– Я всегда хотел побывать в Китае, – заметил Барти. – Когда-то в Лаймхаузе у меня была интрижка с китаянкой. Она была само очарование. Я даже готов был жениться, но ее семья настроилась категорически против. – Ты? – удивился Скинз. – Жениться? Хватит заливать. Единственная, на ком ты чуть не женился, была та, из Шордича, с бегающими глазками. И то лишь потому, что ее братец пообещал разобраться с тобой, если ты этого не сделаешь. – У нее волосы были как шелк… – Казалось, Барти не слышит его. – И самые нежные руки в мире… Я решила оставить его наедине с воспоминаниями и продолжила: – Мистер Оттертуайт отказался последовать за своим хозяином, но по причинам, которые я никогда не пойму до конца, леди Хардкасл настояла на том, чтобы я поехала с ней. – А что мне было делать без своей горничной-недоучки? – вмешалась в рассказ миледи. – Ведь впереди меня ждала масса крови, грязи и дегтя. И кому же я могла доверить чистку своей одежды? – Ну, если на это посмотреть с такой точки зрения… Так вот, я написала маме и сестре, упаковала свои жалкие пожитки и взошла на борт парохода компании P&O, который направлялся на таинственный Восток. Поездка заняла три недели. Три недели! Я прочитала в своей жизни достаточно мемуаров разных путешественников и видела достаточно атласов, чтобы предположить, что Китай – это где-то очень далеко… но три недели! А ведь я всегда считала, что от дома Мамгу до бакалейной лавки дистанция огромного размера. – От нашего балагана до бакалейщика тоже не близко, – заметил Скинз. – Так вот, – сказала я, нахмурившись, – сэра Родерика назначили в Британское консульство в Шанхае, и нам выделили небольшой домик в английском поселении. Сказать по чести, там было все равно что в Лондоне, только теплее. Поселок был переполнен европейцами, и его с трудом можно было отличить от Кенсингтона[49]. Хозяйка все так же продолжала таинственно исчезать в самые неподходящие часы, а я все так же ничего не подозревала. – То есть настоящий Китай вы так и не видели? – уточнил Барти, слегка расстроившись. – А Шу Чунь говорила, что там полно чудес… – И все эти чудеса я ей продемонстрировала, – сказала леди Хардкасл. – Я наняла местную горничную, которая учила нас шанхайскому и мандаринскому наречиям. А потом показала нам китайскую часть города, где мы могли ходить по магазинам, есть и встречаться с местными жителями. Я ведь даже купила нам какую-то одежду, правда? – Купили. Жаль, что то платье исчезло. – Мне тоже. Когда-нибудь нам надо будет вернуться туда. Хотя боюсь, что тогда я сильно шокировала милых дам в консульстве – они подумали, что я решила «сойти за местную». А это «категорически неправильно». – Они были бы еще больше шокированы, если б узнали, что у вас действительно на уме. Я сама была в шоке в ту ночь, когда узнала. Теперь музыканты слушали рассказ очень внимательно. – Это произошло сразу после захода солнца, – продолжала я. – Я услышала, как закрылась входная дверь, и подумала, что сэр Родерик вернулся после своей бесконечной партии в карты. Но потом вспомнила, что он появился в доме незадолго до того, как я отошла ко сну. Так что мне надо было встать и посмотреть, кто пришел. – Ну, вы же можете за себя постоять, – сказал Скинз. – Мы все это хорошо знаем. Я помню, что вы сотворили со стариной Хэддоком. – В то время это было не так. Тогда я была просто испуганной восемнадцатилетней девчонкой, которой Бог дал ума не больше, чем кочану капусты. Но я все-таки посмотрела. И там, в холле, повернувшись ко мне спиной, стоял полный китаец. Наверное, я от удивления шумно втянула в себя воздух, потому что он повернулся ко мне, и я поняла, что это не кто иной, как Эмили, леди Хардкасл, одетая в китайский халат поверх нескольких слоев ватина. – Естественно, что тогда все вышло наружу, – продолжила леди Хардкасл, – и мне пришлось ей все рассказать. Надо было или сказать правду, или придумать какую-то чепуху вроде вечерних репетиций «Микадо»[50] с консульскими дамами. – А я, наверное, в это поверила бы, – заметила я. – Мне ведь было всего восемнадцать. Или девятнадцать… уже не помню точно. Помню, что это было в начале девяносто шестого года, но число вылетело из головы. В любом случае, я была молода и хотя и выглядела достаточно искушенной из-за того, что выросла в цирке и все такое, все еще слишком мало знала о жизни богатых и могущественных. И была уверена, что по вечерам все репетируют Салливана и Гилберта. – И это было действительно так, но только не «Микадо», – вновь вступила хозяйка. – Жуткое нагромождение ерунды в покровительственном духе. Нам больше нравились «Пираты Пензанса»[51]. Я всегда хотела сыграть генерал-майора Стэнли. Понимаете, так получилось, что я действительно живое воплощение генерал-майора. И почти уверена, что вполне могу «выписать счет за стирку вавилонской клинописью»[52]. – Вы закончили, миледи? – покашляла я. – Конечно. Спасибо, милая, – хозяйка сделала еще один глоток бренди. – И вот, пока я готовила для нее ванну, она рассказала мне все, что я только что рассказала вам, и не только это: о преподавателе из Кембриджа, шпионаже, днях, проведенных вне дома, убитых информаторах… в общем, обо всем. Мне казалось, что для одного вечера этого больше чем достаточно, но самое большое удивление было еще впереди. Миледи предложила мне новую работу. – Я просто очень устала, – объяснила леди Хардкасл. – Шпионаж вещь сама по себе непростая, а для женщины это вдвойне тяжело. И все из-за корсетов. Родди ничем не мог мне помочь – ни со шпионажем, ни с корсетами; успех нашей деятельности во многом зависел от того, чтобы он продолжал вести светский образ жизни, в то время как я оставалась незаметной аферисткой вне подозрений. И мне нужна была помощница, которой я могла бы доверять. Умная и энергичная. Такая, которая не просто выполняла бы приказы, но умела думать самостоятельно. Которую было бы трудно заметить среди простого люда. То есть точно такая, какой была Флоренс Армстронг. – Утопающий хватается за соломинку, – пробормотала я. – И это тоже. Но, как выяснилось позже, я сделала отличный выбор. Как вы уже догадались, Фло согласилась, и я стала учить ее тем трюкам, которые сама выучила в тайном и мало описанном мире современного шпионажа. Хотя, честно говоря, по большей части вся работа шпиона заключается в том, чтобы постоянно держать ушки на макушке. Именно поэтому мы с Родди выдавали себя за веселых и беззаботных хозяев бесконечных вечеринок. И изо всех сил старались быть «самыми-самыми». Любой, кто хоть что-то из себя представлял, был гостем наших сборищ, на которых никогда не было недостатка в молодых иностранных дипломатах. Они просто не могли лишить себя удовольствия распустить перья перед восхитительной женой своего соперника, – рассказывая о том, как они могущественны и сколькими секретами обладают. А те, кто умудрялся держать в моем присутствии рот на замке, всегда могли попытаться произвести впечатление на жен клерков и деловых людей – и вот здесь помощь Фло была неоценима. Иногда я просто совала поднос с напитками в ее изящные ручки и отправляла в тур по залу, где она могла слышать все, что говорилось вокруг, не вызывая при этом ни малейшего подозрения. – И кражами мне тоже приходилось заниматься. И тайные встречи в ночи случались, – добавила я. К своему стыду, должна признаться, что всегда немного злюсь, когда мое участие в успехе шанхайской миссии сводится только к роли постоянно греющей уши разносчицы шампанского. – Все было, – подтвердила миледи. – И это, боюсь, может стать нашей погибелью. И именно это поставило вас, джентльмены, под угрозу. – Ну наконец-то, – сказала я. – Кто еще хочет сыра? – Меняем стратегию, – сказала леди Хардкасл. – Не поняла, – ответила я. – Пышки, говорю, тоже не помешали бы. И какое-нибудь горячее питье. Последнюю часть истории надо слушать, удобно устроившись у камина и попивая что-то теплое. – Может быть, горячий шоколад? – С капелькой бренди, – согласилась хозяйка. – Скоро вернусь. – Я вышла на кухню. * * * Когда я вернулась в гостиную, четыре кресла уже стояли перед камином, в который положили новые поленья. Низкий стол передвинули по центру арки из стоящих кресел, и на него я поставила свой поднос. Я разлила горячий шоколад, леди Хардкасл – бренди, а Барти насадил на вилку пышку, прежде чем поднести ее к огню. – Прошло три года, – начала я, усаживаясь. – В девяносто девятом году мне исполнилось двадцать два. Я все больше и больше узнавала о мошеннических методах леди Хардкасл, мы обе все лучше и лучше овладевали шанхайским и мандаринским, а правительство Ее Величества получало все больше информации, которая позволяла ему добиться военного, политического и коммерческого преимущества. Мы были лучшими в Форин Офис, когда дело касалось вынюхивания, подслушивания и вообще сования носа не в свои дела. – Наверное, надо сказать, – прервала меня леди Хардкасл, – что предыдущий год был очень важным в истории Китая. Подписывались новые договоры и бог знает что еще. Гонконг перешел под контроль Британии, немцы получили Циндао. Все побережье было растащено европейцами. А к девяносто девятому году, как вы, возможно, знаете, имперская Германия становилась все более и более агрессивной. Она начинала играть мускулами и звенеть саблями. Поэтому остальные великие державы хотели быть постоянно в курсе того, что замышляют агрессоры. А это значило, что Родди, я и Фло вместе с нами были отправлены на север, в Циндао. По легенде, мы были представителями Ее Величества королевы Британии, прибывшими для того, чтобы пожелать нашим немецким друзьям успехов с их новой базой, хотя в действительности нашей задачей было все тщательно там разнюхать. – Ну и, кроме того, это был повод попрактиковаться в мандаринском, – добавила я. – Иногда мне хочется, чтобы этим мы и ограничились, – с тоской заметила леди Хардкасл. – Но увы… До нас дошли слухи, что имперский флот Германии собирается провести испытания нового корабля в Тихом океане, подальше от всяких любопытствующих. Поэтому мы и навострили наши глаза. Действовали по старому отработанному плану: Родди играл в карты, на бильярде и участвовал в других подобных же мероприятиях, достойных мужчины, а я, притворившись, что у меня болит голова или нашло легкое недомогание, с сожалением отказывалась от приглашений на чисто женские мероприятия и оставалась в постели. А когда вечерние развлечения были в самом разгаре, мы с Фло выскальзывали из дома и во все глаза смотрели по сторонам. – Это, пожалуй, было непросто, – заметил Барти. – Две англичанки должны были привлекать всеобщее внимание. Особенно вы, леди Х. – вы ведь на добрый фут выше любой китаянки. – В сущности, это было не так уж трудно, – ответила я. – В своих китайских одеяниях с минимальным сценическим гримом мы вполне могли пройти поверхностный осмотр. Особенно ночью и в тени. И с большого расстояния. Когда к нам не приглядывались особенно тщательно. – Но в общем и целом вы правы, Барти, – сказала миледи. – Нам приходилось вести себя осмотрительно. Правда, нам здорово везло. В немецких доках всегда было полно народу, но все занимались своим делом, и у них просто не было времени смотреть туда, где лежала густая тень. Так что ночью нам удалось достаточно близко подобраться к секретным стапелям, чтобы понять, что замышляет кайзеровский флот. – И что же это было? – поинтересовался Скинз. – Это была субмарина, – ответила я. – Что за чудовище? – Немцы называют их Unterseeboot – лодка для плавания под поверхностью озера. Или, если хотите, моря. – Вы нас заинтриговали, – сказал Скинз. – Лодка под водой? И кто же на ней поплывет? Русалки? – Приятель, иногда ты выглядишь полным идиотом, – заметил Барти. – Надо внимательнее относиться к тому, что происходит в мире. Они водонепроницаемые. Так что никто в них не мокнет. – А тогда какой в них смысл? – Ты не видишь, как они подплывают, – пояснил Барти. – Одна из них вполне может подкрасться к твоему кораблю и потопить его, а ты и глазом моргнуть не успеешь. Какое-то время Скинз обдумывал услышанное. – И что, у немцев есть такая штука? – спросил он наконец. – Сейчас уже наверняка не одна, – заверила его я. – И гораздо более опасные, тем та, что увидели мы. Не забывайте, что с тех пор прошло десять лет. – Чтоб я так жил, – сказал Скинз. – Надо будет время от времени заглядывать в газеты. – Мы спрятались между деревянными ящиками и металлическими бочками, – продолжила я свой рассказ. – Леди Хардкасл зарисовывала лодку и док, а я записывала информацию об оборудовании и персонале, которые попадались мне на глаза. Затем мы выбрались оттуда тем же путем, что и забрались, и, никем не замеченные, вернулись домой. – Даже другие слуги не узнали, что нас не было, – подтвердила леди Хардкасл. – Так что мне оставалось лишь написать сопроводительную записку к моим рисункам и записям Фло и засунуть все это в мешок с диппочтой, предназначавшийся для Лондона. Сами мы через пару дней вернулись в Шанхай. – В этой работе не было ничего необычного, – сказала я. – За все эти годы мы проделывали ее десятки раз, но на этот раз нам очень сильно не повезло. – Наверное, нам надо было сразу же уезжать из Китая, – заметила леди Хардкасл. – Уже началось Боксерское восстание[53]. И хотя пока беспорядки наблюдались только в сельской местности, они стали постепенно распространяться на прибрежные города. В то время быть европейцем в Китае было вовсе не безопасно. Но мы остались. Мы не чувствовали опасности. Ведь мы же британцы. Кто посмеет… – Не китайские повстанцы, как выяснилось, – перебила ее я. – Прошла уже пара недель после нашего возвращения, и в один прекрасный день леди Хардкасл отправилась на ланч с одной из своих подруг, а сэр Родерик остался дома, чтобы закончить какую-то работу. Я тоже отправилась в клуб, составив компанию горничной этой подруги. Как я помню, мы отлично провели время. Когда все закончилось, мы вернулись домой и сразу же поняли, что с ним что-то не так. Ни одна из нас не могла точно определить, что именно нас насторожило, но тем не менее что-то было не в порядке. А потом мы увидели, что входная дверь взломана. Леди Хардкасл прижала палец к губам, и мы как можно тише вошли в дом. – И сразу же увидели нашу милую китайскую горничную, лежавшую на плиточном полу в луже собственной крови, – напомнила миледи. – Она еще дышала, но уже потеряла сознание. Думаю, в тот день это разозлило меня больше всего. Ведь я сознательно шла на риск, а миссис Ли была цивильным человеком. Кто мог посметь ударить ее по голове и оставить умирать? Мы вполне могли покинуть дом и броситься за помощью, но уровень адреналина у меня в крови зашкаливал. В ящике стола, стоявшего в гостиной, мы держали револьвер – так, «на всякий случай». Боюсь, что я машинально взяла его в руки. – А тем временем я услышала голоса в кабинете сэра Родерика, – подхватила я. – Голос с немецким акцентом говорил что-то вроде: «Мы больше не будем терпеть ваш шпионаж, Хардкасл». Потом раздался голос сэра Родерика: «Поверьте, герр Эрлихман, я просто не представляю, о чем вы говорите. Я являюсь представителем правительства Ее Величества здесь, в Китае. И подозревать меня в том, что я занимаюсь шпионажем, – это невероятная наглость с вашей стороны. Более того, я бы даже сказал, что это черная клевета». Когда он хотел, сэр Родерик умел быть властным. «Я бы счел ваши жалкие оправдания гораздо более убедительными, если б мы не перехватили ваш отчет, – продолжил голос с акцентом. – Я знаю, что вы были в нашем морском доке. “Алмазный шулер”. Не самый сложный для расшифровки псевдоним. Теперь вам придется заплатить за все ваши делишки. Вы были для нас… как это у вас говорится? “Заноза в боку”. Да, так вот, вы были занозой в нашем боку слишком долго. Пора нам вас удалить». Тут я заметила, что глаза леди Хардкасл наполнились слезами. Взяв чашку с шоколадом, она, притворившись, что пьет его, попыталась тайком вытереть их. – Потом раздался пистолетный выстрел, – продолжила я. – Он прозвучал совсем тихо, и это шокировало нас еще больше. Мы услышали звук падения тела, и из комнаты выбежал немец. Увидев нас, он замер как вкопанный, а леди Хардкасл навела на него револьвер. У него самого в руках был блестящий однозарядный пистолет. Немец рассмеялся. «А, старая добрая жена, – сказал он. – Да еще и с оружием… Как мило. Рад встрече с вами, леди Хардкасл, но вам лучше убраться с моего пути. К вам у меня нет претензий». Не теряя хладнокровия, миледи приподняла револьвер и произнесла: «Я не знаю вашего имени, мистер…» Улыбка на его лице немного увяла. Слегка прищелкнув каблуками и поклонившись, он ответил: «Герр Гюнтер Эрлихман, посольство Германской империи, к вашим услугам». Леди Хардкасл не сводила с него глаз. «Что ж, герр Эрлихман, – сказала она, – мне кажется, что вы только что совершили пару глупейших ошибок».