Лотт не понимал, как следует говорить с такими свидетелями, это было для него в новинку, но он сообразил, что официальный подход тут не сработает. Надо подпустить нотки конфиденциальности. – Это моя работа, – с улыбкой признался он. – Если получу результаты – тем лучше для меня. – Ну, по крайней мере это я еще могу понять. – Роуз заметно смягчилась. – Я не против рассказать вам о Карло; тут мне стыдиться нечего. А что вы хотели узнать? – Когда, где и как долго вы общались с сэром Карлом Веннингом в субботу вечером? – Так вы хотите знать… э-э… О, вроде я это уже говорила, верно? – Роуз весело расхохоталась. – Ну, он посмотрел спектакль, правда, не весь, иногда выходил, а потом пригласил нас поужинать, верно, Дульси? – В «Империал», – пробормотала та. – Он заходил к вам за кулисы? – спросил Лотт, стараясь не показывать своего удивления. – Да, дорогуша. Конечно, это запрещено, но мистер Сэмюэльсон иногда разрешает некоторым джентльменам зайти. – Во сколько это было? – Не помню. Вроде бы он зашел во время первого антракта и пробыл там до второго. Но сами мы почти все время были заняты на сцене. – А во сколько у вас антракты? – Спросите кого другого, я там никогда на часы не гляжу. – Ну, хоть приблизительно? И сколько у вас обычно антрактов? – Зависит от шоу. На прошлой неделе было два – один после первого акта, другой после второго. Все акты примерно одинаковые. Вычисляйте сами, вы уже большой мальчик. Это означало от девяти до десяти. Но имело ли это какое-нибудь значение? Видимо, нет, раз убийство свершилось после двадцати двух сорока пяти. – Во сколько он повел вас ужинать? – После шоу. То ли в четверть двенадцатого, то ли в половину. – А пробыл с вами до какого часа? Роуз состроила гримаску: – А вам не кажется, дорогой, что вы слишком любопытны? Лотт снова покраснел. – Вы закончили ужинать около двенадцати? – спросил он. – Нет, конечно! Пробыли там до половины первого. Веселились, танцевали, верно, Дульси? – Да, в «Империале», – пробормотала Дульси, явно не разделявшая строгих католических взглядов на мир. Лотт расстроился. Поначалу он думал, будто девиц просто подкупили, чтобы они составили алиби для Веннинга, но вряд ли они могли выдумать ужин с танцами в таком месте, как «Империал». Это легко проверить. Неужели его версия рассыпается в прах? Он совершил ошибку, пытаясь поймать своих собеседниц на слове? – А он находился один или в компании с каким-то мужчиной? – спросил Лотт. Девушки быстро переглянулись. – Да, с ним был Томми, – ответила Роуз. – Кто он такой? – Томми Трэттон, разве вы его не знаете? Один из наших поклонников. – Славный парень. Водил нас в «Империал», – добавила Дульси. – Как он выглядит? – Стройный, синие глаза и усики как у актера Рональда Колмана. Душка. А куда же подевался Бойз? Лотт пожал плечами. Сам по себе Бойз мало его интересовал, его целью был Веннинг. Теперь было ясно, что Веннинга видели в Бирмингеме между восемью и десятью часами вечера. И снова тем же днем между половиной двенадцатого и половиной первого ночи, и это в субботу, когда произошла трагедия. Неужели он смог проехать тридцать миль до Феррис-Корта, совершить там убийство, затем вернуться обратно, припарковать машину и присоединиться к толпе театралов – и все за полтора часа? Невероятно. Лотт с мрачным видом попросил счет, сердито оплатил его – он сомневался, что принимающая сторона возьмет на себя расходы на ужин, даже если на этом настоял бы его шеф. Дульси зевнула во весь рот и грациозно потянулась. Роуз послала синьору Кантолини воздушный поцелуй, и вся компания вышла на свежий воздух. Они оказались на маленькой площади, где прежде находился сенной рынок. – Что ж, очень благодарен, милые дамы, что вы составили мне компанию, – начал прощаться Лотт в своей прежней любезной манере. Роуз приподняла бровки. – Разве вы не проводите нас домой? – спросила она. – Мы живем вместе, отсюда недалеко. О господи, помоги! Только этого еще не хватало! – Я… Я не знаю… Мне… Я не могу, – забормотал Лотт. – Чего вы испугались? Вы же не парень моей мечты, дорогой, – заметила Роуз. – Просто нам с Дульси неохота возвращаться домой в одиночестве. Мало ли что случится, а нас надо беречь, мы в театре на главных ролях. – Она взяла Лотта под руку. – Идем, Дульси, цепляйся за него с другой стороны. Не так уж часто доводится идти домой в сопровождении полицейского эскорта. И вот поздней сентябрьской ночью Герберту Лотту, инспектору полиции и пуританину, пришлось совершить прогулку по улицам Бирмингема под ручку с двумя симпатичными дамочками не слишком строгого поведения. Он старался достойно исполнить роль провожатого, раз уж так получилось. Наконец они подошли к дому на какой-то узкой темной улице. Роуз отперла дверь ключом, Дульси, пробормотав на прощание что-то невнятное, скользнула внутрь. – Доброй вам ночи, мистер Паркер, – произнесла Роуз и обвила шею изумленного инспектора мягкой рукой. – Вы не такой уж плохой парень, хотя и любите совать нос в чужие дела. И мистер Лотт, которого бросило в жар от смущения и удовольствия, остался один. Его поцеловала девушка из кордебалета! Глава XX Временные отрезки На следующее утро инспектор Лотт, все еще пребывающий в замешательстве и восторге после ночного приключения, отправился завершать свою миссию в Бирмингеме. Он заскочил в полицейский участок на Гордон-стрит, где нашел суперинтенданта Видала – тот был занят рутинной работой своего подразделения. Представившись и тактично расспросив о результатах расследования ограбления ювелирного магазина, Лотт рассказал о цели своего визита. Видал, являвшийся по совместительству старшим суперинтендантом и главным констеблем города, выслушал его историю с рассеянным и отстраненным видом, что показалось Лотту оскорбительным – создавалось впечатление, будто убийство в соседнем графстве сущий пустяк по сравнению с ограблением в пределах города Бирмингема. Послали за сержантом, который должен был предоставить нужную информацию. А суперинтендант Видал вернулся к чтению и разборке целой горы документов и корреспонденции. К счастью, сержант-детектив Маскотт оказался человеком иного типа. Он был молод, внимателен, умен и радовался возможности пообщаться с человеком из Скотленд-Ярда. Ему было кое-что известно о сержант-майоре Эпплинге, дежурившем у театра «Пантодром». Он считал его человеком честным, хотя и склонным к бахвальству, и был знаком с констеблем полиции, который, в свою очередь, был хорошо знаком с Эпплингом. Детективы сели в трамвай, проехали несколько остановок, а затем пошли пешком к маленькому дому на окраине города, где проживал вышедший в отставку констебль полиции Холлокот. Констебль Холлокот принадлежал к разряду честных, надежных и добросовестных служак, которые еще попадаются в полиции и в армии, но так и не получили продвижения по службе – отчасти по чьей-то глупости, отчасти из-за некой провинности в далеком прошлом, а порой просто из личной неприязни вышестоящего начальства к таким вот ответственным людям. Их можно встретить в любой кампании и в любом подразделении, и в самые тяжелые времена они являются надежной опорой начальства. Холлокот почти тридцать лет прослужил в городской полиции, заработал себе на пенсию, но срок службы ему продлили – к взаимному удовольствию самого констебля и наблюдательного комитета. Когда детективы позвонили в дверь, констебль полиции Холлокот, дежуривший до полуночи, сидел за поздним завтраком: на нем были форменные брюки, домашние тапочки и футболка. Побриться и причесаться он еще не успел. При виде сержанта Маскотта он сразу поднялся из-за стола. Лотта и Холлокота представили друг другу, гостеприимная хозяйка дома, миссис Холлокот, поставила на стол две чашки чая, и начались расспросы. Холлокот был хорошо знаком с ситуацией у «Пантодрома» и часто обменивался о ней мнением с Эпплингом. Ему доводилось наблюдать за тем, как Эпплинг регулирует там движение – с этой задачей, по мнению Холлокота, бывший сержант-майор справлялся не просто успешно, а блестяще. Да, разумеется, Эпплинг не брезговал чаевыми, но всегда был вежлив со всеми, помогал и тем, кто не давал никаких чаевых или же мог дать, но совсем ничтожные. Именно «этим», как проницательно заметил Холлокот, «проверяется, что представляет собой человек». Нельзя утверждать, что Эпплинг не мог поддаться искушению – если сумма подкупа была достаточно велика, – но Холлокот склонялся к мысли, что вряд ли он стал бы связываться, отчасти потому, что был честен. Несмотря на склонность к бахвальству и болтливости, Эпплинг был не дурак. – Как вы считаете, сэр, кто именно мог его подкупить? – спросил Холлокот. Лотт старательно описал своего подозреваемого, и последние его надежды рухнули. Холлокот знал сэра Карла Веннинга, даже опознал его по описанию. Он также помнил имя этого джентльмена и сам видел его около театра субботним вечером и в тот же час, о котором говорил Эпплинг. Вечером на представление публика просто ломилась – съехалось множество людей на машинах, и Холлокот помогал регулировать движение. Он видел сэра Карла Веннинга в толпе, выходившей из театра, – сэр Карл мужчина представительный, такого проглядеть просто невозможно. Нет, он не заметил его спутника. Не обратил внимания, куда он дальше пошел, но, судя по всему, не к автомобилю или такси. Нет, у констебля полиции Холлокота не возникло сомнений в том, что это был именно сэр Карл: той субботней ночью он выходил из театра, и было это примерно в половине двенадцатого. В общем, часть алиби Веннинга была подтверждена – в половине двенадцатого ночи он находился в Бирмингеме. А судя по показаниям девушек из кордебалета, он был там и позднее. Правда, все это противоречило словам самого Веннинга и его друга капитана Бойза – ведь оба утверждали, будто после спектакля поехали домой и вернулись в Хай-Оукс примерно в половине первого ночи. Впрочем, последнее утверждение было опровергнуто слугой Стейнером, тот назвал другое время – половина третьего ночи. Странная получалась ситуация. Если алиби было подстроено, почему расходятся истории, рассказанные Веннингом, с одной стороны, и девушками – с другой, ведь они должны были бы сговориться? Но факт остается фактом, показания сильно различаются, и тому должно быть какое-то объяснение. Единственный выход – тщательно проверить каждую историю, может, тогда удастся узнать истину. Лотт разделил оставшиеся в Бирмингеме дела на две части. Надо было проверить период времени между двадцатью пятнадцатью и половиной двенадцатого вечера, а затем период с половины двенадцатого до половины второго ночи. Время двадцать пятнадцать было точно определено благодаря показаниям официанта из «Хребта селедки» и Эпплинга, дежурившего у театра. Что касается промежутка времени от двадцати пятнадцати до половины двенадцатого, тут у Лотта имелись лишь утверждения Роузи Уилтерс, что «Карло» и его друг несколько раз выходили из зала. Имелись также и показания девушки, продающей программки, о двух пустующих креслах в партере, но это вряд ли могло оказать существенное влияние на расследование. После половины двенадцатого Лотт снова мог полагаться только на утверждение девушек, что Веннинг повел их ужинать в «Империал». Эта история противоречила словам самого Веннинга, что после спектакля он сразу отправился домой. Для проверки показаний девушек придется расспросить служащих театра. Те, кто находился на выходе из театра по долгу службы, были опрошены уже дважды, причем безрезультатно. А о периоде времени после половины двенадцатого предстояло расспросить персонал «Империала». Лотт едва сдержал стон при мысли, что ему предстоит провести еще один вечер или даже ночь в Бирмингеме. Но тут на выручку поспешил сержант Маскотт. Служащие сцены, как он заметил, входили в постоянный штат «Пантодрома», их не нанимали со стороны. Многие из них могли быть на работе даже сейчас, когда остальные разошлись. То же самое относилось и к персоналу «Империала». Если инспектор Лотт согласен принять его помощь, то он, сержант Маскотт, готов раздобыть нужные свидетельства и рассчитывает управиться до вечера. Лотт воспринял его предложение с благодарностью. Следствию очень помогло бы, если бы на руках у них имелась фотография сэра Карла Веннинга. Они объездили все фотосалоны Бирмингема, но результат был нулевой. Сэр Карл не испытывал доверия к бирмингемским фотоуслугам. Тут на выручку снова пришел сообразительный сержант Маскотт, и они отправились в архивный отдел местных периодических изданий, где художественный редактор нашел для них снимок сэра Карла, сделанный в тот момент, когда блудный сын возвращался в родительский дом после смерти отца. Хотя сэр Карл выглядел там значительно моложе, но был вполне узнаваем. Вооружившись этим снимком, детективы принялись за работу. Правда, из-за первоначальных промашек их поход затянулся и уже не вписывался в рамки, определенные оптимистом Маскоттом. Хотя каждый потенциальный свидетель был опрошен, в целом результаты оказались неутешительны. Двое или трое работников сцены в «Пантодроме» знали сэра Карла в лицо, но ни один – по имени. Никто не был уверен, когда в последний раз видел этого джентльмена в театре. Один твердил, будто человек со снимка заходил в среду вечером, другой клялся, что видел его в субботу. За кулисы периодически заходят посторонние люди, хотя это и против правил, но никто не обращает на них внимания, поскольку работники сцены народ занятой. Итак, «Пантодром» почти ничего не дал. В «Империале» же сэра Карла опознали: портье из холла, уборщик туалета и две официантки. Баронет ужинал здесь в субботу вечером в обществе двух молодых дам и джентльмена. Этого джентльмена в ресторане раньше не видели. Портье охарактеризовал его как высокого, пожилого, с «военными» усиками; один из официантов – как гладко выбритого мужчину; второй – как мужчину с усами средних лет. А уборщик утверждал, что у джентльмена были модные черные усики, в точности как описывала Роуз Уилтерс. Компания просидела в «Империале» почти до часу ночи: они танцевали, ужинали и смотрели кабаре-шоу. Итак, с половины двенадцатого до часу ночи Веннинг находился в Бирмингеме. Что же касалось более раннего периода – с восьми пятнадцати до половины двенадцатого, – то он вызывал большие сомнения. Но инспектора интересовал лишь конец этого отрезка времени. Точно известно, что капитан Стеррон был жив в десять часов вечера. С уверенностью можно сказать, что он был жив – если учесть, что преступник хотел представить его смерть как самоубийство, – в десять сорок пять. Неужели Веннинг успел вернуться из поместья в «Пантодром», умудрившись повесить капитана, затем добежать до своей машины, брошенной у дороги, проехать тридцать миль до Бирмингема, припарковаться там и снова зайти в театр? Даже допустив небольшую погрешность в показаниях капрала полиции Баннинга, а также Холлокота и Эпплинга у «Пантодрома», в распоряжении Веннинга было не более часа. Совершить все за час казалось невозможным, но единственный способ убедиться в этом – проделать тот же путь самому в аналогичных условиях. Лотт решил, что, если удастся раздобыть подходящий автомобиль, он постарается совершить путешествие за время, которое отводил Веннингу на преступление и возвращение обратно в город. Сержант Маскотт считал, что бессмысленно просить у начальника одолжить машину, принадлежавшую городской полиции, но он знал молодого человека, владельца скоростного автомобиля, который увлекался всякими криминальными историями, и решил, что тот будет счастлив предоставить машину для проверки алиби подозреваемого. Маскотт отправился на поиски знакомого, а Лотт вернулся в «Пантодром» для заключительного этапа расследования, но не выяснил ничего нового, только всем изрядно надоел. В восемь часов вечера два детектива и Леонард Басс – владелец автомобиля – зашли перекусить в небольшой тихий ресторанчик, где, не называя имен и в качестве вознаграждения, ознакомили молодого человека с сутью проблемы. Мистер Басс был впечатлен, и около девяти часов эксперимент начался. «Ратталини» мистера Басса не уступал по мощности «хайфлайеру» сэра Карла, и сыщики понимали, что, если совершить пробег за три четверти часа не получится, алиби сэра Карла подтвердится. Тридцать миль за три четверти часа в ночное время – несложная задача для автомобиля с мощным мотором, но на практике вскоре выяснилось, что выжать среднюю скорость в сорок миль в час можно лишь при идеально гладких, пустых дорогах и минимуме препятствий. Стало ясно, что ни одно из этих условий соблюсти нельзя: движение в городе было неплотным, но улицы заполнены людьми, которые плевать хотели на собственную безопасность и ходили, не глядя на дорогу. Установленные на перекрестках автоматические светофоры тоже задерживали передвижение, а трамваи являли собой существенную помеху для скоростной езды. Путь от центра Бирмингема до его окраин занял десять минут. Вырвавшись за пределы города, Басс вдавил педаль газа, и «ратталини» помчался по широкому шоссе со скоростью около восьмидесяти миль в час, яркие фары вырывали из тьмы ленту дорожного полотна. Какой-то полицейский соскочил со своего велосипеда и замахал руками им вслед. Лотт подумал, что сэр Карл, который несся с бешеной скоростью, тоже наверняка привлек к себе внимание. Ехавших навстречу водителей ослеплял свет фар, и они резко сбрасывали скорость. В деревне с кривыми ухабистыми улочками и сложным двойным поворотом в одном месте «ратталини» еле полз, ни о какой гоночной скорости и думать было нечего. За тридцать минут они доехали от Бирмингема лишь до дорожного столба с отметкой в шестнадцать миль, и хотя после деревни дорога снова была почти пуста, только через пятьдесят минут после старта пришлось сбросить скорость на подъезде к Феррис-Корту. Итак, пятьдесят минут после старта, и это без учета времени, необходимого для парковки, пешей прогулки в сто ярдов до машины, оставленной на дороге, неожиданных препятствий, которые могли возникнуть. А ведь дорога почти все время была свободна. Лотт убедился: Веннинг никак не мог убить Стеррона без пятнадцати одиннадцать, а затем вернуться в Бирмингем к половине двенадцатого. Сержант Маскотт и мистер Басс решили завезти его в Хайлем и обещали проверить, сколько времени может занять поездка от поместья до Бирмингема, и сообщить ему завтра о результатах. Но у инспектора уже не осталось ни малейших сомнений. Алиби Веннинга полностью правдиво. Разочарованный Лотт разглядывал тени на дороге, яркие фары высвечивали на ней каждую выбоину и трещину. Вскоре машина замедлила ход и остановилась напротив ворот Феррис-Корта. Там маячила темная фигура велосипедиста с маленьким фонариком на шлеме. Он развернулся у ворот и двинулся по дорожке к дому. – Лучше выключить фары, – заметил Лотт. – Не надо привлекать к себе внимания. – Он решил обойти дом по периметру в свете звезд. Фары погасли, осталась лишь подсветка сзади, и на секунду сидевшие в салоне мужчины почти ослепли. И Басс, который резко развернулся в этот момент, едва избежал столкновения с еще двумя велосипедистами, бесшумно выкатившими из темноты. – Где, черт побери, ваши фонарики? – возмущенно воскликнул он, но велосипедисты проехали мимо в полном молчании. Однако даже при этом сумеречном освещении инспектор узнал в них суперинтенданта Даули и сержанта Гейбла. – Мистер Даули! – тихо окликнул Лотт. Велосипед, на котором ехал мужчина более плотного телосложения, вильнул в сторону и остановился. Лотт выскочил из автомобиля. – Что происходит? – взволнованно спросил он у подошедшего к нему суперинтенданта. – Проверяем тут кое-что, – прошептал Даули. – Помните, я говорил вам об отпечатке пальца со шрамом на внешней стороне двери? Так вот, прошлым вечером выяснилось, кому он принадлежит. Отцу Спейду, священнику и духовнику миссис Стеррон. Вроде бы он не бывал в доме вплоть до воскресного утра. Но я взял его под наблюдение, и не далее как сегодня вечером он выехал на велосипеде из задней калитки своего сада, и Гейбл сразу позвонил мне. Я примчался и настиг их на выезде из поместья. Собираюсь выяснить, что он затеял. Буду признателен, если поможете мне.