Люк принял всю эту информацию как матёрый путешественник по миру. Хотя я недавно посмотрела на штампы в его паспорте и видела только Мексику, Канаду и, как ни странно, Китай. Из-за того, что небольшой флирт между нами отсутствовал всё утро, я чувствовала себя странно, желая задать вопрос. Но увидев, как он снимает наушники, пока идут финальные титры фильма, со своей нервозностью я не смогла сдержаться и выпалила: — Почему Китай? — Что? — спросил он, с ошеломлённым видом. — В твоём паспорте записаны Мексика, Канада и Китай. Почему Китай? Он посмотрел на меня долгим взглядом, таким долгим, что я не была уверена, ответит ли он. — Когда я только начал свой… бизнес, — осторожно произнёс он, многозначительно глядя на меня, — я был не такой ловкий и осторожный, как сейчас. Всё стало опасно. Я решил на время залечь на дно. Это не долго продлилось. — Ты заскучал по своей еде из плавильного котелка, — предположила я, вызывая у него улыбку. — Что-то вроде того, да, — он сделал паузу, опустил взгляд на мои пальцы, которыми я стучала по бедру. — В чём дело, Эван? — спросил он, накрывая мою руку своей. И это действие было таким неожиданным, что мой взгляд упал на его руку и задержался там на долгое мгновение. Мне пришлось физически заставлять свои пальцы лежать ровно, чтобы они не переплелись с его пальцами. — Я нервничаю, — призналась я. — Твоя мама будет счастлива тебя увидеть. Надеюсь, ты говоришь по-испански. — По-португальски, — исправила я. — В Бразилии говорят на португальском. Но он очень похож на испанский. Мне должно быть достаточно легко поддержать разговор. — Тогда что? Очевидно, она хочет тебя видеть, если по-прежнему тебя ищет, — он сделал паузу, пока я смотрела в окно. — Это из-за того, что тебя воспитал Алехандро? — спросил он, и я почувствовала, как внутри всё болезненно сжалось, заставляя задуматься, стоит ли потянуться за специальным пакетом. — Эван, ты понятия не имела. Она не будет тебя винить или смотреть на тебя иначе. Скорее, она может захотеть, чтобы ты заверила её, что он никогда и пальцем тебя не трогал. Уф. Об этом я даже не думала. Конечно, как мать и как женщина, которую жестоко изнасиловали, она будет переживать о том, что меня могла постичь похожая судьба. Чёрт, с таким количеством торговли людьми в мире, может, она даже переживала, что меня продали в детское сексуальное рабство. Я не могла представить, насколько сильно она переживала за меня. А я тем временем несколько раз за свою жизнь разгуливала по её тропическим лесам. С её насильником. Что за лажовая ситуация. — Смотри, — вклинился Люк, когда я ничего не ответила, потерявшись в собственном вихре мыслей. — В худшем случае, если будет отстойно, если тебе будет некомфортно, это всего час. Когда приедем туда, можем сказать, что у нас планы или ещё что-то такое. Час ты сможешь вынести что угодно, верно? Это была правда. — Верно, — согласилась я. А затем мне больше не пришлось удерживать свои пальцы, потому что его пальцы переплелись с моими и сжали. Почему-то мне сразу стало намного лучше. И это было сумасшествие. Но тем не менее, правда. *** — Не думаю, что мы достаточно хорошо это продумали, — сказал Люк, отмахиваясь от полчища мошек вокруг своей головы. — Почему? — спросила я, отчасти веселясь от его дискомфорта. Может он и был карателем, хладнокровным убийцей, но совсем не любил природу. Я могла бы назвать его домоседом. Он был худым, и под его байкой скрывалось больше мышц, чем я осознавала, но было очевидно, что долгий, жаркий, изматывающий поход — это не в его стиле. — Потому что в этих конверсах у тебя болят ноги? — предположила я. — Потому что… где, чёрт побери, мы будем ночевать посреди этого Мухосранска? Ладно. Он был прав. — Нам просто придётся вернуться в мотель, — предложила я, пожимая плечами. — Ты хочешь ходить тут в темноте? — спросил он, махая на широко распростёршийся пейзаж. — В смысле, какие здесь водятся хищники? — Ох, ничего особенного. Кайманы возле рек и всё такое. Время от времени можно увидеть волков. И, знаешь, — сказала я, пытаясь сдержать улыбку, — просто какого-нибудь ягуара. — Ты только что сказала чёртового ягуара? — спросил он, останавливаясь. — Думаю, я бы больше переживала за пуму. — Господи. Мы можем сейчас же вернуться обратно в чёртов Джерси? — спросил он, качая головой. — У нас однажды бегал один, один койот, и все офицеры отдела по контролю за животными охотились на этого сукиного сына. Я рассмеялась, привыкшая к угрозам дикой природы. Хотя даже я могла признать, что испытывала больше страха без своего от… Алехандро и его духовой трубки. — Слушай, это сельскохозяйственные земли, — сказала я, когда мы пошли дальше. — Большие кошки будут рядом с фермами с животными, которыми могут отобедать. Я не видела ферм с животными почти час. В темноте с нами всё будет в порядке. Плюс, будет немного прохладнее, так что мы сможем передвигаться чуть быстрее. На это он кивнул, но определённо заворчал, будто думал, что нынешнее передвижение достаточно быстрое. — Эй, нам ведь сказали, синее здание с красной отделкой и крышей? — произнёс Люк, останавливаясь и указывая в бок от холма, где, конечно же, стояло синее деревянное здание, наполовину скрытое упомянутым холмом. Сзади был большой сад, и даже с расстояния я могла разглядеть несколько гуляющих кур. В США это маленькое, провалившееся, прямоугольное, типичное однокомнатное здание назвали бы «лачугой» или чем-то таким же мрачным. Однако, в большинстве стран так жили многие люди. — Да, — согласилась я, в желудке всё кружилось. — Выглядит так, как нам описывали. — Ты готова? — спросил Люк, отступая на шаг назад, чтобы встать со мной плечом к плечу, когда я подняла руку и стеснительно вытерла вспотевший лоб. — Не особо, — честно призналась я. — Но это ведь всего час, верно? — спросил я, вспоминая сказанные им в самолёте слова. — Час я могу терпеть что угодно. — Это уж точно, — согласился он, слегка толкая меня локтем в бок, будто говоря «идём уже». Вот мы и пошли. И через пятнадцать минут мы стояли у двери в дом моей родной матери. Я чувствовала на своём профиле взгляд Люка, но не могла заставить себя поднять руку и постучать. — Позволь мне, — сказал он, забирая всю ситуация под свой контроль и стуча два раза по старой, расшатанной двери. Суета длилась всего секунд пять, прежде чем дверь открылась и появилась она. Я увидела, какой буду лет через двадцать. Сестра Мария была права; мы были очень похожи. У нас был одинаковый тон кожи, одинаковые волосы, одинаковые глаза. Я была выше, но мы обе были немного полноваты внизу. Она была одета в простое синее платье с белым фартуком на талии. Её волосы были заплетены в свободную косу, а лицо обрамляли завитки. Возле её губ и глаз было немного морщинок, но почему-то она всё равно выглядела молодо. Я могла поклясться, что Люк пробормотал что-то о «хороших генах», и не могла не согласиться. Только одна часть её лица не соответствовала моей, неровность рядом с правым глазом, которая могла указывать на давний перелом глазной впадины. Думаю, мы все знали, как она сломалась. — Oh minha filha! (португ. Моя дочь) — ахнула она, сцепляя пальцы и прикладывая к своим губам. — Oh minha filha! — снова произнесла она, её глаза наполнились слезами, когда она потянулась ко мне и дёрнула к своей груди. Ничего не оставалось, кроме как обнять её в ответ, эту женщину, которая никогда не сдавалась, которая постоянно писала и спрашивала новости о моих поисках, даже когда самой ей пришлось вернуться в Бразилию. Вскоре она рыдала в мою шею, говоря что-то на португальском так быстро, что мне трудно было разобрать, если в этих словах вообще был смысл. Я улавливала кусочки и отрывки о том, что она думала, что больше никогда меня не увидит, что её сердце болело каждый день, что она никогда не прерывала поиски. Наконец, спусти будто бы вечность, она отстранилась, взяла в руки фартук, чтобы вытереть лицо, а затем долгую минуту смотрела на меня. Её руки поднялись, обхватывая моё лицо. — Английский, да? — спросила она. — По большей части, — согласилась я. — Хотя я понимаю многое из того, что ты говоришь. — Я могу говорить на английском, — с улыбкой сказала она. — А это кто? — спросила она, и хоть я росла без матери, я могла распознать в её взгляде материнское волнение от знакомства с парнем дочери. — Ох, прости. Это мой друг, Люк, — ответила я, касаясь его руки. — Люк, это Габриэла, — произнесла я, чувствуя себя неловко. — Моя мать.