– Иди и покупай! – резко ответил я. – Я в этом мероприятии участия принимать не желаю. – Без тебя меня в стол заказов не пустят, – пояснила она ласково-примирительным тоном, каким говорят со слабоумными. – Если тебе приглашение не нужно, то разорви его и выбрось. Я без твоей подачки не обеднею. Она положила открытку на стол и пошла к двери. – Завтра в одиннадцать часов я зайду за тобой, – сказал я ей вслед. – Если денег не будет хватать, рублей двадцать займу. Маркина обернулась, послала кончиками пальцев воздушный поцелуй и оставила меня одного. «Если бы не эти идиотские правила, я бы выбросил открытку. Но как я могу пойти против Вьюгина, Шаргунова, против всех? Придется идти с ней и контролировать, чтобы она на перепродажу вещей не набрала». Глава 23 Если бы неделю назад меня спросили, кто у Маркиной, мальчик или девочка, я бы затруднился ответить. С самой Татьяной я часто встречался и на заводе, и в общежитии, а ребенка ее не видел ни разу. Или видел, но не обратил на него внимания. В субботу Маркина вышла в коридор с девочкой на руках. Девочка была одета, как все дети в ее возрасте: шапочка из искусственного меха с бельевой резинкой поверх головы, пальтишко, теплые штаны и валенки. По одежде определить пол ребенка было нельзя, но миленькое личико не оставляло сомнений – это девочка, лет трех-четырех. На остановке, убедившись, что знакомых рядом нет, я взял ребенка на руки и донес до самого универмага. Девочка оказалась покладистой: не дергалась, не просилась к маме, не спрашивала: «Дядя, ты кто?» В магазине Маркина уверенно повела меня во внутренние помещения, к служебному входу. – В общежитии узнала, где стол заказов, – пояснила она. В нашей общаге не все знали, где универмаг-то находится, а уж о столе заказов вряд ли вообще кто-то слышал. Делать работягам в спецотделе нечего, да и покупать дефицит не на что. Я не стал ехидничать и разоблачать маленькую ложь, хотя забавно было бы узнать, кто рассказал ей о местонахождении стола заказов. За дверью в служебные помещения на лавочке сидела женщина в рабочем халате. Предупреждая ее вопрос, я вернул девочку Татьяне, достал из внутреннего кармана открытку и веско сказал: – Я – по приглашению. Техничка показала рукой вглубь коридора: – Прямо, потом направо, вниз по лестнице и еще раз направо. Никогда бы не подумал, что внутри универмага есть такие лабиринты! Если бы не четкие указания охранявшей вход уборщицы, я бы нескоро нашел кабинет с табличкой «Стол заказов». Приветливая женщина нашла мою фамилию в списке приглашенных, поставила роспись на открытке. – Куда идти, знаете? – спросила она. – Сейчас пройдете прямо, спуститесь в подвальное помещение и далее, по коридору, пока не встретите указатель «Секция № 6 ДШ». Я посмотрел на Татьяну. В глазах ее был восторг, как у ребенка, впервые попавшего на новогоднюю елку с настоящим Дедом Морозом. До нужной секции мы добрались быстро. Сразу от входа начинались стеллажи с детскими вещами. Заведующая секцией проверила открытку, сделала отметку в специальной тетради. Маркина по-хозяйски вручила мне ребенка и стала подбирать девочке импортный комбинезон. Я сел на лавочку у входа и погрузился в свои мысли. Слушать разговор о детских вещах, размерах, покупке «на вырост» или обмене на базаре одного размера на другой мне было неинтересно. «Слово «спекулянт» в Советском Союзе означает бесчестного человека, барыгу, наживающегося на дефиците, – размышлял я. – За границей спекулянтов называют бизнесменами, они уважаемые члены общества, а у нас спекулянт – это непойманный преступник. В то же самое время практически все граждане СССР обращаются за помощью к спекулянтам, если хотят приобрести качественную импортную вещь. Летом в городе в глазах рябит от этикеток на задних карманах фирменных джинсов. «Монтана», «Супер перрис», «Леви Страус» – эти марки знают все, но в продаже таких джинсов никогда не было. Их завозят из капиталистических стран спортсмены, моряки, артисты. После пересечения границы джинсы тут же попадают в руки спекулянтов и продаются на базаре по заоблачным ценам. Стоит ли осуждать спекулянтов, если законным путем приобрести импортные вещи негде? Никто же не принуждает тебя пойти на базар и отдать две зарплаты за джинсы с заветным лейблом. Не хочешь – не бери! Ходи в продукции фирмы «Тверь», демонстрируй прохожим свое презрение к импортным тряпкам. Стоило ли осуждать Маркину, которая намеревалась продать часть вещей из стола заказов? Она – мать-одиночка. Зарплата на заводе оставляет желать лучшего. Кое-что она, конечно же, приносит из цеха, экономит на продуктах, но все равно, чтобы одеть ребенка на базаре, ей никаких денег не хватит. Женщина она молодая, привлекательная. Ей наверняка хочется, чтобы девочка выглядела как конфетка, чтобы за версту было видно, что мамаша о ребенке заботится и ничего для него не жалеет. Спрашивается, на кой черт я вчера взбрыкнул? Пусть бы она купила два одинаковых комбинезона, один из них продала за две цены и осталась бы в выигрыше. Мне-то до ее мелкой спекуляции какое дело, если все так живут? Ухватил две пары финских сапог по блату – беги на базар, продай одну пару и купи себе что-нибудь стоящее. Кроссовки «Адидас», например. Хотя нет, на кроссовки с продажи сапог денег не хватит». В секцию вошла женщина с крашенными в рыжий цвет волосами. Равнодушно скользнув по мне взглядом, она подошла к стеллажам, заговорила с Татьяной о том, какие сандалии для девочки выбрать на лето. «Я бы не смог продать лишнюю пару, – вернулся к размышлениям я. – У меня язык бы не повернулся завысить цену в два раза. Пришлось бы, сгорая от стыда, выдумывать причину: «Вот, купили на базаре, ошиблись в размере, теперь не знаем, кому продать». Я даже почувствовал, как покраснел от одной только мысли, что кто-то из коллег или знакомых мог догадаться, что я хочу наварить шальной рублячок на импорте-дефиците. Женщины у стеллажа перешли на доверительный шепот. Я не слышал, о чем они говорили, но у Татьяны, стоявшей ко мне лицом, брови от удивления взмыли вверх, потом она что-то переспросила и вышла с рыжей, оставив меня с ребенком дожидаться неизвестно чего. «Куда твоя мамаша подалась? – мысленно спросил я девочку. – Надолго ли? Заведующую секцией спрашивать неудобно. Она же считает, что Татьяна – моя жена, я по глазам должен понять, куда она пошла». – Мужчина, вы разве не видите, что ребенку жарко? – с укоризной спросила заведующая. – Извиняюсь, задумался, – ответил я. На голове девочки под меховой шапкой оказалась трикотажная шапочка, похожая на чепчик для большой куклы. Я снял этот чепчик, развязал шарфик, расстегнул пальто. Девочка взмокла, волосики слиплись от пота. Я подул ей на макушку, расстегнул пуговицы на шерстяной кофточке. Тут меня, как током, прошила мысль: «Что делать, если она попросится в туалет? Куда ее вести: в мужской или в женский? А в туалете-то что делать? Штаны с нее снимать? Она как заорет, запротестует. Я же не отец ей и даже не любовник ее мамаши, которого она видит каждую субботу. Я для нее посторонний дядя. Мало того, я даже не знаю, как эту малышку зовут. Если она завизжит в туалете, то я попаду в неприятную ситуацию». Я, как вентилятор, стал обдувать девочку, мысленно умоляя ее подождать маму. На мое счастье, ребенок попался не капризный. Девочка спокойно сидела у меня на коленях, без особого любопытства рассматривая стеллажи с детскими вещами. Наверное, она не в первый раз дожидалась маму в магазине. Мне показалось, что прошла целая вечность, пока Татьяна появилась в секции. В руках у нее был небольшой сверток из упаковочной бумаги, перетянутый шпагатом. Будь моя воля, я бы высказал ей все, что думаю по поводу ее отлучки, но в присутствии посторонних ругаться было нельзя. Я изобразил ангельское терпение и, не выказывая недовольства, дожидался, пока Маркина определится с покупками, поможет завсекцией упаковать их в бумагу. – Пошли оплачивать! – сказала Татьяна. Я опешил от такой наглости. Оплачивать – дело хорошее и даже необходимое, но кто ребенка одевать будет? Я, что ли? Я ничего не успел сказать. Маркина вышла, оставив дочь на мое попечение. «Твою мать!» – мысленно выругался я и стал застегивать пуговки на кофточке. – Завяжи мне шарф спереди, – попросила девочка. – Конечно! – легко согласился я. – Ты уже большая, шарфик надо спереди носить. Покажи тете, сколько тебе годиков? Девочка показала три пальца. – Она у вас в детский сад ходит? – спросила завсекцией. – Болеет не часто? У меня дочка только с больничного на больничный летает. Не успеет внучку в детский сад увести, как воспитательница уже звонит: «Заберите, у ребенка температура поднялась». Я объясняла и дочке, и зятю, что ребенка закалять надо, но разве сейчас кто к старшим прислушивается? Я натянул резинку вокруг меховой шапочки, шарфик завязал концами вперед, как пожелала девочка. Помнится, в детстве я тоже считал, что шарф концами назад повязывают только малышне. В детском саду воспитательница завязывала его, как я хотел, а родители – исключительно концами назад. Еще меня заставляли ходить в детский сад в шортах, надетых поверх колготок. Если с шарфом мне пришлось смириться, то от сочетания колготок и шорт я избавился, заявив, что в таком виде в группу не пойду и буду до вечера сидеть в раздевалке. Отругав меня как следует, родители вынуждены были пойти на уступки и больше меня как клоуна не наряжали. – Ну, пошли! – Я подхватил девочку на руки и вышел из секции. – Мы к тете Томе поедем? – спросила она. – Сегодня – нет, – неуверенно ответил я. – Времени уже много, тебе спать пора. Все дети после обеда спят. – Жалко, – покорно сказала девочка. – Я хотела у тети Томы в куклы поиграть. Они у нее настоящие, ходить умеют. – В другой раз! – обнадежил я ребенка. – Сегодня, сама видишь, мы весь день в магазине проторчали. Я направился с девочкой к лестничной клетке, где было прохладнее. По дороге нам попалась секция детских игрушек. Дверь в нее была открыта. Покупателей не было. Не знаю, что потянуло меня в эту секцию, но я вошел. – Добрый день! – поприветствовал я продавщицу, женщину лет тридцати пяти. – Не могли бы вы меня проконсультировать? Я из милиции. Я достал служебное удостоверение, мельком показал женщине. – Мой начальник попросил узнать, нет ли у вас импортных кукол, которые ходить умеют? У его дочки скоро день рождения, вот, присматривает подарок. – Есть! – Продавщица показала на стеллаж с коробками. – Куклы производства ГДР. Стоят от 35 до 40 рублей. Самые дорогие умеют голову отворачивать, когда их кормить из ложечки начинают. Девочка словно поняла, о чем мы говорим, и тяжело вздохнула. «Рублей за двенадцать я купил бы тебе куклу, отблагодарил бы за примерное поведение, но за сорок рублей покупать не буду. Я не спекулянт, чтобы такими деньгами разбрасываться. Придется тебе остаться без подарка». – Посмотрите игрушки, которые можно приобрести без приглашения, – предложила продавщица. – Конец месяца, а у нас план по продажам еще не выполнен. Экономят на игрушках! За вчерашний день только два покупателя было. Не желаете коляску для куклы? Я даже не стал интересоваться ценой. Коляска была как настоящая, только уменьшенная в размерах. – У нас квартира небольшая, коляску поставить негде, – деликатно отказался я. Продавщица показала на стеллаж с игрушками, продающимися без приглашения. – Пупсика хочешь? – спросил я. – Собачку! – прошептала на ухо девочка. – Какую? Вот эту? Сколько она стоит? – Восемь рублей. Производство ГДР. Шерсть – как настоящая. Возьмите, не пожалеете! У меня знакомая детям купила, так они играют с ней целыми днями, мамочка нарадоваться не может. Кроха напряглась. Наступил момент истины: купит или нет? – Замечательная игрушка! Мы возьмем ее. Собачка как живая. Сам бы с ней поиграл. Девочка расслабилась. Не зря в магазин сходила!