Он лишил меня этого. Я был в раздражённом настроении всё время, пока растворял его тело. Я хочу сказать, полагаю, его самоубийство было всем необходимым доказательством, что он совершал преступления, в которых я его обвинил. Но всё же, он разрушил весь мой план. Раздался отчаянный стук каблуков по ступенькам, когда она примчалась обратно, и её волосы разметались по всему лицу. — Что значит, что «он умер в твоём бункере»? — Это было то место, где он сделал свой последний вдох, — сказал я, внутренне усмехаясь тому, что она была достаточно умной, чтобы уловить этот маленький нюанс. — Хочешь сказать, где ты его убил. — Я этого не говорил. — А сказал бы? Если бы ты кого-то убил, ты бы взял на себя ответственность за это? — Ну, когда ты меня похитила, я как раз закончил стирать Гарольда Грейнса с поверхности земли. Буквально. Он был под землёй, в сливной трубе. Где и место таким кускам дерьма. — Гарольд Грейнс, — повторила она, стараясь скрыть удивление от того, какой я прямолинейный. — Да. Гадкий педофил с влечением к маленьким мальчикам. Он должен был исчезнуть. Он только зря тратил идеально пригодный кислород на планете, которая, честно говоря, могла бы обойтись с населением на пять миллионов меньше, чем есть сейчас. — Значит, ты убил его, потому что он совращал детей. — Ты не слышала? Этим я и занимаюсь. Я каратель, детка, — объявил я, усмехаясь. — Ты убил моего отца? — К несчастью, нет. Чёрт. Это было грубо. Я взаимодействовал с людьми не достаточно, чтобы помнить о необходимости следить за своими выражениями. На самом деле, то, что я сказал что-то не то, я понял только потому, что она отшатнулась от моих слов так, будто я её ударил. — Почему я вообще должна тебе верить? — Я много кем являюсь, Эвангелина, но не лжецом. Я не убивал твоего отца. — Тогда… что? У него вдруг случился сердечный приступ под твоей опекой? — выплюнула она, с очевидным недоверием не только в голосе, но и на лице. — Когда я оставил его одного на пару минут, он раскусил капсулу с цианидом, которую держал в своих чётках на крайний случай. В этот момент в ней всё изменилось. Её губы приоткрылись, глаза опустели, плечи опустились. Потому что она знала, что это правда. Может, она не полностью доверяла моим словам, но, должно быть, узнала в них правду, реальность того, что у него была капсула с цианидом. Реальность того, что он захотел бы её использовать. — Зачем ему это делать? — прошипела она, её голос был едва слышен, несмотря на то, что она стояла в нескольких метрах от меня. — Наверное, он не хотел столкнуться с наказанием за свои преступления. Видимо, для неё это было достаточно реально. Её подбородок поднялся выше, она развернулась на каблуках и снова помчалась вверх по лестнице. Хотел бы я сказать, что в тот момент испытал сочувствие, но это была бы ложь. Во-первых, потому что я не чувствовал вину за то, что делал. Ублюдки вроде Алехандро Круза заслуживали такого конца, который я планировал для него. Во-вторых, потому что, если она знала о его преступлениях и всё ещё поддерживала его, это делало её таким же дерьмовым человеком. В-третьих, ну, у меня просто были трудности со всеми этими мягкими эмоциями. Я с колыбели научился запирать это дерьмо в себе. Я вырос не в том окружении, которое позволило бы мне проявить слабость. А сочувствие, каким бы оно ни было благородным, было слабостью. Оно обнажало ахиллесову пяту. Оно показывало, куда тебя можно ударить. Конечно, мои действия задевали и невинных. Большинство ублюдков не были одинокими волками, не были уродами, которые занимаются своими грязными делами в одиночку, в своём подвале. Нет. Большинство из них были вашими соседями. У большинства из них были жёны, матери, сёстры, братья, друзья, коллеги. Большинство из них были окружены людьми, которые любили их и совершенно не знали о их зачастую мерзких преступлениях. Например, Гарольд Грейнс. Он не был каким-то фриком, который троллил тёмную сеть в своём подвале. Гарольд Грейнс был успешным бизнесменом, в офисе которого сидели ещё десять людей и считали его отличным коллегой. Дома у него была жена, с которой он прожил двадцать лет. У него была практически взрослая дочь, которая не была его величайшей фанаткой, но судя по её полноценному образу гота, это был скорее подростковый бунт, а не настоящая неприязнь к мужчине, который её воспитал. У него был брат и родители, с которыми он виделся каждый праздник. У него были друзья, с которыми он виделся в церкви каждое третье воскресенье. Если посмотреть на этого человека со стороны, он мог показаться обычным. Печально было то, что большинство педофилов и насильников кажутся такими. Все всегда испытывали шок. «Что? Нет! Только не мой сын! Только не мой малыш Чарли! Он никогда не запирал женщин в своём подвале на десяток лет, и не насиловал их. Это невозможно». Тем временем, всё это было чертовски возможно. И люди приходили к нему в дом, где на этаж ниже страдали женщины. Понадобится всего несколько дней, прежде чем друзья и семья Гарольда поймут, что он действительно пропал. Несколько месяцев, прежде чем они, вероятнее всего, решат, что он мёртв. И они будут скорбеть. И у них даже было на это право. Потому что они не знали глубину его мерзости. Я часто задавался вопросом, стоит ли собрать все улики, чтобы выслать им. Я решал, доброта это или крайняя жестокость. Отчасти мне хотелось, чтобы они знали, что человек, за которого у них болит сердце, совершенно не тот, кем они его считали, что он сделал несчастными бессчётное количество других людей, что он не стоит этого. Но затем я вспомнил, что однажды днём видел в «Она тусовалась здесь» парочку девушек. Одна, симпатичная девушка с волосами цвета клубничного блонда, очевидно более застенчивая и робкая, старалась чётко, спокойно и безэмоционально объяснить своей лучшей подруге-брюнетке, что парень этой подруги уже несколько месяцев к ней клеится. Не важно, что у блондинки были откровенные сообщения от названного бойфренда, доказательство того, что она только говорила ему прекратить писать ей. Брюнетка встала, визжа о том, чтобы блондинка не лезла не в своё дело, и всё в таком духе. Люди ведут себя по разному в разных ситуациях. Но большой процент людей большинство времени ведут себя иррационально и реакционно. Вероятнее всего, семья Гарольда будет пытаться дискредитировать улики, утверждая, что это какая-то жестокая шутка, защищая человека, которого знали. Потому что иначе им пришлось бы признать, что они были совершенно глухи, глупы и слепы к правде. Так что я просто придержал это дерьмо в себе. Всё было в порядке. Я привык нести на себе знания о людской злости. Я делал это с детства. Ничего, если это продлится ещё несколько лет. Если я проживу так долго. Чем дольше она оставляла меня в живых, тем больше был мой шанс отвертеться. Не обязательно потому, что она утихнет. Вероятнее то, что она потеряет терпение и убьёт меня. Теперь, когда я знал, что она не профессионал, что это личная миссия, я понял об Эвангелине Круз больше, чем она бы подумала. Как только у неё пройдёт шок от моей честности, вероятнее всего, она потеряет то терпение, ту правомерную злость, которая подогревала её достаточно, чтобы завершить план похищения. Что потом? Ну, это был главный вопрос, верно? Она знала, что я беспощадный убийца. Она знала, что я делал это раньше и буду делать снова, если окажусь на свободе. Рискнёт ли она открыть дверь и отпустить меня? Ошибочно думая, что я могу убить её. Может, она накачает меня наркотиком, откроет дверь и убежит. Или, возможно, накачает меня, снова загрузит в свою машину и отвезёт обратно к дому, чтобы я так и не узнал, где она обитает. На случай, если мне придёт в голову её выследить. Конечно, я не стал бы этого делать. Но я с уважением отнёсся бы к этому уровню осмотрительности. Услышав отдалённый стук каблуков на этаж выше, я поднял голову, чтобы посмотреть на потолок, слушая длинную проходку, а после паузы ещё одну. Она ходила из стороны в сторону. Я не был уверен, что когда-либо по-настоящему встречал в реальной жизни человека, который ходит из стороны в сторону во время стресса. По большей части я был убеждён, что это драматический инструмент, который используют в кино и на телевидении. Ещё это продолжалось почти полчаса, время от времени только заглушаясь, по моим предположениям, ковром и криками ара, что было всем необходимым мне доказательством того, что я не терял навык.