— Расскажи ему, как всё было. Они уединились на пару минут, после чего Прохор демонстративно кровожадно оглядел художника и многозначительно хмыкнул, отчего тот поёжился, но присутствие духа всё же сохранил. В ожидании Сашки мы спустились в пустой зал на первом этаже и по второму разу начали обходить полотна, слушая красочные комментарии Хмельницкого. Он даже, казалось, окончательно отошёл от произошедшего, был крайне экспрессивен и красноречив, определив нас с Лесей и Прохором в заинтересованных слушателей, понимающих в живописи и близких ему в восприятии мира. Художник даже не заметил, как к нам присоединился ещё один поклонник его таланта — Сашка Петров, который с горящими глазами внимал каждому слову Мастера. Остановились мы только на втором этаже, напротив того самого пейзажа, который так понравился Алексии. Будто что-то вспомнив, Хмельницкий вдруг остановился, оглядел нас, задержав взгляд на девушке, порывисто снял картину со стены и протянул Лесе. — Это вам! От всего сердца! — глаза его горели. Она посмотрела на меня, как бы спрашивая разрешения, и я кивнул. Леся повернулась к Хмельницкому и взяла картину. — Спасибо, Святослав! — поблагодарила она и сняла очки. Художник впился глазами в её лицо, не обращая внимания на окружающее. Леся больше не боялась его фанатизма и даже робко улыбнулась. Мы все не спешили вмешиваться, а Сашка так и вовсе наблюдал за разворачивающимся действом с трепетным уважением к художнику. Всё волшебство момента нарушил Прохор: — Кто-то, по-моему, хотел портрет посмотреть? Хмельницкий нехотя оторвался от созерцания Алексии и обратил внимание на нас, грешных: — На первом этаже, там освещение лучше. Мы спустились за ним на первый этаж, Сашка достал портрет и установил на специальную подставку. Очень хотелось ахнуть — Алексия на портрете была как живая. Петров действительно сумел передать её характер, эмоции, чувства! Даже я, ничего не понимавший в живописи, видел, что Сашка сумел поймать момент, и выразить его в картине. Судя по всему, всех остальных обуревали такие же чувства, за исключением Хмельницкого — он, прищурив глаза, подходил к портрету то ближе, то опять возвращался на старое место. На Сашку было больно смотреть — он напряжённо наблюдал за художником, нервно сжимая ладони. Наконец, Хмельницкий, не обращая ни на кого внимания, встал напротив портрета и застыл. — Ваше сиятельство! — повернулся он наконец ко мне. — Примите мои самые глубочайшие извинения! — Хмельницкий поклонился. — Лучше Александра написать я не сумею! — Это вы не мне, а вашему коллеге скажите! — усмехнулся я и, указал на школьного друга. Сашка же, ещё ничего не понимая, переводил взгляд с меня на Святослава и обратно. Когда до него дошла суть сказанного, он покраснел и засмущался, в отличие от того же самого Хмельницкого, который в одночасье завладел вниманием Петрова. Пока они обсуждали какие-то свои художественные тонкости, мы втроём сумели перевести дух, и уже спокойно насладиться портретом. — Лёш, так как на счёт обложки альбома? — спросила меня Леся. — Точно подходит! — кивнул я. — А на следующий альбом у тебя Хмельницкий есть, что-нибудь придумает. — Это да, творческая личность в высшей степени! — хмыкнула она. — Даже оторопь порой берёт… — Да нормальный мужик, вроде, только с закидонами на почве рисования… — ухмыльнулся я. В это время Хмельницкий при помощи Сашки Петрова сняли одну из картин в центре экспозиции и повесили туда портрет Алексии. Закончив, Святослав прокомментировал: — Выставка будет длиться ещё две недели, практически все картины распроданы, и работа Александра займёт центральное место! — мой друг на это лишь скромно улыбнулся. — Алексия, ты не против? — спросил он. Она опять глянула на меня, и, получив моё молчаливое согласие, кивнула: — Конечно, не против, Саша, какие могут быть вопросы! Но портрет всё равно мой! — Это даже не обсуждается! — кивнул в ответ Петров. Весь этот пафос, с выражением взаимных чувств и обязательств, опять остановил Прохор: — Вечер-то будет продолжаться? — Да! — взбодрился я. — Святослав, какие у вас дальнейшие планы? — В гостиницу ехать. А что? — заинтересовался он. — У нас по планам культовое место московского студенчества! — усмехнулся я. — Предлагаю посетить его вместе с нами! Где, если не в таких местах, искать вдохновение творческим людям? — Это да. А Александр поедет? Я посмотрел на Сашку, который, по моим впечатлениям, был готов меня расцеловать за лишнюю минутку общения с Хмельницким. — Конечно, Святослав, конечно! — кивнул я. — Так мы едем? — Я готов! — художник встрепенулся и направился на выход. Пока мы рассаживались в «Волге», Прохор решал все вопросы с администрацией галереи — дал сколько-то денег, предупредил их, что Хмельницкий едет с нами развлекаться, что теперь центром экспозиции, по воле самого художника, является портрет некой девушки, который не продаётся, и чтобы они о сегодняшнем визите молодого князя Пожарского забыли совсем и навсегда. Подъехав к нашему дому, Сашку Петрова и Святослава Хмельницкого оставили в «Русской избе», Прохор загонял «Волгу» в гараж, а мы с Лесей пошли переодеваться наверх. — Лесь, сама видишь, не получилось у нас с тобой вдвоём сходить в «Приют»… — попытался я извиниться за произошедшее. — Лёшка, ты что такое говоришь! — возмутилась она. — Давно у меня такого веселья не было! Только одно мне пообещай. — Слушаю. — Давай больше без этого твоего сиятельного гнева! А то было очень страшно! — девушка смотрела на меня серьёзно. — Я постараюсь, Лесь. — кивнул я. — И зайди ко мне на секундочку. Когда мы оказались внутри моей квартиры, я достал заранее приготовленную бархатную коробочку с кольцом и протянул девушке. — Это тебе. Она положила подаренную Хмельницким картину на диван, осторожно взяла коробочку и открыла. — Лёшка, какая красота! — девушка аккуратно достала кольцо и одела на безымянный палец правой руки, не переставая любоваться игрой света в рубине. — Спасибо! — она кинулась мне на шею. — Как по размеру? — смущённо поинтересовался я. Леся разомкнула объятия и продолжила разглядывать кольцо. — Чуть великовато. — сообщила она. — Но совсем чуть-чуть. — Потом дам тебе адрес, поправят. — Хорошо. — кивнула она. — А пока можно поносить? Оно такое красивое! — Это теперь твоё кольцо, Леся. Носи на здоровье. — улыбнулся я. — Лёшка! — она опять кинулась мне на шею. Восторги девушки слегка поутихли только тогда, когда в квартиру зашёл Прохор. Она с гордым видом продемонстрировала ему кольцо, тыкая им моему воспитателю чуть ли не в нос. — Смотри, что мне Лёшка подарил! — заявила она ему. — А знаешь, сколько он его выбирал! — закатил глаза Прохор, и продолжил. — Лёшка угадал, тебе очень идёт! — Я знаю! — продолжала любоваться кольцом Леся. — Вы бы переодевались уже для своего этого «Приюта»… — хмыкнул Прохор. — А то я по дороге в ресторан заглянул, там эти два художника вовсю водочку понужают и уже руками машут, обсуждая достоинства и недостатки какого-то абстракционизма… — Уважаемые соседи! — посерьёзнела Алексия. — Вот скажите мне, как на духу! А без приключений мы с вами куда-нибудь ходить будем? Мы с Прохором переглянулись и дружно ответили: — Нет! — Я почему-то в этом и не сомневалась… — вздохнула девушка и улыбнулась. — Зато весело и с подарками! Пойду переодеваться. — она взяла с дивана картину и направилась в прихожую. Когда за ней закрылась дверь, Прохор сказал: — Я же говорил, что кольцо ей понравится. — на что я кивнул. — А Хмельницкого этого ты из-за Сашки потащил? — Да. — улыбнулся я. — Молодец, о друзьях надо заботиться, слишком их у нас мало. — похвалил меня воспитатель. — Тогда сделай следующий шаг, позвони деду и скажи, что тот портрет Алексии, который он хотел увидеть, выставлен в этой самой галерее. А ещё лучше договорись с этим самым Хмельницким на закрытый показ, он вон как языком чесать навострился, даже я заслушался, Главе Рода должно понравиться! — ухмыльнулся Прохор. — Хорошая идея. — согласился я. — Может этот закрытый показ деду как подарок преподнести? А про портрет Леськи ничего не говорить? — Соображаешь, Лёшка! Растёшь над собой! — он опять меня похвалил. — Переодевайся уже, сейчас Леська прибежит, да и этих двоих в ресторане без присмотра оставлять надолго нельзя. Алексия явилась в джинсах в обтяжку и тёмной кофточке, и лишний раз продемонстрировала мне кольцо. Когда мы с ней спустились в «Русскую избу», Петров с Хмельницким уже допивали графин с водкой, закусывая груздями в сметане. Если Сашка был в норме, то подобного нельзя было сказать про Святослава — его лицо раскраснелось и покрылось испариной, движения стали дёргаными, галстук съехал на сторону и был в чём-то испачкан. Однако, появление Алексии произвело на него благотворное воздействие — Хмельницкий как-то сразу подтянулся, слегка пришёл в себя и даже занялся приведением своего туалета в относительный порядок. Когда мы уже подошли к «Приюту», художник был бодр и весел. Кафе было забито молодёжью до отказа, и нам стоило больших трудов добраться до своего столика. По дороге я даже поздоровался с несколькими своими однокурсниками, которые с интересом разглядывали нашу странную компанию. Расположившись за столиком, мы посмотрели меню, дождались официантку и разместили заказ — Петров с Хмельницким решили продолжить пить водку, на закуску они, по моему совету, взяли мясную нарезку, а мы с Лесей заказали вина, сырную тарелку и фрукты. — Да, Алексей Александрович, — заявил мне Хмельницкий, когда принесли наш заказ, — вы были правы, когда пригласили меня сюда! Всё это очень напоминает мне золотые времена моей учёбы в Киеве. Да ещё и с Александром познакомили. А про Алексию я вообще молчу! Очень интересный выдался вечерок посреди серых будней презренной торговли картинами, хоть и своими! — Ну, что вы, Святослав! — улыбнулся я, и вспомнил наш разговор с Прохором. — Вы не только замечательный художник, но и великолепный рассказчик! — Хмельницкий от моих слов деланно засмущался. — У меня будет к вам просьба.