– Правильно. Известность… Известность… А как насчет этой Коудл? Всем известно, насколько трудно бывает женщине выбиться в люди. А тут, смотри-ка, статья на первой странице «Бристольских известий»… – Вы что, думаете, что она убила трех человек только для того, чтобы напечататься на первой странице? – Мне эта женщина очень не нравится, – ответила миледи. – Поэтому я легко поверю, что она вполне могла убить ради чашки чая. – А ведь мы еще не вспоминали про Хьюзов, – рассмеялась я. – Ах да, эти праведные Хьюзы… Но ведь мы ничего о них не знаем. – Не знаем, – согласилась я. – Но какую выгоду они могли бы получить от этих трех убийств? – Ну, например, это подтвердило бы их заявления о том, что фильма Читэма развращает зрителей. Ты же читала в газете, что там написано, – тут миледи открыла свой блокнот: «Человек превратился в безжалостного убийцу, посмотрев этот отвратительный образчик так называемого зрелища, – зачитала она. – Добропорядочный гражданин отвернулся от Света и встал на путь греха, обрекающего его на вечные муки, посмотрев на эти мелькающие тени, порожденные самим Сатаной…» Впечатляет, но лишь потому, что речь идет об убийствах. – То есть вы хотите сказать: «Чего ждать окончательного падения нравов, когда можно пойти и убить»? – Ну, мы сталкивались с еще менее рациональными мотивами убийств. – Это верно, – согласилась я. – А вы знаете, я ошиблась, когда сказала о том, что вся труппа была убита. – Правда? – Конечно. Что с этим парнем, который играл Джорджа? – Джорджа? – повторила миледи, вспоминая. – А, это тот парень, который был влюблен в юную красавицу? Тот, который сошел с ума и бросился… – Она окинула взглядом слякотный двор. – Ну да, тот самый. Почему он не принимает участия в этом туре? А может быть, он взбешен, что его не пригласили, и из мести убивает коллег одного за другим? – Но тогда почему Орум? – не сдавалась миледи. – Какие-нибудь старые дела, – уверенно заявила я. – Возможно, в прошлом они крепко поссорились. Леди Хардкасл оторвалась от своего наброска и улыбнулась. – Что ж, я всегда говорю, что ничего исключать нельзя до тех пор, пока у нас не появятся факты. А в настоящий момент твое предположение так же хорошо, как и любое другое. – Это может быть даже леди Фарли-Страуд, которая пытается таким образом привлечь внимание к этому передвижному представлению живых картин. – А вот теперь я вижу, что ты устала, – заметила хозяйка со смешком. – Иди, поиграй пока. Я уже скоро. И я отправилась бродить по церковному двору. * * * При дневном освещении я поняла, что двор гораздо больше, чем мне казалось. От древней рябины, под которой мы в среду нашли тело Бэзила Ньюхауса, я тогда с большим трудом смогла в предрассветных сумерках рассмотреть всего несколько надгробий и памятников. А сегодня, при ярком осеннем солнце, я увидела гораздо больше. Могилы, которых здесь оказалось очень много, были аккуратными и ухоженными. Старые надгробные камни потемнели от лишайников, а некоторые из них накренились так, как будто их сбил неуклюжий великан. Я не увидела никакой стены, но граница двора была четко обозначена живой изгородью и растущими деревьями, большинство из которых были не менее древними, чем «наша древняя рябина». Что за деревья, я так и не смогла определить. Старая потрепанная тележка стояла возле прорехи в живой изгороди, представлявшей из себя некий проход. Тележка было доверху нагружена сеном, что показалось мне довольно странным, пока я не заметила совсем рядом ослика, с удовольствием наслаждавшегося таким угощением. Я как раз размышляла над тем, как странно видеть ослика на церковном дворе, когда услышала голос леди Хардкасл. – Армстронг. – И это точно была она. Никто другой так поступить не мог. Стоит мне хоть на несколько минут остаться наедине со своими мыслями, как она уже зовет меня… – Иду, миледи, – крикнула я в ответ. – Просто бегу и падаю, – добавила я уже тише. Правда, вернувшись, я поняла, что позвала она меня не просто так, а потому, что рядом с ней стоял инспектор Сандерленд в компании ее старого друга доктора Гослинга. Я ускорила шаги. – Пришли Симеон с инспектором, – сообщила она мне. – Уже вижу, – сказала я. – Доброе утро, джентльмены. Они оба поздоровались со мной и коснулись пальцами краев своих шляп. – Ну, и какие новости о нашей местной представительнице четвертой власти? – поинтересовалась леди Хардкасл. – Вы же знаете, я очень серьезно отношусь к своим обязанностям слуги Короны и блюстителя закона, – нахмурившись, ответил ей Сандерленд. – И моя профессия заставляет меня одинаково обращаться со всеми гражданами, не выделяя никого из них… но эта чертова женщина выносит мне мозг. – Я тоже спокойное и терпеливое существо, – рассмеялась миледи, – но должна признаться, что со мной она делает то же самое. Мне кажется, что она просто так воспитана. – Я, наверное, никогда не встречал никого столь же чванливого, грубого… и… напыщенного, как эта чертова репортерша, – заметил инспектор. Теперь наступила очередь доктора Гослинга рассмеяться. – Спокойнее, старина, – сказал он. – Хотя словечко ты подобрал что надо. Надо будет почаще применять его. В медицинском мире я встречал нескольких, у кого эти слова вполне могут быть написаны на визитных карточках: «Мистер Дж. Фитцгерберт-Смит, чрезвычайный уполномоченный хирург и напыщенный старый болван». – Что ж, – инспектор, казалось, все еще не мог прийти в себя. – Честное слово. Это нечто. Она ни слова не ответила на мои вопросы относительно того, где находилась и что делала во время убийств, а вместо этого стала доставать меня по поводу того, что Отдел криминальных расследований полиции Бристоля все еще не выследил «Ведьму из Литтлтон-Коттерелла». – Но, – заметил доктор Гослинг, – если честно, то вы действительно еще не поймали эту ведьму, не так ли? Посему в том, что она говорит, есть нечто. – Не забывайте, что я могу сделать так, что сержант Добсон «совершенно случайно» запрет вас в камере до конца сегодняшнего дня, – напомнил ему инспектор. – К сожалению, когда она, наконец, успокоилась и решила ответить на мои вежливые и терпеливые расспросы, выяснилось, что она никуда не ходила, ничего не видела и у нее есть свидетели, которые могут все это подтвердить. – К сожалению? – переспросила я. – Именно «к сожалению». Я бы был счастлив, если б у меня появилась причина запереть ее в камере хотя бы на несколько часов. – Мы тут рассуждали, что она могла совершить эти убийства, чтобы первой оказаться на месте преступления и «сорвать большой куш». Так, кажется, у них говорится, – вмешалась в разговор леди Хардкасл. – Эта мысль и мне приходила в голову, миледи, – сказал инспектор. – Но у нее алиби на все три убийства. – Возможно, у нее есть сообщник, – предположила я. – И об этом я тоже подумал. Но потом стал ломать голову, кто смог бы с ней работать, и, черт возьми, мне пришлось исключить такую возможность. Нет, она просто сильнейший раздражитель, но не более того. – И тем не менее, – заметила леди Хардкасл, – ее мы тоже можем исключить из нашего списка. Причем для этого ей даже не пришлось умереть. – А вот это жаль… – сказал инспектор Сандерленд. – Ну а ты, друг мой Симеон? – Миледи улыбнулась. – Что новенького в лаборатории? – Кроме того, что я лишился всех своих трупов? На ежегодном обеде полицейских врачей я буду для всех посмешищем. – А у вас что, бывают такие обеды? – поинтересовалась миледи. – Уверен, что хотя бы одно такое сборище они устроят специально. Чтобы посмеяться надо мной. – Но ведь в этом нет твоей вины, мой дорогой. Среди блатных ходят слухи о том, что твое помещение явилось жертвой разборок орудующих в доках банд. – Это с каких это пор ты получила доступ к этим слухам? – Ты не поверишь, дорогой. Хотя, честно говоря, нам об этом рассказал инспектор. – Каковы бы ни были причины пожара, моя работа значительно осложнилась. Знаешь, отсутствие трупов и все такое… Но тем не менее кое-какие новости у меня есть. – Гослинг достал конверт из портфеля, который был у него с собой, и протянул его инспектору. Пока инспектор изучал содержимое конверта, Гослинг продолжил свой рассказ: – Яблоко, которое, как вы сказали, вам удалось вырвать из скованной трупным окоченением руки актрисы – кстати, Эмили, напомни мне об этом позже… Так о чем бишь я? Ах, да яблоко. Его шкурка проколота в одном месте, а в самом яблоке обнаружено невероятное количество цианида. Достаточное, чтобы убить женщину в течение нескольких мгновений. И не только ее, но и всех ее друзей со стадом слонов в придачу. И все равно что-то еще останется. – Кажется, ты прав, – заметил инспектор, читая отчет Гослинга. – А это значит, что или убийца очень, очень, очень хотел убить ее, или просто не представлял, что делает, и вводил яд до тех пор, пока не решил, что этого достаточно. – А пирог? – спросила леди Хардкасл. – Пирог? – переспросил доктор Гослинг. – Ну да, пирог. В нем не было никаких «странных» грибов? – Конечно, это был грибной пирог с цыпленком. – Было видно, что Гослинг не понимает, о чем идет речь. – А с этими грибами все в порядке? Может быть, они из Америки? Или это тот сорт, который используют в религиозных церемониях? – Это я еще не успел проверить, – ответил Гослинг. – Я хотел бы, старушка, встречаться с тобой почаще, но, когда это наконец происходит, ты вечно заводишь со мной разговор об отравленных грибах… – Проверь, прошу тебя, – сказала миледи. – У меня есть гипотеза. На юго-западе Америки растут грибы, которые некоторые племена используют для того, чтобы ввести человека в транс и вызвать у него галлюцинации. – Ну… если это действительно так… – задумчиво произнес врач. – Хотя, честное слово, я не знаю, как это проверить. А откуда у тебя такие мысли?