Кулаки и раскулачивание. Спецпереселенцы. Народные бунты. Предложение Зайдера. Голос Тани Кулаков делили на три вида. И все эти категории считались особо опасными, то есть представители всех этих категорий подлежали полному уничтожению. Первая категория представляла собой так называемых «контрреволюционеров». К ним относились люди, активно противодействующие организации колхозов, бегущие с постоянного места жительства и переходящие на нелегальное положение. Главы кулацких семей первой категории арестовывались со всеми членами семьи. Дела об их действиях передавались на рассмотрение «троек» в составе представителей ОГПУ обкомов (крайкомов) ВКП(б) и прокуратуры. Вторую категорию составляли богачи. Это были люди, разбогатевшие на сельском хозяйстве во времена НЭПа – производящие продукцию сами или умелые посредники, которые богатели на незаконных или даже законных сделках на рынке. Богатые люди имели определенный авторитет. Их записывали в ярый антисоветский актив потому, что при взгляде на них у простых людей появлялась мысль разбогатеть так же, как они, не вступая в совхозы и колхозы и не отдавая государству свое имущество. Даже если богатство было нажито честным трудом, все равно они подрывали изнутри всю политику советского государства. Ведь в этой политике разбогатеть и хорошо жить должно было государство, а не отдельный человек. Раскулаченные крестьяне второй категории вместе со всеми членами семей выселялись в отдаленные районы страны на спецпоселение, или трудовое поселение. Иначе это называлось «кулацкой ссылкой», или «трудссылкой». В справке отдела по спецпереселенцам ГУЛАГа ОГПУ указывалось, что в 1930 году из Украины было выселено 63 720 семей. Из них в Северный край – 19 658, на Урал – 32 127, в Западную Сибирь – 6556, в Восточную Сибирь – 5056, в Дальневосточный край – 323, в Якутию – 97 человек. К этим людям не применяли высшую меру наказания – расстрел, так как считалось, что они могут трудиться на благо государства и тем самым приносить пользу. Но в документах не указывалось, что трудиться они будут в условиях, которые равнозначны расстрелу, ведь в ледяном мраке Сибири выживут лишь единицы украинцев. К третьей категории относились все остальные кулаки. Это были люди, имеющие большое хозяйство и не желающие отдавать государству свой скот и имущество и вступать в колхозы. Кулаки из третьей категории переселялись внутрь области или края. Они не отправлялись на спецпоселение, их не везли в Сибирь. Но свобода ограничивалась тоже достаточно серьезно. На практике третья категория оказалась самой большой. Выселению с конфискаций имущества подвергались не только кулаки, но и так называемые подкулачники, середняки, бедняки и даже батраки, уличенные в прокулацких и антиколхозных действиях. Не единичны были и случаи сведения счетов с соседями и принцип «грабь награбленное». А это уже явно противоречило четко указанному в постановлении пункту о недопустимости ущемления середняка. В результате проводимой Сталиным политики коллективизации более 2 миллионов крестьян были депортированы, из них только 1 800 000 в 1930 году. Страшная политика вызвала массу восстаний среди населения. Только в марте 1930 года ОГПУ насчитало 6500 массовых выступлений, из которых 800 было расстреляно в полном смысле этого слова. А к лету 1930 года около 2,5 миллионов крестьян приняли участие в 14 000 восстаний против советской политики коллективизации. Сталин желал ввести централизованное планирование, ускоренные сроки для развития тяжелой промышленности, а также полностью уничтожить кулаков в деревне как класс. Последствия оказались жестокими и непредвиденными, но – политика сработала. Цели и средства коллективизации были достигнуты, но обойтись без крови не получилось. Нужно было чем-то расплачиваться за бешеный рост, причем деревня была не самой страшной ценой. Результаты коллективизации в СССР показали, что этот путь, который хоть и потребовал многочисленных жертв, дал такие невероятные плоды, каких ожидать никто даже не мог. Всего за 10 лет промышленность прошла столетний путь и вышла на второе место в мире, уступив только США. Для ужесточения и системы, и более быстрого получения результатов были предприняты жесткие меры, о которых никто раньше даже не слышал. Была введена паспортная система с жестко фиксированной пропиской, без которой свободное передвижение по стране стало совершенно невозможным. Причем, в отличие от рабочих, крестьян привязали к деревне и колхозу, и паспорта им даже не выдавали, что полностью лишало их возможности сняться с насиженного места и уехать. Для проведения коллективизации были мобилизованы 25 тысяч рабочих из городов, готовые выполнить партийные директивы. Уклонение от коллективизации стали расценивать как преступление. Имущество не согласных конфисковывалось полностью. К февралю 1930 года в колхозы записались уже 14 млн хозяйств. Зимой 1930 года во многих деревнях и селах можно было наблюдать страшную картину. Крестьянам вооруженные солдаты велели гнать на колхозный двор всю свою скотину: коров, овец, кур и гусей. Иногда вместо двора был широкий сарай, огражденный забором. Руководители колхозов на местах понимали решения партии по своему – если делать общим, то абсолютно все, вплоть до птицы. Кто, как и на какие средства будет кормить скот, заранее предусмотрено не было. Естественно, большинство несчастных животных погибало через несколько дней. Более опытные крестьяне забивали свой скот, не желая отдавать колхозу. По животноводству был нанесен страшный удар. Поэтому, даже если и возникал колхоз, то в первое время с него и брать было нечего. Город стал испытывать еще бóльшую нехватку продовольствия, чем раньше. То, что у крестьянина ничего не покупали, а забирали даром, вело к страшному сокращению производства. В 1930 году раскулачивание официально было возведено в ранг государственной политики. Аренда земли и использование наемного труда были категорически запрещены. Искусственное разделение всего крестьянского населения на три неопределенные «кулацкие» категории привело к полному произволу на местах. Составлением списков семей, подлежащих раскулачиванию, занимались местные органы ОГПУ и власти на местах, при участии так называемых деревенских активистов. Такие активисты из зависти доносили на тех, у кого есть, к примеру, две лошади или две коровы, или просто хороший дом. Согласно постановлению ОГПУ, число раскулачиваемых по району не должно было превышать 3–5 % от всех крестьянских хозяйств. Бóльшая часть раскулаченных спецпереселенцев погибали, не выдерживая страшных условий. Людей высаживали прямо на голом месте: в лесу, в горах, в степи. Выселяемым семьям разрешалось брать с собой одежду, постельные и кухонные принадлежности, продовольствие на 3 месяца. Однако весь багаж не должен был превышать 480 кг. Остальное имущество изымалось и распределялось между колхозом и бедняками. Выселению и конфискации имущества не подлежали семьи красноармейцев и командного состава РККА. Когда протестные восстания охватили бóльшую часть Украины, на их подавление были брошены регулярные части Красной армии. В то же время в деревнях начались многочисленные убийства «двадцатипятитысячников» – рабочих-активистов, посланных из города организовывать колхозы. В статье «Головокружение от успехов» в марте 1930 года Сталин писал так: «Нельзя насаждать колхозы силой. Это было бы глупо и реакционно. Колхозное движение должно опираться на активную поддержку со стороны основных масс крестьянства. Нельзя механически пересаживать образцы колхозного строительства в развитых районах в районы не развитые. Такая „политика“ одним ударом развенчала бы политику коллективизации… Дразнить крестьянина-колхозника „обобществлением“ жилых построек, всего молочного скота, всего мелкого скота, домашней птицы, когда зерновая проблема еще не разрешена, когда артельная форма колхозов еще не закреплена – разве не ясно, что такая „политика“ может быть угодной и выгодной лишь нашим заклятым врагам? Чтобы выправить линию нашей работы в области колхозного строительства, надо положить конец этим настроениям». Однако эти слова были лицемерием. Жесткая политика продолжалась в полном объеме, усеивая путь насильственной коллективизации огромными человеческими жертвами. И все это видел своими глазами Мейер Зайдер, когда решил зарабатывать легкие деньги на продовольствии. Однако со временем мирная жизнь ему приелась. Больше всего на свете он мечтал вернуть себе славу бандитского главаря, то самое место, которое так несправедливо, как он считал, присвоил себе Туча. Мечтой Зайдера, которую он вынашивал долгие годы и еще больше укрепил в тюрьме, было занять место Японца, возглавить весь криминальный мир Одессы. Сам Майорчик мало понимал, что для этого ему не хватает ни ума, ни способностей, ни храбрости, ни смекалки, ни справедливости, что было у его покойного друга. Зайдер изо всех сил культивировал в себе эту мечту – до тех пор, пока она не стала его психозом. Он составлял бесконечные планы действия. Но для воплощения этой мечты в жизнь требовались деньги. И Мейер решил их заработать. Наняв вместо себя человека и оставив его в Харькове, он отправился в регион Умани, который знал очень хорошо, чтобы попробовать спекулировать продуктами. Вначале все пошло весьма успешно: Зайдер настолько купался в деньгах, что мог не только откладывать на свою цель, но и жить на широкую ногу, ведь он привык ни в чем себе не отказывать. А потом грянул 1929-й – год, когда коллективизация стала идти усиленными темпами, и дела Зайдера оказались под угрозой. Однажды он едва унес ноги из одного херсонского села, куда приехал договариваться о поставках зерна с местным фермером. Мейер настолько разбогател, что передвигался на личном автомобиле, отчего все принимали его за начальника из ОГПУ и никто не трогал. И как раз в тот момент, когда он находился в селе, туда нагрянули красноармейцы. Крестьяне встретили их с оружием в руках. И Зайдер чудом спасся, бежав среди перестрелки в темноте. Позже он узнал, что того самого фермера, с которым он вел все дела, арестовали, а затем и выслали куда-то очень далеко со всей семьей. В общем, он понял, что с селом нужно завязывать. Мейер вернулся в Харьков и некоторое время трепыхался на подпольной харьковской бирже, провернув там несколько удачливых афер с несуществующим продовольствием. Но аферы эти были такого свойства, что второй раз с ними в том же городе уже ничего бы не получилось. Зайдер вновь вернул того человека на железную дорогу, чтобы не потерять место. И выехал в Одессу. Отправился туда он не один – за время нахождения в Харькове ему удалось подобрать себе несколько проверенных людей из местного криминального мира, с которыми можно было иметь дело. Он запудрил им мозги, называя себя наследником Мишки Япончика, и объяснил, что в Одессу они едут добиваться справедливости – то есть возводить его, Мейера Зайдера по кличке Майорчик, на трон. Единственный человек, который знал правду о том, как обстоят дела на самом деле, был Шахов – Архангел, ставший его правой рукой. Но так как он лично был заинтересован в успехе Зайдера, то помалкивал. Все это Зайдер рассказал Туче, объясняя достаточно подробно, зачем приехал в Одессу. Таня слушала его так же внимательно, как и Туча. Она сразу поняла, что ее хитрый друг воспользовался людьми Зайдера для расстрела «Рыбачьего приюта», чтобы чужими руками загрести жар и убрать Палача, от которого ему велели избавиться на сходе. А вот вторую задачу – найти крысу, засланную чекистами в ряды бандитов, Туча пока не выполнил. И Таня понимала, что он с радостью воспользуется появлением Зайдера в городе – чтобы отвлечь внимание схода от поисков крысы, о которой сам же и говорил. Тане не нравилась такая предприимчивость ее друга, но она понимала, что у Тучи нет другого выхода – найти крысу было не так просто. Хитрые большевики не могли заслать в криминальный мир простого, туповатого человека. Уж конечно, это был не тот мальчишка-красноармеец, которого с перепугу бандиты взорвали в катакомбах только за найденный военный билет. Таня видела, что все люди напуганы, а ряды их слишком разобщены, чтобы найти какое-то разумное решение. Появление Зайдера было на руку Туче. Только вот она, Таня, никак не могла с этим смириться. Она не верила Зайдеру, и у нее были все основания для этого. Но и Таня, и Туча очень внимательно выслушали рассказ Зайдера и даже высказали притворное сочувствие. – Теперь о сходе, – Зайдер прямо перешел к делу, – о том, за что я могу предъявить… – Нет, ты погодь, – решительно перебил Туча, – тут за такое надо подумать… За наш наибольший за сейчас головняк. Ты помнишь Цыпу? Ты знаешь, за шо с ним случилось? Ты знаешь, за кто будет следующий, кого покроет за цей шухер за головой? – Знаю, – прищурился Зайдер, – следующим должен быть ты, – при этом на лице его расплылась ехидная усмешка. И Таня, и Туча охнули одновременно, но Мейер не дал им слова сказать. – Я знаю, кто убил Цыпу. И знаю, что вы все под угрозой, – голос его стал серьезным. – У большевиков есть план по убийству всех бандитских главарей. Так они хотят расчистить местность, а потом перебить всех оставшихся по одиночке. – Но зачем? – не выдержала Таня. – Чтобы подмять вас всех под себя. Знаю. У меня свои люди есть. Еще из Харькова. И знаю, кто это задумал. Кто будет осуществлять. – Кто? – нахмурился Туча. – Да воша та безродная, шлимазл вшивый, по фамилии Петренко, шо за отдел с бандитами борется. У него на ставке штатный палач есть. Он, гнида, убил. – Да ему пошто? – хмурился друг Тани. – Я же объяснил – метод борьбы. Цыпу он убрал. Да тебе и раньше пытался нагадить – уговорить двух тех халамидников стырить из-под тебя общее. Думал, сход тебя завалит… Но нет, общее ты вернул. Теперь решил мочить вас по одиночке. Цыпа был первый. Как самый вшивый швицер. Так шо этот Петренко и будет твой головняк. – Что ты предлагаешь сделать? – резко спросила Таня, с болью наблюдая, как становится белым лицо Тучи, как исчезают с него живые краски. – Мой план прост, – Зайдер снова прищурился. – По моему указу убирают этого Петренко. А ты, Туча, зовешь сход и на нем подтвердишь, что завалить мусора велели мне ты и Алмазная, и что я это сделал. Так я возвращаюсь в ваши ряды со всеми своими людьми. – Убить Петренко? – глаза Тани расширились. Она не раз слышала от Володи о его дружбе с оперативником, но Сосновский всегда был скрытен, и Таня даже не предполагала, насколько дорог ему этот человек. – Да, – кивнул Зайдер, – и чтобы вы подтвердили на сходе, что не просто так я завязал этот базар, а стараюсь для общего дела. – Много, конечно, он нам соли на хвост насыпал… – задумчиво проговорил Туча, – но убивать… – Тебе решать, – Зайдер передернул плечами, – на кону – твоя жизнь. Не моя. – Ты можешь доказать, что Цыпу убил Петренко? – спросила Таня. – Могу, – неожиданно для всех кивнул Зайдер, – вот, держите… Он протянул им документ – это была спецзаписка с печатью секретного отдела ОГПУ о ликвидации криминального элемента по кличке Цыпа согласно спецоперации «Катакомбы Военного спуска». – Что означает «Катакомбы Военного спуска»? – не поняла Таня. – Это то место, где вы проводите сход, так? Вот поэтому так и называется спецоперация по ликвидации бандитских главарей. Всех, кто был на сходе. Без исключений. И тебя это тоже касается, Таня.