– Н-н-ормально, – слабо отозвался тот. – Ты уж прости, что не дали тебе полностью оправиться, но тянуть с этим больше нельзя. – Я п-п-понимаю, – рискнул кисло улыбнуться Алёшка. – Тебе не о чем беспокоиться, – протяжно заявил Петропавел, и Нил-Сонов заметил, как он начал быстро вертеть в пальцах блестящий латунью патрон от автомата Калашникова, поднимая его на уровень Алёшкиных глаз. Ровный завораживающий блестящий круг, а дальше голос Главы гидов зазвучал будто несколько сонно: – Опасения Мелани касались меня. Ты же, когда проснёшься, ничего не вспомнишь. Никаких тревог. А ну, спи! Алёшка пошатнулся, как от удара. Затем лицо, на миг застыв, расслабилось, сделалось безвольным, и глаза закатились. Он счастливо улыбнулся, голова упала на грудь, и весь он несколько обмяк, да так и стоял, покачиваясь, словно платяная кукла, пугало, надетое на шест. – Спи-и… Я пойду с тобой на плотину, прямо в ту ночь. Буду рядом, никаких тревог. – Голос Петропавла действительно изменился, даже не сонный, а какой-то отстранённый. – Я уже в сторожке… Что ты видишь? Кто ещё там? Ты видишь меня?.. Никаких тревог… Петропавел и сам, слегка качнувшись, осел на край стола: – Мы ждём… Куда ты смотришь? Что там, за дверью? Лёгкий стон сорвался с губ одного из белых мутантов, а второй заметался, задрожал, как в конвульсиях, на лице его отразился ужас. А потом Мелани это увидела впервые в жизни. Кожа обоих мутантов стала даже не бледной, как у перепуганного Алёшки, а белой, подобной белизне снега или больших листов бумаги, разложенных сейчас перед ними. Дрожь унялась, головы обоих свесились набок, а рты слегка приоткрылись. И тот, кто застонал первым, дёрнулся ещё раз и перестал покачиваться на стуле, словно китайский болванчик, а рука его с зажатым в пальцах грифелем стала бегать по чистому листу бумаги, нанося первые штрихи. – Началось, – сказал Хайтек. Петропавел стоял в полутьме, в дальнем от входной двери углу сторожки. И он видел их всех, видел последние минуты их жизни, потому что трескуче-полый звук уже плыл там, в ночи, снаружи, и уже приближался. – Мом-мм-мо-может, пойти посмотреть, ч-что там? – слышит Петропавел голос Алёшки. Парень явно храбрится, хочет не выглядеть трусом перед своими товарищами. Но он напуган, очень напуган. – Угу, – усмехается Николай. – Отвага и слабоумие? Гиды смеются. – Не надоело третировать парня? Как дети малые… – упрекает их Лазарь. Но что-то не так. Петропавел стоит в полутёмном углу и пока не понимает, в чём дело. – Нечего там делать, – спокойно говорил Николай, глядя на чёрные и узкие, словно бойницы, прорези окон. Николай только что закончил чистить оружие и теперь собрал его. – Сюда никакая гадость оттуда не пройдёт. Утром разберёмся, что там. «Заряжай, – думает Петропавел. – Почему ты не заряжаешь оружие?» И раздаётся первый глухой удар в дверь. Тишина в сторожке. Тяжёлая кованая дверь, стук повторяется. Дверь приходит в движение, тот, кто находится снаружи, обладает нечеловеческой силой. Но что-то не так. Здесь, внутри, словно находится ещё что-то. Петропавел выходит из своего угла, оглядывает сторожку. Миг застывает: трое гидов, трое учёных и хромой Алёшка… Там, за пределами сна, реальный Алёшка, а не воспоминание, начинает стонать – нельзя насильно останавливать течение времени, это может повредить его рассудку. В лучшем случае, изменить всю картинку. Так и происходит: Алёшка в сторожке тоже начинает стонать. Два его воспоминания, давнее страшное и нынешнее, сталкиваются: в сторожке появляются белые мутанты, чертят на листах то, что открыто их внутреннему взору. Петропавел отступает, и Алёшка успокаивается. Нет никаких мутантов в сторожке, течение времени той ночи восстанавливается. «Что-то противостояло мне сейчас, – думает Петропавел. – Словно действительно здесь, в сторожке, незримо присутствует кто-то ещё». Стук в дверь, всё сильнее, всё настойчивей… – Посмотрите, – взволнованно шепчет Хайтек, но и Нил-Сонов, и Мелани его прекрасно слышат. – Посмотрите, что он нарисовал! Видите?! Задвижка на двери – она открыта. Этого не может быть… Этого не должно быть! Нил-Сонов осторожно, чтобы не потревожить мутанта, берёт у него предыдущий рисунок – там дверь заперта на тяжёлую задвижку изнутри. И, конечно, Нил знает о мощном сейфовом замке. Но на рисунке, который только выходит из-под руки белого мутанта, задвижка открыта. Гиды и Хайтек обескураженно переглядываются. И Нил-Сонов слышит то, что он давно уже знал: тот, кто стучит снаружи, его ждали, кто-то его впустил. – Вы понимаете, что это значит? – шепчет Хайтек. – Кто-то заранее отворил дверь. Стук в металлическую дверь; то, что появилось из ночи, требует впустить его. – Он пройдёт! – с обречённостью и паникой говорит Лазарь. И его паника будто заразна, она повисает здесь, в пространстве сторожки, делает его масляным, пропитанным страхом и покорной обречённостью. Николай, бросив взгляд на Лазаря, говорит… И вот тут Петропавел вздрогнул. Что-то действительно было не так. Тот, кто незримо присутствовал здесь, словно на миг показал себя. Чем-то неуловимым в движении губ Николая, как трещина в прежде цельном пространстве. И эта трещина немедленно раскрылась внутри мозга Петропавла, грозя расколоть его разум… Вот о чём его предупреждала Агнец и просила гораздо менее искушённая Мелани. – Агнец, – из неподвижности своего полутёмного угла позвал Петропавел, – мне нужна твоя помощь. Здесь есть кто-то ещё, и мне нужна твоя защита. «Стой и не двигайся! – откуда-то, словно из другой вселенной, долетел голос Агнец. – То, что здесь есть, очень сильное и хищное. Даже не вздумай! Просто стой и смотри». (– Он пройдёт! – сказал Лазарь, и Николай ответил ему. Только артикуляция его губ… словно он сказал что-то совсем другое.) «Не вздумай! Если хочешь жить и не лишиться сейчас рассудка, – повторно предупреждает Агнец, только сейчас голос еле слышен. – Просто смотри». – Он пройдёт! – обречённо повисает в воздухе. Николай смотрит на Лазаря, переводит взгляд на дверь и говорит то, что противоречит движению его губ: – Задвижка, – теперь ответные слова наполнены тревогой. – Кто не запер её?! Руки Лазаря в темноте под столом, в них что-то тускло металлически блеснуло. Но Николай не видит этого, он занят гораздо более важным: кто-то мог открыть дверь, незаметно отпер сейфовый замок, а теперь передвинул задвижку. – К оружию, – немедленно командует Николай. – Проверь дверь! Но зато руки Лазаря глазами Алёшки видит Петропавел. Не только видит, но и чувствует его эмоции: озадаченность, нежелание верить, попытка закрыться от кошмарного понимания. «Лазарь… – словно стон в голове Алёшки. – Что ты делаешь? Этого не может быть!» Один из гидов берёт входную бункерную дверь под прицел, другой бросается к ней, вперёд, и почти успевает задвинуть мощный засов. Но ведь «почти» не в счёт и в гораздо менее значимых вещах… Тяжёлая кованая дверь распахивается, как будто весит несколько граммов. И вместе с ночью, из которой выступают контуры чудовищного силуэта, сюда входит смерть. Всё происходит быстро, непозволительно быстро, их обманули, искусно провели, тех, кто находится в сторожке, выдав одно за другое, и они обречены. Смертельная опасность, враг находится не только по ту сторону кованой двери, он был внутри с самого начала. Лазарь молниеносно поднимается из-за стола, приставляет к шее Николая ствол и жмёт на спусковой крючок. Николай успевает дёрнуть головой, с ошеломлённым непониманием смотрит на Лазаря, взгляд его затухает. Вопли кого-то из учёных, стонущее «не-е-ет» Алёшки… Лазарь уже ведёт огонь по гиду у двери. И промахивается, тот успевает уклониться от пули, и она застревает в деревянной обшивке стены. Удар чудовищной лапы валит его с ног, но гид ещё жив… «Несоответствие в Стране Теней, – думает Нил-Сонов, глядя на свежий рисунок, выходящий из-под руки белого мутанта. – Вот она, пуля, которую потом извлекли из стены». – Это невозможно, – хрипло произносит Хайтек. – Теперь вы понимаете, что в сторожке было ещё оружие, – жёстко говорит Нил-Сонов. Обоих мутантов бьёт мелкая дрожь, оба стонут и дёргаются в конвульсиях – слишком много смерти; оба на пределе, но продолжают рисовать… Ночной гость уже в сторожке, Петропавел никогда не видел, чтобы живые существа двигались с такой скоростью. Гид, что держал дверь на прицеле, успевает дать короткую очередь, но чудовищный монстр падает к земле и вырастает перед стрелком сбоку, не оставляя тому шансов. Жгучий страх Алёшки окрашивает пространство в тёмно-багряный цвет; это странно, но Петропавел в состоянии уловить этот тягучий сладковатый запах – болезни, безумия, запах смерти. В Весёлой сторожке начинается бойня. И сознание Алёшки, не выдержав, закрывается, милосердно прячет невыносимый жуткий ужас за тёмно-багряной стеной. Но Петропавлу необходимо пробиться за эту стену, там, за ней, лежат последние ответы. «Горх, – думает он, слыша вопли, стоны, мольбы о пощаде и запоздалые выстрелы, которые уже не достигнут цели. – Чудовище древней ночи… Вот ты и появился снова». – Нет! – останавливает его Лазарь. – Серебро… Гиды нужны мне живыми. А потом чудовищная оскаленная пасть нависает прямо над Алёшкой, горячая вспышка боли, и наступает темнота… Петропавел пошатнулся, окружённый чернотою и плотным безмолвием. Ну, вот и всё, Алёшка без сознания, больше не свидетель, пора прекращать сеанс. Но что-то подсказывает Петропавлу, что это ещё не конец: гипнотическая связь не прервалась, и он, проводник, не выпал из цепи. Тоненькая нить, за которую можно ухватиться. Для чего-то она не порвалась, утаив, возможно, самый главный ответ. Это не конец – во тьме появляется багряная точка, сначала еле заметная, но разрастается всё больше. Алёшкины глаза чуть приоткрываются, перед ними муть, он лежит на полу сторожки и не всё понимает. Он жив, и о нём забывают. Он жив, хотя полученные раны такой тяжести, что это невероятно, и о нём забывают. Его сознание снова сбивается: в багряной полутьме сторожки появляется белый мутант с листами бумаги на дощечке перед ним. Потом второй, и оба рисуют, чертят, значит, ещё есть, что рисовать. И над обоими светится тёмный ореол боли, наливается густой чернотой всё больше – оба мутанта на пределе, всё может закончиться в любой миг, нить слишком тонка. «Потерпи, пожалуйста, – просит Петропавел Алёшку, того, что лежит сейчас на окровавленном полу сторожки, и того, что загипнотизирован в его кабинете. – Ты видел что-то ещё. Ты оказался крепче, чем полагали многие и чем сам о себе думал. Поэтому потерпи, постарайся справиться». Бойня окончена. Лазарь проходит прямо сквозь одного из белых мутантов, склоняется над гидом, что лежит у двери, и делает роковой выстрел в шею. Сразу же убеждается, что по краям запёкшегося отверстия начинают выступать крупицы серебра. Тоненькая струйка крови появится чуть позже, и она его не беспокоит. Дверь открыта. В чёрном проёме появляется кто-то ещё. «Стой и не шелохнись! – прошептала Агнец прямо в ухо Петропавлу. – Смотри и постарайся понять. Возможно, вещи не таковы, какими кажутся». В черноте проёма, похожего на могильный провал, стоит человек. То хищное, что незримо присутствовало в сторожке и чего так стоит опасаться Петропавлу, знает о нём. Он пришёл из Страны Теней или… кто-то хочет, чтобы так о нём считали. Человек медленно поднимает взгляд, багряные отсветы падают на лицо, и совсем скоро его можно будет разглядеть. Петропавел старается не дышать: то, что незримо присутствует в сторожке, сейчас ищет гида, ищет проводника, пытаясь пробраться за тонкую вуаль защиты Агнец. Петропавел узнаёт человека, стоящего в проёме двери. И вдруг он всё понимает. Ему надо немедленно убираться отсюда, убираться, пока не поздно, но сознание Алёшки держит Петропавла. Ему надо выпить отвар Агнец, пока он в состоянии ему помочь, выпить отвар Агнец, потому что Петропавел всё понял… …оба белых мутанта безвольно откидываются к спинкам стульев, застывая в неподвижности, словно две неживые куклы в человеческий рост. На рисунках обоих проём двери в сторожку. У одного он закрашен нервными штрихами, болезненной чернотой. Но у другого проём оставлен чистым. – Всё, – говорит Мелани. – Я бужу Петропавла. – Нет, Мелани, нельзя, – останавливает её Нил-Сонов. – Он должен проснуться и вернуть… свидетеля. – Ещё не всё! – вдруг говорит Хайтек. Белый мутант, закрасивший проём, стонет, пытаясь поднести грифель к листу, но его рука падает, не проделав и половину пути, пальцы разжимаются, выпуская грифель на пол. Голова неестественно опрокидывается набок, на губах лопаются пенные пузыри. Но второй начинает рисовать. Лишь лицо, штрих за штрихом, в проёме двери. Штрих за штрихом, лицо крупным планом… Петропавел тихонько застонал за их спинами. – Не двигайтесь! – предупреждает Хайтек. Однако даже тихого шёпота Главы учёных хватает, чтобы рисующий белый мутант начал визжать. Но лицо крупным планом всё больше появляется из небытия, штрих за штрихом. Взгляды всех присутствующих прикованы к листу: штрих за штрихом, хотя Мелани уже всё поняла и отказывается верить собственным глазам. И никто не видит, как вздрогнул Петропавел и как его рука ползёт по столу в поисках стакана с отваром Агнец… Последние штрихи, свинцовой тяжестью наливается пространство, Хайтек поворачивает голову, смотрит на Нил-Сонова. Отступает на шаг назад. Рука Петропавла находит стакан, сдвигает, останавливая его в опасной близости от края стола. Последний штрих: в проёме черноты лицо словно пылает тем же болезненным жаром… – О господи, Нил, – произносит Мелани. – Нил-Сонов, – раздаётся голос Хайтека. – Я приказываю вам немедленно сдать оружие и гидовский манок. Я арестовываю вас по подозрению в сговоре с целью убийства. – Я не понимаю… – ошеломлённо роняет Нил-Сонов. Снова смотрит на рисунок, потом недоумённо, почти оправдываясь, на Мелани. – Нил, это ведь ты, – горько и так же ошеломлённо говорит она, указывая на рисунок. Нил-Сонов, будто вспомнив о чём-то и будто собственная судьба его больше не волнует, внезапно резко оборачивается, смотрит на Петропавла: – Мне надо к нему! – делает шаг вперёд. Хайтек преграждает ему дорогу.