Выдаётся в одном экземпляре каждому классу в каждой школе. Не допускаются подчистки, поправки, зачёркивания. Нельзя вырывать или заменять страницы. Славка этого не читал. И Стаська этого не читал. А если бы прочитали, что тогда? Произошёл бы этот сам по себе поразительный случай или не произошёл? …А было так. Братья стояли в мастерской над классным журналом. — Вот тебе по труду вместо пятёрки! — закричал Стаська и поставил в журнале первую единицу. Славка тут же поставил единицу Стаське. Стаська опять закричал: — Я ещё могу! И Джаваду! И Токареву! И Ковылкину! — И я могу! — закричал Славка. — Всем твоим! Таньке! Лёльке! Маруське! Всем твоим девчонкам! — Подумаешь, какой храбрый. — Стаська плечом оттеснил брата, перевернул в журнале страницу — чирк, чирк, чирк… Сверху вниз. Славка пролез к журналу, перевернул страницу — чирк, чирк, чирк… Сверху вниз. — А ты!.. — А ты!.. Стаська переворачивает в журнале ещё страницу. Нацеливается ручкой. Славка просовывает свою ручку и нацеливается. Теперь они одновременно — чирк, чирк, чирк… В запальчивости да сгоряча всякое сделаешь. Разве вспомнишь, что у тебя в руках государственный документ. И этот государственный документ выдаётся в одном-единственном экземпляре на учебный год. И вот в журнале пятого «Ю» у всех учеников выставлены единицы — колы, значит. Сверху вниз — чирк, чирк, чирк… Сто «трагических иероглифов»! Стаська поставил их Славкиным друзьям, а Славка поставил их Стаськиным друзьям. Колы нельзя теперь зачеркнуть, переправить, подчистить. Весь класс, по самые уши, оказался в «штрихах», как назвала их Екатерина Сергеевна. В истории всех времён и народов ничего подобного в государственном документе, под названием классный журнал, не наблюдалось. Ни в Древнем Риме, ни в Карфагене. Совершенно невероятное событие!.. И произошло оно в одной московской школе, которая стоит в тихом переулке рядом с пожарной командой. 9 В школе, на первом этаже, на доске объявлений, появился приказ. Его кнопками приколола Дарья Ивановна. В приказе было написано, что ученики пятого класса «Ю» (и перечислен список учеников) ввиду катастрофической неуспеваемости по всем основным предметам оставлены на второй год! Помочь ученикам в их тяжёлом, катастрофическом положении преподаватели не могут, потому что до конца занятий остались считанные дни (ох эти считанные дни!). Пытаться исправить подобное количество плохих оценок невозможно. Следовательно, ученики немедленно остаются на второй год. Копия приказа появилась на фанерных «Сообщениях». Вся школа чуть не развалилась от таких событий. Сто колов! Ну и выветривание!.. 0,00% успеваемости!!! Что в десятичных дробях, что в простых. Как ни крути. Сколько ни обращай одну дробь в другую. Приказ обсуждали в буфете, в коридорах, в библиотеке, в мастерских, в физкультурном зале. На переменах и даже на уроках. Пятый «Ю» — на второй год! Так решил педагогический совет на экстренном совещании в ночь с одного трагического для школы дня на другой трагический день. Весь класс на второй год — немедленно! 10 В класс вошёл Алексей Петрович: по расписанию первый урок истории. Ребята встали, поздоровались. Смотрят на директора. Что будет? Вдруг скажет, что пошутил, что приказ не настоящий? Теперь никакой войны. Ни у кого и ни с кем. Война длилась так долго, что можно было бы и забыть, из-за чего она, собственно, началась. Школа — не только борьба противоположностей, но и единство их. И Славка даже готов был подрезать свой ёжик или вовсе побриться, чтобы стать наконец одинаковыми, похожими близнецами. Пускай даже и бритыми! Но как убедить в этом директора и преподавателей? Директор прошёлся вдоль класса. Класс с надеждой наблюдает за ним. Алексей Петрович взглянул на Славку, на Стаську. Будто сравнил их причёски. Подошёл к окну и взглянул на деда Валерия, на коляски, на Трамвайчика. Трамвайчик теперь часто прибегает к школе и гуляет по двору, ждёт своих хозяев. Его уже вся школа знает. Все ребята. Даже пожарная команда знает, потому что Трамвайчик бегает в пожарную команду. Он лично знаком с лейтенантом. Один раз ездил с пожарными на тренировку. Катался. Деду Валерию нравится беседовать с Трамвайчиком, обсуждать текущие дела или сводку погоды. В слесарной мастерской дед сделал маленькую щёточку из тонкой проволоки. Теперь этой щёточкой причёсывает Трамвайчика. Трамвайчик просто без ума от щётки. Валится на бок и ждёт, когда дед Валерий будет его чесать. А потом, чтобы довершить удовольствие, идёт к пожарникам и пьёт холодную воду из-под крана. А кто не любит в жару пить холодную воду! Алексей Петрович вернулся к учительскому столу и сказал: — Класс оставлен на второй год. Поэтому продолжать учебную программу дальше не имеет смысла. И хотя сегодня и не первое сентября, но, чтобы не терять попусту времени, мы решили начать программу заново, как со второгодниками. Так что для вас сегодня всё равно что первое сентября. Первое сентября в мае! Неужели директор не шутит? Но Алексей Петрович не шутил и вполне серьёзно продолжал: — Наша тема — «Первобытное стадо собирателей и охотников». Надеюсь, даже вы, обладая самыми низкими оценками по истории — единицами, — припоминаете, что разговор о первобытном стаде происходил у нас в сентябре, когда вы начинали учебный год в пятом классе. Теперь вы второгодники, — директор произнёс эти слова даже с каким-то удовлетворением, — поэтому и начинаете всё сначала. Класс не шевелился, не дышал от страха. Они настоящие второгодники… Алексей Петрович говорит правду. Значит, и приказ по школе — самая настоящая правда! Не то чтобы воспитательная мера. — Древнейшие люди, жившие семьсот — шестьсот тысяч лет назад, отличались от людей нашего времени, — продолжал Алексей Петрович невозмутимо. — Они были похожи на крупных обезьян. Лбы у них были низкие и покатые. Пальцы неловкие. Человек мог выполнять своими руками только самую простую работу: хватать, ударять. Люди издавали немногие отрывистые звуки. Ребята от ужаса, что на самом деле каждый из них оставлен на второй год, опять… онемели. Не в силах произнести ни звука. Лёлька забыла, что у неё в парте лежит сухой финик, который она собиралась пожевать на уроке. У Тани Фуфаевой, спокойной и выдержанной, открылись изумлённо глаза, и она почти не моргала. Она забыла, что надо моргать. Вадька Батурин от принципиальности директора забыл о своей собственной принципиальности. И онемел вместе со всеми без всяких принципов. Славка втянул голову в плечи и даже сгорбился. «Лбы у них были низкие и покатые…»