– Если вы смотрите в зеркало и вместо себя видите там караван, то у вас с головой явно не в порядке, – рассмеялся Набалдян. – Человек, – сказал Доберман. – Именно мы, люди, совмещаем в себе все условия. И пространство, и время, и зло, и его движение. – Вы забыли добро, уважаемый, – сказал Набалдян. – В том-то вся штука, что добро, как категория, сопутствующая злу, отсутствует. Решения, а их получилась целая тьма, оказались ассиметричными. Добра в них нет! – сказал Доберман. – А бог? – спросил Набалдян. – Это же просто квинтэссенция добра. Можно сказать, абсолютная концентрация. – Бог – категория вне человека и его жизни, – ответил Доберман. – Возьмите Библию – пожалуй, самый интересный и полный источник за последние две тысячи лет. А ведь в ней сразу на первой странице: бог есть, человека нет! И только потом… Если это взять аксиомой, то добро – категория не людская, а вот зло… – Да, – согласился Набалдян, – по Библии зло появилось после человека и для человека. – Но мы отвлеклись, – продолжил Доберман – Если рассматривать караван как абсолютное зло, то люди, соприкасающиеся с ним, не могут жить долго. – Такой неприятный побочный эффект, – усмехнулся Набалдян, – от соприкосновения с абсолютным злом. – Да уж, такой неприятный эффект, – горько рассмеялся Доберман, – но жизнь этих людей стремиться к нулю. Во всей совокупности решений. А, умирая, человек, выпадает из нашей системы координат. – Получается, что этот ваш караван, двигаясь по судьбе человека, очень быстро убивает его. Находит другого и опять убивает. Как же он двигается к своей цели? – спросил Набалдян. – Вот тут слабое место, – вздохнул Доберман. – Можно допустить, что есть определённые люди, которые неподвластны влиянию каравана, но это нарушает всю целостность теории. Ведь кто-то их должен выбирать, и этот кто-то должен всё знать. И если не вводить новые понятия и определения, то ничего, кроме бога, не остаётся, а бог, как мы знаем из той же Библии, категория вне человеческого познания, и науке неподвластна. – Ну, господин лауреат, что-то вы страшно умное сказали. Думаете, вас поймут? – рассмеялся Набалдян. Двери кафе распахнулись, и в них ввалилась целая ватага молодёжи: два парня и четыре девицы. Они весело нахамили бармену, погнали официантку с заказами на кухню и, сдвинув пару столов возле окон, принялись рассаживаться и расставлять принесённые с собой бутылки. Набалдян машинально отметил, что Тани среди них нет. – О! – воскликнул Доберман, вставая из-за столика и забирая наполовину опустошённую бутылку и стакан. – Моя банда явилась. Выбрались всё-таки из комнат. Похоже, скучно им там стало. Пойду, буду сдерживать, а то устроят тут Содом и Гоморру. – Послушайте! – воскликнул Набалдян. – А что это за цель? Куда этот ваш караван, это зло, стремится? – Цель? – обернулся Доберман. – Разве это так важно? И потом, какая может быть цель у нравственной категории? Изменить человека, мир, сделать его лучше или хуже. Главное – изменить… Он неожиданно вернулся и, наклонившись к Набалдяну, прошептал: – Послушайте! Пока вся наша философия с её нравственными категориями и моральными иллюзиями не превратится в точную науку, пока не научимся описывать наше мироощущение уравнениями… Вся наша жизнь будет дурно пахнущим шаманством и кровавым любительством. 18 сентября 2010 года – Эту школу я построил ещё четыре года назад, – сказал Женя, подавая руку Тане и помогая ей выйти из машины. – Они тут открыли какую-то секцию для старшеклассников… Короче, директриса очень просила быть. – Денег она просила, и будет просить, – сказала Таня, беря мужа под руку. – А что за секция? – Что-то по восточным единоборствам или холодному оружию, – сказал Женя. – Точно не помню. Они прошли по аллее с высаженными голубыми елями, ведущей к трёхэтажному зданию школы. Вокруг них, да и по всей аллее, бегала малышня, стоял дикий гвалт и ор. Вокруг школы располагался небольшой парк, огороженный ажурной металлической решёткой и засаженный плотным декоративным кустарником вдоль дорожек. А уже рядом со школой, у стен, росли ели, обеспечивая даже в жаркий день прохладу и не позволяя лучам солнца нагревать классы. Таня с мужем миновали баскетбольную площадку, на которой около десятка ребят упражнялись в умении кидать мяч. И вышли к самой школе, за которой виднелся край большого поля, наподобие футбольного, с невысокими, рядов в пять, трибунами. – Сентябрь, – сказал слегка оглушённый этим изобилием жизни Женя, – начало нового учебного года. – Разве нельзя было приехать, когда все уроки закончатся? – спросила Таня. Среди радостно шумящей малышни она остро ощутила, что детей у неё нет и, похоже, никогда не будет. – По-моему, тут всегда полно детей, – ответил Женя. – Разве у вас в школе было не так? – У нас в школе было гораздо проще и строже, – сказала Таня. – Это как? – улыбнулся Женя. – Школа была заперта и открывалась только на первую и вторую смену. Никаких продлёнок или перемен между сменами. Уроки закончены – и домой. «Овчарка» лично следила. А все кружки в Доме культуры, – сказала Таня. – «Овчарка»? – удивился Женя. – Это прозвище нашего завуча, – улыбнулась Таня. Ей вспомнилась родная сельская школа. Пустые холодные и тёмные коридоры, где всегда воняло махоркой, лежалыми бумагами, дерматином, которым раз в три года оббивались двери классов. Обшарпанные стены и замызганные туалеты. Зато фасад школы всегда радовал глаз отштукатуренными и свежеокрашенными кирпичными стенами. Всё-таки передовой колхоз. Правда, на заднем дворе, сколько помнила Таня, существовала огромная лужа, наполовину засыпанная сломанными деревянными ящиками, картонными коробками и пустыми консервными банками. Директриса, весьма красивая пожилая дама, одетая в строгий, песочного цвета брючный костюм и чёрные туфли, ждала на крыльце. Господи, подумала Таня, ведь это школа, где учится Жанна. Ещё не хватало тут с ней встретиться. Поздоровавшись, они вошли в предупредительно открытую дверь. Школа казалось пустой. В просторных коридорах, по которым они прошли, никого не было, только пару раз навстречу попались взрослые в летах дамы. Как Таня поняла, учительницы. – А что же охрана? – спросил Женя. – Почему нет на входе? – Каждый метр территории вокруг и внутри здания просматривается видеокамерами. А охрана находится в трёх помещениях по периметру возле ограды и в двух внутри школы на первом этаже. Мы стараемся не акцентировать на этом внимание детей, – ответила директриса. – А учителки? – вдруг спросил Женя. – Все такие… достойные. Таня с изумлением взглянула на мужа и увидела его в приподнятом, даже игривом настроении. – В школе весь педагогический состав мужчины и женщины старше сорока пяти лет. Это обеспечивает опыт от двадцати лет и… – директриса выдержала с улыбкой небольшую паузу, – …решает проблему переходного возраста. Особенно у девочек… да и у мальчиков. Мы за этим следим, как, впрочем, за всем, что происходит в стенах школы. Коридор закончился, и они подошли к лестнице, ведущей на второй этаж и вниз, в цоколь. – Надо спуститься здесь, – засуетилась директриса, – тут у нас малый спортзал, и в основном он занят спортивными секциями. Сейчас занимаются фехтовальщики. – О как! – воскликнул Женя, пропуская вперёд Таню и входя следом за ней в спортзал. – Всегда испытывал тягу к мушкетёрам! – Тут у нас не только шпаги, но и рыцарские мечи, и многое другое, – сказала директриса. – Олег Петрович! – позвала она. Таня увидела, как к ним из гущи ребят, стоящих в центре зала, направился мужчина в белом кимоно, подпоясанным чёрным поясом. – Это наш тренер, – сказала директриса, – с очень хорошим опытом и репутацией. Таня поразилась лицу тренера. Хищная птица с проницательными, чуть раскосыми глазами, и злой, но в то же время обаятельной улыбкой посмотрела на Таню. В руках тренер держал огромных размеров алебарду. – Ого! – воскликнул Женя. – Эта алебарда, она что, настоящая? – Что вы, конечно, нет! – ответил подошедший Олег Петрович. – Точная копия, муляж. Но это не алебарда, а двуручный топор, масакири кай, он родом из Японии. – Олег Петрович не только хороший фехтовальщик, но и настоящий знаток холодного оружия, – с гордостью сказала директриса. Олег Петрович улыбнулся и вновь взглянул Тане в глаза, отчего та вздрогнула, и это не осталось незамеченным Женей. – Действительно чёрный пояс? – спросил Женя. – Или это дань моде? – Действительно, – ответил Олег Петрович, – правда, дан не высший. – Всё равно здорово, – сказал Женя. – И со всеми этими штуками управляетесь? – Вы останьтесь и посмотрите, – сказал тренер. По тону сказанного Таня поняла, что Женя начал раздражать его своими вопросами. – Действительно, – влезла директриса, – посмотрите, это на самом деле здорово. – Я продолжу занятие, – сказал Олег Петрович и, отвесив лёгкий поклон, направился назад к ребятам. – Какой харизматичный мужчина, – сказал Женя, поглядывая на Таню, но Таня не заметила иронию мужа. «Какой у него странный голос, – думала она, – тембр… как будто птица, но нет, ничего писклявого… а акцент… немец, или из Прибалтики, и лицо… неприятное, злое и знакомое. Я его определённо где-то видела». – Мы хотим оформить тут всё как что-то средневековое, чтобы был рыцарский антураж или там что-то восточное, например, самураи, – начала директриса. И замолчала, вопросительно-просяще глядя на Женю. – И что? – сказал Женя, посмотрев с усмешкой на директрису. – Нужны деньги, если, конечно, вы не против, – тихо сказала директриса. «Умеет просить, коза, – подумала Таня. Хотя идея сделать рыцарский зал ей понравилась. Можно проводить турниры… Девчонки в красивых ниспадающих платьях, мальчишки в латах и шлемах с перьями… Только нужен не этот маленький зал…» Цветы и поцелуй – как награда победителю над поверженным и умирающим в крови и пыли противником… Таня вздрогнула от такой мысли. – Извините. – Мимо них проскользнула девушка с длинной палкой в руках, которой она случайно задела Женю. Девушка остановилась буквально в паре метров от них и виновато посмотрела на мужа Тани. Таня подняла глаза и обмерла: Жанна! – Я вас не сильно ударила? – виновато спросила Жанна. Она была в белом спортивном костюме и в красных чешках, волосы распущены. – Что ты, красавица, – улыбнулся Женя, – я даже не заметил. Жанна сделала немыслимый акробатический кульбит и оказалась у самых ног Жени, преданно глядя снизу-вверх в его глаза. Молния её курточки оказалась расстёгнута ровно настолько, чтобы Женя отчётливо видел её грудь, на которой не было лифчика. «Вот сучка», – подумала Таня, но вслух сказала: – Ты, девочка, аккуратней со своей палкой. – Это не палка, – ответила Жанна, вставая, – это сарисса, копьё, которым вооружались фалангисты царя Александра.