и опять, как сделал это час назад, заорал, подняв вверх руку со сжатым кулаком: — Норматив выполнен! No pasaran! — No pasaran! — подхватил курс. Шедший следом за великим князем Уразаев мысленно выматерился и согласился с отдельными выдержками из присланной на молодого человека характеристики, с которой его под роспись знакомил полковник Удовиченко. Дождавшись, пока вверенный курс чуть успокоится, капитан скомандовал: — Отдых десять минут. Потом рукопашный бой. * * * На «перекур» я устроился вместе со своим отделением. — Женя, как эта Лена вообще в училище поступила? — поинтересовался я у Зверева. — С такой-то физподготовкой. — У нее с учебой все хорошо, да и стихия выше среднего уровня, как и доспех. А еще она недавно простудой переболела, вот и наложилось одно на другое. Так-то Панцулае вообще блестящую карьеру прочат, чуть ли не в валькирии планируют, а физуху она постепенно подтянет. — Зверев замялся. — Алексей, а можно я с тобой рукопашкой позанимаюсь? А то ты тут нам такие чудеса показываешь… — Да без проблем, — только усмехнулся я. Евгений хотел спросить еще что-то, но тут Уразаев скомандовал разойтись по парам. Как и обещал, я встал с командиром своего отделения. В отличие от кросса, во время которого я получил настоящее давно забытое удовольствие, занятие рукопашным боем было скучным и унылым: мало того что мы занимались в браслетах, так еще и большинство курсантов, по моим впечатлениям, владели рукомашеством на уровне чуть выше лицейского. Этого нельзя было сказать про Зверева, который хоть и не показал чего-то выдающегося, постоянно падая на снег, но двигался на вполне приличном темпе, да и связки приемов демонстрировал грамотные. Это же касалось и некоторых курсантов нашего отделения, занимавшихся рядом, в том числе и тех трех девах. — Зверев, Романов, прекратить тренировку! — к нам подошел капитан Уразаев. — Курсант Романов, вам скучно? — Никак нет, господин капитан! — вытянулся я. — Вам скучно, — утвердительно заявил он. — Если к Звереву присоединится еще один курсант, вы против не будете? — С одним условием, господин капитан, — продолжал я тянуться. — Слушаю.