– О растительных ядах. Но говорю же, это зависит от того, что я о нем узнаю. Если он принимает какие-то лекарства, то мне, естественно, будет гораздо проще все устроить; сейчас многие принимают снотворное, но по нему не скажешь. Джилл Пэрис удивленно и с некоторым восхищением посмотрела на своего компаньона. – Но, дорогой, откуда ты все это знаешь? – Откуда знаю? А с чего бы мне… – Внезапно Юстас себя одернул. Ведь о том, что работал врачом, он никогда не рассказывал Джилл и никому из своих лондонских друзей. В глубине души Юстас, как бы нелепо это ни звучало, верил, что абсолютно праздная жизнь куда более изысканна и более подобает истинному джентльмену. В любом случае сейчас лучше об этом не распространяться, даже Джилл… Он расскажет ей только в крайнем случае. – О, я прочитал об этом книгу, – сказал он как ни в чем не бывало. – Страшно любопытно. – Интересно, пожалуй, но я не верю, что можно научиться чему-то по книжкам. Да и где ты достанешь нужные вещества? Мне кажется, несчастный случай просто безопаснее. – Джилл снова взяла письмо Дэвида и пробежалась по нему глазами. – Что тут сказано насчет ружья? – Это для охоты. На оленя. Взрослых самцов. – Я думала, их загоняют собаками. – Кое-где так и делают – в Девоншире, например. Но в Шотландии их выслеживают с ружьем. – О Шотландии тут ни слова. – Как же… Ну вот, смотри: «на западном побережье» – это Шотландия имеется в виду. Маллейг, в конце концов, чего тут гадать. – Никогда о нем не слышала, – сказала Джилл. – Но обрати на это внимание, малыш: если вы пойдете охотиться с ружьями, то почему бы тебе не попасть в него по ошибке? Юстас никогда не охотился на оленя и знал об этом очень немного, но считал, что ситуация, в которой один охотник случайно заходит на линию огня другого, попросту маловероятна. Это не то же самое, что охотиться на зверя попроще, когда каждый бредет в свою сторону и неизвестно откуда выскочит. По крайней мере, так казалось Юстасу. Но рассмотреть такой вариант стоило. По-видимому, можно найти литературу и об охоте на оленя, как и о любой другой охоте… и других способах убить человека. – Ладно, идем поедим, – сказал он, поднимаясь на ноги, а затем помог встать Джилл. С минуту девушка стояла напротив, держась за лацканы его пальто, вглядываясь в его темное красивое лицо так, словно пыталась найти в нем что-то, чего прежде не замечала. Затем Джилл резко притянула его лицо к своему, страстно поцеловала в губы и, хохотнув, побежала в спальню; она расчесывала волосы, и до Юстаса доносилось ее радостное пение. Позже Джилл проявила неожиданную сдержанность и не позволила Юстасу повести ее в дорогой ресторан. Она объяснила это тем, что поездка в Шотландию будет стоить недешево и они не могут позволить себе сейчас жить на широкую ногу. Если дело действительно окупится, то время и средства на роскошные обеды по первому желанию тогда найдутся. Юстас с облегчением согласился. Они отправились в кафе «Рояль», где превосходно поужинали, выпили немецкого пива, встретились с несколькими друзьями, а когда распрощались, были довольны собой и миром. Следующим утром Юстас провел еще несколько часов в букинистических, но так и не нашел что хотел. Он обнаружил, что книги об охоте на оленя – довольно большая редкость, и подержанные экземпляры стоили даже больше, чем новые книги. В конце концов он зашел в «Хэтчардс», где нашел и старые, и новые работы на эту тему и приобрел себе «Среди высоких холмов» сэра Хью Фрэйзера. После ланча Юстас развалился в кресле и вскоре глубоко погрузился в пленительную теорию оленьей охоты. Он читал с таким увлечением, что уже и вправду начал предвкушать, когда получит возможность поохотиться за дичью, и почти забыл, с какой целью купил эту книгу, но глава под названием «Опасность для охотника» быстро привела его в чувство. Юстас читал о несчастье, постигшем фаннихского охотника Дункана, и чувствовал, что растет его волнение: сердце его забилось так быстро, что он слышал глухой стук в груди, и как только глава закончилась, бросил книгу, вскочил на ноги и принялся мерить комнату быстрыми шагами из стороны в сторону. С Юстасом Генделем подобное происходило постоянно: возбуждение приводило его в такое безрассудное и мощное оптимистичное чувство, что все проблемы у него на пути бесследно исчезали; но как только он спотыкался, настроение его резко ухудшалось, а планы рушились. Сейчас это продолжалось целый час, если не больше: Юстас метался между надеждой и отчаянием, но под конец в его голове сформировался расплывчатый, но выполнимый план. Он зависел от условий, которые могли никогда и не возникнуть; при своем неведении в вопросах охоты на оленя Юстас не знал наверняка, есть ли шанс, но если уж повезет… И тут он понял, что так и не ответил кузену, и с этой мыслью отправился в «Джермин», где на превосходной почтовой бумаге клуба поблагодарил Дэвида за приглашение, которое он с удовольствием принимает, выразил сожаление, что практически ничего не знает об искусстве охоты на оленя, но ведь это огромное наслаждение – вступить в клуб посвященных, и он с нетерпением ждет встречи с Бланш, а под конец попросил написать поподробнее, как добраться до Гленэллиха. Запечатав письмо, которое он считал превосходным – дружеским, но не подобострастным, – Юстас поздравил себя с тем, что предусмотрительно остался членом клуба «Джермин»; было бы чертовски неудобно писать такому малому, как Дэвид, на обыкновенной бумаге, да еще и в конверте с адресом – и каким адресом!.. Эта мысль закономерно побудила его задаться не приходившим ранее в голову вопросом: а откуда Дэвид узнал, куда нужно было отправить письмо? Теперь уже можно сказать, не сомневаясь (да и стоило ли сомневаться раньше?): на приглашении настояла Бланш, ведь только ей Юстас оставил свой адрес, больше никому. Значит, никакого сожаления; нельзя надругаться над гостеприимством, к которому человека, без сомнения, вынудили. Следующие две недели Юстас делал все, что было в его силах, дабы довести свой план до совершенства, ведь дело полностью зависело от неподвластных ему обстоятельств. Следовательно, он должен быть уверен, что при случае сможет привести план в действие. Твердая рука, необходимые знания и умения и холодная решимость перед лицом затруднительных обстоятельств – все это у него имелось, ну или появится – ведь Юстас прекрасно понимает, что стоит на кону. А что до рисков – сама дерзость этого плана должна отвернуть от него любые подозрения. Каждый день Юстас уделял час тренировкам в первоклассном тире. Твердая рука – главный атрибут хорошего стрелка, и хотя сейчас рука Юстаса не настолько тверда, как во времена, когда он был практикующим хирургом, но она не подведет. Стоило Юстасу научиться плавно нажимать спусковой крючок, как процент попаданий сразу же вырос; что ж, по крайней мере, он не выставит себя на посмешище перед своим надменным кузеном. Что до одежды, тут Юстас посоветовался со старым членом клуба «Джермин», который случайно услышал их разговор об охоте с Джорджем Пристли. К счастью, Юстас еще не успел избавиться от пары охотничьих костюмов: один из них неописуемого желто-зеленого цвета – как раз для холмов; другой же, более яркий, сойдет для отдыха. Окованные ботинки у него тоже имелись, так что купить пришлось только легкий макинтош – не хотелось промокнуть до нитки, а затем часами валяться на диком высокогорном ветре. Если уж придется лежать, то лучше оставаться сухим. Все остальное, например, ружье и бинокль, одолжит Дэвид. Удочки у Юстаса не было, но он никогда не питал страсти к рыбалке и не собирался беспокоиться по этому поводу. А вот что его взволновало, так это описания лазанья по вершинам и передвижения ползком, которые он обнаружил в литературе. Юстас не был в подходящей форме и никогда в жизни не проходил пешком лишний ярд, если этого можно было избежать. Он полагал, подобное перемещение станет для него одним из самых больших испытаний, но что поделать – придется с этим столкнуться. Вскоре пришло второе письмо от Дэвида, отправленное уже из Гленэллиха. В нем был описан маршрут, а также сказано, что хотя самцы еще в бархате, их головы будут что надо; интересная фраза, конечно, но для Юстаса – натуральная тарабарщина. В 7.30 вечера в воскресенье первого сентября Юстас покинул Кингс-Кросс в вагоне первого класса, чему был обязан проводившей его Джилл Пэрис. – Как знать, может, кто из них тоже будет в поезде, – сказала она. – Ты же не хочешь с самого начала составить плохое впечатление? В поезде не оказалось ни одного знакомого Юстаса, хотя несколько имен из отпечатанных на машинке списков, висевших на окнах спального вагона, были известны ему из спортивных колонок и светской хроники; любопытно, что некоторые из них значились как пассажиры третьего класса – впрочем, это были люди, чьи имена хоть и мелькали в сводках, но никогда не появлялись на иллюстрированных страницах. Поначалу Юстас был слишком возбужден и не мог заснуть; он лежал и думал, окупится ли билет в спальном вагоне или это бессмысленное мотовство с его стороны: некоторое время спустя понял, что серая полоса под занавеской – это дневной, а не лунный свет. Он приподнял занавеску и обнаружил, что поезд мчит сквозь укрытые вереском холмы, на которых тут и там вырисовывали странные узоры ручьи. Юстасу стало любопытно, куда они успели доехать. На часах – начало восьмого. Стоило ему задремать, как вагон качнуло и поезд остановился, а вскоре послышался заунывный крик шотландца-проводника: «Кррианларрих, Крррианларрих». А затем, после едва заметной паузы – отдавшийся эхом птичий крик: «Курл, курл». С внезапной нервной дрожью Юстас закутался в одеяла и попробовал снова заснуть. Сон к нему не шел. Что-то в этом печальном крике тронуло его, и теперь он погрузился в мрачное уныние. В холодном утреннем свете он наконец-то полностью осознал, на что собирается пойти. Убийство! Бесчеловечное, хладнокровное убийство родственника и хозяина, пригласившего его погостить. От такого нельзя просто отвернуться и забыть. И все чуть ли не на глазах у женщины, которая занимала в его жизни далеко не последнее место, – женщины, только что пережившей страшную личную трагедию. Ужасный, зверский поступок. Дрожа от отвращения, Юстас уткнулся лицом в подушку. Он попытался восстановить в памяти свою золотую мечту о богатом и знатном будущем, которое компенсирует ему то самое ужасное мгновение; постарался вспомнить светлое, красивое лицо Джилл, которая будет с ним навечно. Все это так и не предстало перед его взором – фантазии были туманны, нереальны, бессмысленны. Реальным оставался только кошмар. Юстас почти все отдал бы, чтобы избавиться от кошмара, от этого ужасного выбора между нищетой, потерей Джилл – и убийством! А поезд мчал по темным равнинам Ранноха, оставляя позади Черные долины Гленко. Глава 8 Гленэллих Завтрак и пробивающееся сквозь утренний туман солнце привели Юстаса в более-менее нормальное расположение духа. Он все еще был подавлен – грозные тучи, висевшие над его ближайшим будущим, никуда не делись, – но решил не останавливаться, по крайней мере, пока не сориентируется на месте. Назад можно будет повернуть вплоть до самого последнего, решающего момента – в чем, собственно, состояла одна из главных прелестей плана. Поезд шел на запад от Форт-Уильяма, и Юстас все сильнее и сильнее поддавался красоте пейзажа, мерно разворачивающегося по обе стороны от него. Тихие воды Лох-Эйл, покатые холмы, окружающие Кона-Глен, широкие кресловины, ставшие приютом для оленей, узкая излучина Лох-Шил – один вид из окна сменялся другим, еще более прекрасным. А затем все это резко сменилось морем – бескрайним простором Атлантического океана. Сейчас на нем не было волнений, но в любой момент могли возникнуть яростные волны, закрутиться бурным вихрем который, протиснувшись между островов, зверски бросится в узкий пролив Слейт. Однако сейчас океан был спокоен и нежно убаюкивал невысокий остров Эгг и великолепно очерченный Рам. Наконец, когда поезд повернул на север к Маллейгу, Юстас впервые увидел остров Скай и грозные пики Черного Куллина, одного из истинных чудес света. Протрезвев, немного просветлев от бесконечной красоты вокруг, Юстас Хендэлл продолжал молча сидеть и смотреть в окно, даже когда поезд въехал в небольшой вокзал Маллейга и остановился. Он чувствовал себя совсем крошечным, а свои дела – несущественными, ничтожными. Проводник открыл дверь вагона, и помятый после долгого сидения Юстас неуверенно вышел наружу. На платформе царила суета, а в центре внимания находился «семейный экипаж», приехавший из Крианлариха, который только что привез к вокзалу группу высоких мужчин и светловолосых женщин из Уэльса. Проводник потащился к багажному вагону, и Юстаса тут же поприветствовал юный рыжий великан в синем свитере. – Мистерр Хендэлл? – спросил он, произнеся его имя более высоким голосом и отчетливее, чем продолжение фразы. – Да. А вы… вы от?.. Не дав договорить, у Юстаса вынули из рук макинтош и ручной чемоданчик. – Джок отнесет ваш чемодан к лодке. Если мистер Хендэлл соблаговолит пройти сюда. Юстас покорно последовал за своим проводником. На этой незнакомой, почти чужой земле он чувствовал себя совершенно беспомощным. Маленький порт кипел жизнью. Так бывало два или три раза в неделю – рыбацкий флот готовился к выходу в море. В конце недели он вернется, и тогда суматоха будет еще сильнее. Порой буря могла заставить флаг вернуться в бухту в четверг или, скажем, среду; все остальное время городок спал, жарился на редком в этих широтах солнце, впитывал в себя проливные дожди или кутался в плотные тучи тумана. Сейчас как раз сияло солнце, и крепкие мужчины медленно шагали туда и обратно, полногрудые девушки таскали инструменты и вещевые мешки, а над их головами кружили пронзительно кричащие чайки. У небольшой пристани напротив деревянного трапа покачивалась открытая белая красивая лодка примерно тридцать футов длиной с безвольно висевшим красным флагом на кормовом флагштоке. Гленэллих располагался на основном острове, но добраться к нему можно было только по морю, о чем и сообщил Дэвид в своем втором письме. К нему не имелось ни шоссе, ни даже торной дороги, что в нынешнюю эпоху путешественников и молодежных гостиниц являлось одним из главных преимуществ заповедника. Впрочем, порой преимущество обращалось в недостаток – если море бушевало несколько недель кряду, то ни одна маленькая лодка не могла покинуть бухту точно так же, как ни одно крупное судно не могло подойти к берегу. В такие времена немногочисленные и удаленные друг от друга дома Гленэллиха и соседних областей были отрезаны от доктора, почты и всего остального. В распоряжении проживающих имелось только то, что они успели собственноручно вырастить и заблаговременно запасти; здесь были свои священники и акушерки; потребности жителей поражали простотой, а их выносливость – своей неистощимостью. Но приезжих из Англии или Америки, арендовавших на несколько недель, а то и месяцев рыбацкие или охотничьи домики, бури ставили в поистине затруднительное положение. Юстас всего этого так и не узнал. Сейчас море оставалось спокойным, и лодка качалась на нем с легкостью приземлившейся на воду чайки, сияло солнце, а молодой лодочник был крепок и явно знал свое дело; если бы не темная туча, жизнь казалась бы беззаботной и радостной. – Хорошая лодка, – сказал он, гадая, насколько общительным будет его перевозчик. – Да, она такая, да, – ответил лодочник и с любовью провел рукой по крышке мотора. – Хотя в море немного воды наберет. На причале над ними показался носильщик. Он передал вниз чемодан Юстаса так, словно это была легкая сумочка. – Не забудь про подвязь для миссис Маки, Дональд, – сказал он, поблагодарив Юстаса за шиллинг резким движением руки. – Да, не забуду. А ты скажи мистеру Шэнду, что капитан надеется вырезку ему выслать завтра или послезавтра. Я его возле станции так и не встретил. – Он в Форт-Уильям уехал женушку в лазарете навестить, бедняга такой. – Скверно, Джок, скверно, – покачал головой Дональд. – А это ж денег каких стоит. Носильщик тоже покачал головой и посмотрел на небо. – Находит, – проговорил он. – Ты отплывал бы уже, Дональд. В спокойных прежде водах началось едва заметное волнение. Дональд дернул ручку, и мотор, заикаясь, пробудился к жизни. Лодка стремительно шла вперед, и Юстас надел свой макинтош – на быстром ходу вода будет брызгать во все стороны, а мокнуть нет смысла. – Под сиденьем штормовка лежит, сэр, – сказал Дональд, кивнув на корму, где сидел Юстас. – Да все в порядке, спасибо, – ответил Юстас уверенно. – Сейчас она воды может набрать, – сказал Дональд и больше пассажира не уговаривал, а на себя набросил плотную черную штормовку. В последующие полтора часа Юстас понял несколько базовых сведений о западном побережье Шотландии. В частности, он узнал, что мыс, который, как кажется, всего в двух шагах, на самом деле находится отсюда в миле, если не больше; и лодка, довольно быстро рассекающая волны, преодолевает эту милю за шесть-семь минут. Следующий мыс – это он понял еще через полчаса – находится так же далеко, как и предыдущий, и если на виду несколько мысов, которые разделяет не больше пяти миль, за поворотом обязательно появится еще один, а за ним – еще. Он понял, что незначительная, на его взгляд, перемена ветра может раскрутить водяную мельницу буквально за пару минут, а за полчаса взволновать укрытый белой пеной океан, тогда маленькую открытую лодку будет швырять из стороны в сторону, как яичную скорлупу, но она так и не пойдет ко дну. При этом желудок, который выворачивает наизнанку от легкой пароходной качки, в открытой лодке способен выдержать любое испытание. Он убедился, что шотландцы молчаливы и невозмутимы, хотя причалить к узкой каменистой пристани – довольно рисковое дело. Вдобавок Юстас понял кое-что и о себе и был немало удивлен – он оказался очень пугливым человеком, но в то же время – чрезвычайно храбрым. И он был очень рад ступить на твердую сухую почву. На пристани его ждала Бланш Хендэлл в твидовой юбке и джемпере. – Дэвид в горах, – сказала она. – Ужасно, наверное, было добираться… Такого никто не ожидал. Домик, укрытый от юго-западных ветров мысом, образующим маленькую бухту, был в двух шагах от берега. За ним поднимался густой бор, а дальше – горные склоны, укрытые травой и лиловым вереском. Это было небольшое каменное здание, построенное с суровой простотой; рядом стояли небольшие постройки из гофрированного железа. Вскоре Юстас выяснил, что помещение состоит из двух жилых комнат, большого зала для ружей, четырех спален, ванной, двух комнат для прислуги и нескольких кабинетов. В доме работали один слуга и две горничные, а с ними Дональд, лодочник, – он помогал с освещением, ботинками и, по случаю, в охоте. Слуга по имени Хардинг ночевал вместе с Дональдом в одной из внешних построек. Вдобавок имелся охотник по фамилии Макшейл, обитавший в сторожке в горной долине, в самой сердцевине леса, и юный помощник охотника Йен Кэмерон из маленькой деревушки, состоящей из домов, раскиданных у самого берега небольшой бухты. Юстаса глубоко поразила некая убогость здешней обстановки. Может, он и не рассчитывал на настоящий «замок шотландского барона», но думал, что увидит, по крайней мере, солидный каменный дом с несколькими ванными, полноценным штатом прислуги и всеми удобствами. Трудно понять, почему такой богатый человек, как Дэвид, решил поселиться в этой дыре, пусть даже на пару месяцев. Мнение Юстаса о бывшем гвардейце заметно понизилось, и его уверенность в себе укрепилась. Снова вышло солнце, и Бланш предложила «пообедать снаружи», что на практике означало поглощение объедков, хранившихся в холодном буфете, на твердой лавочке над берегом. Как жена старшего сына, Бланш должна была привыкнуть к даже более высокому уровню жизни, чем Дэвид, однако она принимала то, что есть, как вполне нормальную вещь и даже откровенно получала от этого удовольствие. Она поговорила с Юстасом о лесе, рыбалке и охоте; рассказала ему, что вчера Дэвид подстрелил «про запас небольшого оленя с шестиконечными рогами», а сегодня водил Джоан Хоуп-Фординг на ее первую охоту. Сама Бланш на оленя еще не ходила и вообще не была уверена, что хочет убивать животное, хотя из ружья стрелять немножко умела и вчера за компанию поднималась в горы. – Два дня я бы не выдержала, – рассмеялась она. – Страшно тяжело. Вот Джоан и огонь и воду может пройти – даже бровью вчера не повела. Юстас, интересно, как она тебе понравится; по мне, Джоан очень хорошенькая и милая; хотя я человек старомодный, и по-моему, в ней слишком уж много мужского. Но, похоже, Дэвиду это нравится. Юстас задумался: что именно значит последнее замечание? – но не успел продолжить тему – Бланш тут же заговорила о другом: – Дэвид хотел проверить твое ружье. Пойдем на стрельбище, а потом погуляем с собаками. После чая можем попробовать поудить форель или макрель, если море успокоится, конечно. «Стрельбищем» оказалась береговая полоса, а мишенью – большой коричневый олень, грубо намалеванный на большом валуне. Вскоре Юстас обнаружил, что стрелять здесь и в крытом тире в черное на белом яблочко – вещи несопоставимые. Уже на расстоянии всего в сотню ярдов этот коричневый олень загадочно сливался с фоном, если смотреть на него, прицелившись. Даже после того как Бланш посоветовала «вести от передней ноги, пока не увидишь коричневое пятно», Юстасу было трудно понять, целится ли он в сердце или в широко растянувшееся брюхо искусственного оленя. Ему самому в живот вонзались камни, на неровной почве было сложно закрепить руку, а вдобавок отвлекала дрожащая на ветру трава. К вящему разочарованию, Юстас обнаружил, что из десяти выстрелов «смертельными» оказались только два: одна пуля вошла в сердце, другая – в печень, две оцарапали брюхо под сердцем, одна вошла в спину над ним, одна – в скалу над мишенью, а оставшиеся четыре – «в кишки».