Бригадир был в домашней одежде: в трико с вытянутыми коленками и в майке. Плечи и грудь его украшали многочисленные татуировки. В глаза бросался орел с женщиной в когтях – знак уважаемого преступного авторитета. – Я хочу без свидетелей о Часовщиковой поговорить. Макарыч показал на кухню. Крикнул в комнату: – Люба! Это ко мне, с работы. Бригадир грузчиков сел у окна, закурил папиросу. – Спрашивай, а я подумаю, на что смогу ответить, а о чем промолчу. – Меня интересует все о Часовщиковой. – Зачем она тебе? – задумчиво спросил Макарыч. – Я подозреваю, что она причастна к смерти одного человека. Если бы бригадир поинтересовался: «Не Горбаша ли?», то я бы уверенно ответил: «Нет! Я думаю, что она отравила некоего Прохоренкова. Он жил недалеко от завода, был с ней знаком». Но Макарыч не стал вдаваться в детали, докурил и начал рассказ: – Светка – мразь и сволочь! Есть такой тип людей, и мужчин, и женщин, которым понятия о чести и товариществе чужды. Такой человек предаст тебя и не будет чувствовать себя виноватым. Часовщикова всю жизнь жила за счет крови и свободы других людей. Она, как рыба-прилипала, находила сильную личность, плыла с ней, питалась с ее стола, а когда акула обессилевала, отцеплялась от нее и быстро находила нового хозяина. Я в начале 1970-х был на одной зоне с Серегой Часовщиковым. Он поведал о похождениях так называемой «женушки». – Она разве не была ему законной супругой? – Часовщиков, кличка Хронометр, в конце 1960-х состоял в банде Васи Челябинского. Не слышал о таком? Известный был человек в свое время, уважаемый. Светка была его любовницей. Вася велел Хронометру жениться на ней. Часовщиков возражать не мог и повел ее в ЗАГС. Для Светки это был то ли третий брак, то ли четвертый. Она как змея кожу фамилии меняла, новую биографию себе делала. В последний раз освободилась в 1977 году. Годиков ей было уже – о-го-го! Старуха! В полюбовницы никто не возьмет. Вот и осталась с прежней фамилией, не смогла нового мужа найти. Макарыч помолчал, вспоминая годы в местах лишения свободы, и продолжил: – Света делала так: освобождалась из зоны, ехала куда глаза глядят, но обязательно в крупный город. Находила первый попавшийся притон и как нож в масло вписывалась в местный преступный мир. Сама на дело не ходила, не воровала, не мошенничала, только присматривалась. Когда обстановка становилась ей понятной, она сходилась с кем-нибудь из главарей бандитских шаек и начинала жить за его счет. Рестораны, шубы, шелковое белье, отдых в Сочи – у нас в стране народные артистки так не живут, как она шиковала. Но репутация в преступном мире у нее была крепкая. Она начала воровскую жизнь в Одессе, в те времена, когда после войны бандитские шайки весь город в руках держали. Чем она занималась до этого – неведомо, но ее, без разговоров и без проверок, взял к себе Абрам Темный, известный налетчик. Когда их накрыли, Абрам велел подельникам отмазать Светку, и она получила срок не за то, что состояла в банде, а за скупку краденого. Так и повелось. Она нежит главаря, а как их прихлопнут, выходит сухой из воды и отправляется в зону годика на два-три. Хронометр говорил, что последнее дело она разработала, высмотрела, на кого налет совершить, а когда их повязали, ей на суде только недонесение и скупку краденого предъявили. Детские статейки! Баланды похлебать не успеешь, как уже пора выходить. В последний раз она крепко попала и получила шесть лет, но каким-то образом выкрутилась и перебралась в колонию-поселение. В зоне пару лет всего провела, не больше. Бригадир еще немного помолчал. – Мы встретились на заводе, она пригласила выпить. Я отказался. Она законы знает: если с тобой не хотят говорить, то держись от этого человека подальше. Потом она напилась, и ее уволили. – Я как-то видел, как она с одним из новосибирских шабашников говорила. С тем, который потом насмерть замерз. Ей-богу, он ее с почтением слушал! Чуть ли не навытяжку перед ней стоял. Это она его так своим авторитетом придавила? Этот вопрос я продумал, пока ехал к Макарычу. Он не заметил подвоха и клюнул на наживку: – Какой у нее авторитет? Ты пошутил, что ли? Это ее любовники были авторитетами, а она – никто! Если бы сейчас она захотела вернуться к преступной жизни, то ее бы дальше содержательницы притона не пустили бы. Бегала бы она мужикам за водкой да краденые шмотки барыгам толкала. А ты – авторитет! Как баба может быть авторитетом? Если она свою шайку сколотит, то в ней и будет командовать, а за ее пределами она – или никто, или чья-то подруга. – Но я-то сам видел, как она отчитывала его как школьника, – упорствовал я. – Мало ли что ты видел! – разошелся Макарыч. – Тебе могло показаться, а может, у них свои дела были. Он осекся на полуслове. Я сделал вид, что последнюю фразу не расслышал, и задал новый вопрос, который доказывал, что я не обратил внимания на оговорку: – Где сейчас Хронометр и Вася Челябинский? С ними можно увидеться? – Уже нет! – засмеялся Макарыч. – Хронометр в зоне от туберкулеза концы отдал, а Вася в карты проигрался, но долг отдавать не спешил. Его в промзоне взяли за руки, за ноги и с пятого этажа в котлован на арматуру сбросили. Карты – вещь такая: взял в руки – жди проблем. Я попрощался с бригадиром и поехал домой. Историю, как Часовщикова отчитывала Обедина, я выдумал. Я никогда не видел их вместе, но если бы Макарыч поинтересовался, где это было, что да как, то я бы назвал место, где стал свидетелем встречи Часовщиковой с Прохоренковым. Когда врешь, надо иметь опорные точки, чтобы самому не запутаться. Как бы то ни было, но бригадир проговорился: Часовщикова и Обедин могли иметь «свои дела», то есть могли быть связаны ранее совместно совершенными преступлениями. «Часовщикова могла пойти по проверенному пути. После освобождения примазалась к какой-нибудь шайке, разработала налет, который остался нераскрытым. Если бы их накрыли, Обедин бы еще в зоне сидел. Теперь понятно, почему они согласились участвовать в казни Горбаша. Отказались бы – она бы их сдала милиции и новых подручных нашла. Но это только версия. Между Часовщиковой и Обединым могли быть другие отношения, их могла связывать другая тайна». На следующий день Клементьеву доставили из Красноярска личное дело Часовщиковой. Днем он его посмотреть не успел и забрал домой. В среду Геннадий Александрович выглядел невыспавшимся. – Всю ночь читал, – объяснил он. – Это как детективный роман, где преступник постоянно уходит от ответственности. У тебя как дела? Я рассказал о встрече с бригадиром грузчиков и о своих подозрениях насчет Часовщиковой и Обедина. – Изучив ее личное дело, я пришел к такому же мнению, – сказал Клементьев. – Они были знакомы еще с Новосибирска. В субботу, когда все разойдутся, зайди ко мне, переговорим. – А «дело»? – ничего не поняв, спросил я. – «Дело» у Шаргунова. Мы ему два раскрытых убийства подарили. Теперь его очередь поработать. Заметив, что я расстроился, как школьник, которого не похвалили за отлично выполненное задание, Клементьев сказал: – Новосибирск – столица Сибири. Со снабжением там не очень, но гораздо лучше, чем в Бердске. Часовщикова имела в Новосибирске и работу, и жилье. С чего бы ей перебираться в город, где дефицит продуктов? Любовную драму отбросим сразу – Часовщикова не в том возрасте, чтобы шекспировским страстям предаваться. Ее из Новосибирска могла погнать только опасность разоблачения. Сделай временную отсечку от момента ее появления в Новосибирске после освобождения до переезда в Бердск. В этот промежуток времени она была причастна к разбойному нападению, которое осталось нераскрытым. Если мы начнем переписку с УВД Новосибирской области, то дело затянется и мы ничего не добьемся. Я решил форсировать события. Сейчас Шаргунов ознакомится с бумагами и пошлет в Новосибирск своих людей – на месте проверить наши подозрения. – Почему именно разбойное нападение, а не серия краж или грабежей? – Она всю жизнь в бандах состояла. Сама не раз разрабатывала планы нападений. К чему ей под старость лет специализацию менять? До субботы забудь о Часовщиковой, займись своими делами. «Можно подумать, я ими все это время не занимался», – подумал я, но дерзить не стал и пошел на участок. Глава 26 Личное дело Часовщиковой я изучил в субботу вечером. Клементьев отвел мне на ознакомление буквально пару часов. Я не стал зря тратить время и прочитал только последние документы. Внимание привлекли два: последний приговор и производственная характеристика. Из приговора следовало, что в 1970—71 годах Часовщикова была сожительницей некого Буркова, лидера преступной группы в Омске. Зимой 1971 года Часовщикова познакомилась с женой директора мебельной базы и потребовала у сожителя такие же серьги, как у новой знакомой. Бурков с подельниками совершил вооруженный налет на квартиру директора базы. Пока подручные Буркова выбивали из директора припрятанные ценности, главарь банды заставил хозяйку снять серьги с бриллиантами и после нападения преподнес их сожительнице. Буквально через неделю банду накрыли. Следственные органы вменили Часовщиковой недонесение о преступлении и заранее не обещанное укрывательство. «Детские статейки», как выразился Макарыч. На суде выступила свидетельница Комарова, которая заявила, что была любовницей Буркова и от него неоднократно слышала, будто Часовщикова подстрекала сожителя к нападению на семью директора базы. Председательствующая в заседании судья сочла, что свидетельница говорит правду и Часовщикова должна быть осуждена по более тяжкому обвинению. Уголовное дело было направлено на дополнительное расследование. Изучая приговор, я физически почувствовал, как от него исходит ненависть, возникшая у судьи к Часовщиковой. Что именно произошло в ходе судебного заседания, из приговора было невозможно понять, но настрой судьи чувствовался: растоптать! Упрятать эту гадину за решетку на долгие годы! Следователь, получив уголовное дело на дополнительное расследование, пришел в ярость и вменил Часовщиковой все что только можно. В новом судебном заседании она предстала уже как подстрекатель и пособник в совершении разбойного нападения. Суд, с учетом личности обвиняемой, вынес ей максимально жесткий приговор – шесть лет лишения свободы. – Прочитал, как она за серьги раскрутилась? – спросил Клементьев. – Обрати внимание на один момент: Бурков не стал опровергать слова свидетельницы. Если бы он сказал, что вся история с серьгами вымышлена, то его сожительница не попала бы в зону на шесть лет, а отделалась бы легким наказанием. Я показал Геннадию Александровичу характеристику, составленную заместителем начальника производственного отдела Прохоренковым. – Прохоренкова разоблачили в 1970 году. Из Кемеровской области он перевелся в места лишения свободы Красноярского края. В 1972—73 годах он работал в той же зоне, где отбывала наказание Часовщикова. Это с его подачи суд меняет ей режим содержания, и она переводится в колонию-поселение. – Согласен. Характеристику он написал отличную. «План по пошиву вещей хозяйственно-бытового назначения стабильно перевыполняет. К швейному оборудованию относится бережно, производственного брака не допускает». Не работник, а сокровище! Ее надо было к званию Героя Соцтруда представить, а не в колонию-поселение отправлять. На следующей неделе оперативники, направленные Шаргуновым в Новосибирск, добыли первые сведения о причастности Часовщиковой к совершению преступлений на территории соседней области. В 1979 году, после освобождения, Часовщикова работала уборщицей в административном корпусе судоремонтного предприятия. Летом того же года, за день до выдачи зарплаты, было совершено вооруженное нападение на кассира завода. Предполагалось, что кассир получит в банке около двадцати тысяч, но она получила гораздо меньше, всего двенадцать. От банка до завода кассир доехала на такси в сопровождении одного из рабочих. В заводоуправлении сопровождающий мужчина остался покурить на крыльце, а кассир с деньгами поднялась на второй этаж. Навстречу ей спускались двое с капроновыми чулками на головах. Один из налетчиков выхватил сумку с зарплатой, второй пригрозил револьвером и велел молчать. Завладев деньгами, грабители выбежали из заводоуправления. Рабочий, сопровождавший кассира, оказался парнем не робкого десятка. Увидев налетчиков с сумкой в руках, он закричал: «Стой!» и сдернул у одного из бандитов чулок с головы. Тот выстрелил практически в упор, но пуля не причинила рабочему большого вреда – прошла по касательной, оцарапав ребра. Второй выстрел налетчик произвести не смог – самодельный револьвер дал осечку. Пока рабочий ощупывал окровавленный бок, бандиты сумели скрыться. Через полгода после происшествия Часовщикова уволилась с предприятия и переехала в Бердск. В Новосибирске она проживала у знакомой, с которой ранее отбывала срок в Красноярском крае. На момент проверки знакомая уже умерла. Шаргунов отправил в Новосибирск фотографии всех участников бригады, демонтировавших новый пряничный цех на хлебокомбинате. Рабочий, преградивший путь бандитам, уверенно опознал в человеке, с которого сдернул чулок, Обедина. – Второй нападавший был ниже ростом, – дополнил он. Первое звено в выстроенной нами цепочке зашаталось. Мы были уверены, что вторым нападавшим был исчезнувший шабашник Крылов, но он был выше Обедина и на роль человека, выхватившего сумку с деньгами, не подходил. – Предположим, что Часовщикова руководила нападением, а потом, через два года, объединилась с подельниками здесь, на хлебозаводе, для убийства Горбаша, – размышлял я. – Обедина она убрала с помощью «Старичка». Куда делся Крылов и какую роль он играл во время налета на судоремонтном предприятии, – не понять. – Кто из шабашников невысокого роста? – спросил Клементьев. – Лазарев, тот самый, что распивал спиртное с Обединым и Крыловым, а потом уехал на праздники в Новосибирск. Но у него алиби на этот день – билеты в Новосибирск и оттуда. Организованная Клементьевым проверка показала, что билет на электричку был куплен незадолго до ее отправления. – Лазарев при допросе по факту смерти Обедина дал показания, что якобы уехал с завода на городском транспорте. Он лжет! На автобусе ехать через весь город – он бы просто не успел появиться на вокзале и купить билет, – сделал вывод Геннадий Александрович. – Как же обратный билет? – усомнился я. – Он куплен на автовокзале в Новосибирске. – Делается это так, – объяснил Клементьев. – Ранним утром приезжаешь на автовокзал и спрашиваешь билет у пассажиров прибывшего рейса. Для правдоподобия бормочешь: «Перед женой надо оправдаться, где ночью был». Или суетишься: «Мужики, помогите! В командировке загулял, теперь не знаю, как в бухгалтерии отчитаться!» Кто-нибудь войдет в положение и отдаст свой использованный билет. Узнав о наших выводах, Шаргунов дал команду найти Лазарева. На другой день я и Клементьев приехали в Центральный РОВД, дождались окончания развода и вошли к начальнику. – Он уже здесь! – сообщил Шаргунов. – Мы его тепленьким взяли на съемной квартире. Еще сутки, он бы получил расчет на хлебокомбинате и умотал бы в Новосибирск. От нас бы никуда не скрылся, но побегать бы за ним пришлось. В кабинете начальника РОВД мы сели справа у окна. По указанию Шаргунова, посреди кабинета поставили табурет. Двое оперативников ввели Лазарева в наручниках, усадили на табурет и вышли в приемную. Шаргунов занялся своими делами – что-то пометил в блокноте, ответил на звонок. Клементьев закурил, повернулся к окну и стал рассматривать гаражи во дворе. Я занялся изучением стены напротив. Лазарев остался предоставлен самому себе. Его никто ни о чем не спрашивал, хозяин кабинета даже не посмотрел, кого привели для допроса. Не спрашивая разрешения и не постучавшись, в кабинет вошли двое физически очень крепких мужчин в форме, но без кителей и галстуков. Они сели напротив меня, со скучающим видом оценили Лазарева, прикинули для себя объем предстоящей работы. Одного из этих сотрудников я видел в первый раз, со вторым где-то встречался совсем недавно. «Я видел его в спорткомплексе «Динамо». Он инструктор по рукопашному бою. Здоровый бык, ничего не скажешь. Если поздним вечером такой в темной подворотне спросит закурить, лучше сразу убежать, не рисковать здоровьем». Лазарев встретился со мной взглядом, незаметно показал на мужиков в рубашках. Я стрельнул глазами в сторону Шаргунова: «Он решает! Скажет, и они тебя уведут, а там… Сам понимаешь, для чего их вызвали!»