– Сам напросился, Саша. А мог остаться с Настей… – Нет. – Или с Маркиным. У него сын – твой ровесник… – Можно я подумаю? – сонно спросил Найд. – Остаться у чужих людей в Москве и целый месяц ходить в чужую школу. Или поехать в Питер и целый месяц не ходить в школу… Я подумал! Всё-таки лучше в Питер. Найд уснул через пару минут. Ещё через четверть часа я тихонько вышел из купе. Зашёл в туалет и вымыл мачете. Потом прогулялся в сторону мёртвого вагона, убедился, что двери туда перекрыты, в тамбуре дежурят проводник, пара крепких мужиков и женщина-кваzи – нашли всё-таки одну. Со стороны вагона-ресторана, как отчитался проводник, тоже всё было надёжно перекрыто и охрана выставлена. И, как ни странно, меня это успокоило. Настолько хорошо, что, вернувшись в купе, я запер дверь, разделся, лёг и мгновенно уснул. Я позвонил в дверь ещё раз. Как будто наклеенной на дверь пластиковой ленты с надписью «опечатано» мне было мало. Постоял, глядя на номер квартиры, – винтики, которыми были прикручены латунные цифры, ослабли. Захотелось достать отвёртку и подкрутить. Только зачем? Тихонько приоткрылась соседняя дверь. Выглянула соседка, я её немного знал. Однажды она застала нас с Олей целующимися в подъезде – и посмотрела столь сурово, с таким неодобрением, будто Ольге было не двадцать лет без малого. Мы тогда не выдержали, захохотали, а Ольга сквозь смех сказала: «Добрый вечер, Марья Захаровна!» – Добрый вечер, Марья Захаровна, – сказал я. В глазах тётки мелькнуло узнавание. – Денис! Ох, Денис, горе-то какое! Голос у неё сразу изменился. Есть такие женщины в годах, которым доставляет удовольствие сообщать о неприятностях. Кто-то заболел, умер, собака убежала, канализационную трубу прорвало, горячей воды две недели не будет, гречка подорожала – что угодно годится. Причём сочувствие из них прямо-таки сочится, но вперемешку со смакованием, с радостным возбуждением. Наверное, для таких самое большое горе, что они сами по себе попричитать на похоронах не смогут. Хотя, пожалуй, теперь у них шанс будет. «Ой, горе-то какое, умерла я на той неделе!» – Знаю, Марья Захаровна, – сказал я. – У всей страны горе. У всего мира. Что случилось-то с Олиными родителями? – В метро они погибли! – с жадным восторгом воскликнула соседка. – Говорят, то ли мертвяк в вагоне поднялся, то ли показалось, – давка началась, паника, поезд остановился, люди по путям кинулись, топтали друг друга, на кусочки рвали со страху… Там и сгинули. И тёща твоя и тесть. Они на рынок ездили, на Рижский, хотели курочку купить фермерскую, пока продают, побаловать себя напоследок. Так и сказали, уходя… Соседка осеклась и с жадным любопытством посмотрела на меня: – А где же Олечка? Где малышка ваш? Я молчал, глядя на неё. – Ох, горе-то! – радостно запричитала соседка. – Марья Захаровна, вы не знаете, может подруги у Оли тут жили какие рядом? – спросил я. – Нет, она девочка скромная была, тихая, переехали сюда, когда большая уже была, школу заканчивала, – протараторила соседка. – Ни подружек, ни друзей – всё с родителями, всё с книжками, солнышко наше… Я кивнул и пошёл вниз по лестнице. Мне даже не с кем было разделить своё горе. Под утро, когда на границе питерской кольцевой поезд незапланированно остановился на разъезде, я проснулся. Снова вышел в коридор, не утруждая себя излишними вещами, – в трусах, с мачете и мобильником. Усталый проводник курил в тамбуре, нарушая все предписания. Поезд расцепляли, извлекая из его середины несчастный восьмой вагон. Как на мой взгляд – так проще было всем доехать до Московского вокзала, а там бы опытные кваzи спокойно вывели восставших и отправили в резервацию. Но тут уже играли роль соображения совсем другого порядка. Три десятка молодых моряков внезапно умерли и обратились в восставших. Один был ликвидирован безвозвратно. Что ни говори, а ЧП государственного масштаба, власти явно решили подготовить общественное мнение. – Бедные ребята, – пробормотал проводник, глянув на меня. – Что ж случилось-то? Я пожал плечами. Версия с несвежей шаурмой, конечно, убедительной не выглядела. – Вам, кстати, велено из купе не выходить, – добавил проводник. – Начальник поезда сообщил. Просил даже вас запереть. – Знаю, знаю, хотят наградить, – сказал я. – Прямо на перроне, боятся, что убегу от награды. Хотят вручить именные настольные часы от Министерства путей сообщения в виде маленького чугунного паровоза. В двенадцать часов дают гудок. Шикарная вещь, такую только для особо отличившихся выпускают! Проводник нахмурился. Недосып явно сказался на скорости его мышления. – Какой чугунный паровоз? – Маленький, – я показал руками. – Или вы про модель? «ФД». «Феликс Дзержинский». Впереди на котле вместо красной звезды – циферблат. Но я не хочу брать. – Здорово, – задумчиво сказал проводник. – А почему не хотите брать? – Гудят громко, – объяснил я. – Днём ещё ничего, а ночью? И уголь в Москве сложно достать, а паровой котёл, знаете, какой прожорливый? – Да ну вас, – сказал проводник. – Как вы можете в такой ситуации шутить? Я посмотрел на вагон, который оттаскивали по путям. Сказал: – Всё лучше, чем плакать. – Вы учтите, вас не награждать собрались, – предупредил проводник. – Посетители ресторана написали петицию о том, что вы сознательно убили восставшего. вместо того чтобы принять меры к задержанию. В Питере очень строго к этому относятся, знаете ли. – Да, в Питере с восставшими всегда обращались хорошо, – согласился я. – Уже два века как. Спасибо. Я, в общем-то, догадывался. Даже знаю этого посетителя. Дожидаться, пока наш поезд снова сцепят, удалив из него мёртвый вагон, будто ампутировав погибший орган, я не стал. Прошёл в другой тамбур, там никого не было. Подумал секунду. И позвонил по телефону. – Проснулся? – спросил Маркин. Голос у него был традиционно бодрый. – Что-то рановато доехал до культурной столицы. – Восьмой вагон отцепляют. – Ясно. Почему сразу не сообщил? – Не хотел будить. – Спасибо, в итоге меня разбудили, как только я заснул. Ты что творишь, Денис? – Защищаю невинных. – Ты ещё добавь: «соблюдаю закон». Почему ты убил восставшего? – Он собирался кинуться на женщину. Разодрал бы ей горло вмиг. – Женщина-то хоть красивая? – спросил Маркин. – А то! Мой начальник хмыкнул. Спросил: – Задержать не пробовал? Учитывая твой игривый настрой, уточняю – восставшего задержать не пробовал? – Маркин, ты же меня знаешь, – сказал я. – Он ускоряться начал. Охотиться. Секунды оставались. – Едва восстав – ускорился? – с сомнением спросил Маркин. – Бывает, сам знаешь. Маркин неохотно сказал: – Всё бывает… От меня требуют санкцию на твоё задержание. Я, конечно, их послал. Пообещал сам разобраться и наказать. – Кто требует? – Кваzи, кто ж ещё… Парень был питерским, в его завещании указано согласие на восстание… Советую позвонить Бедренцу. Я выразительно помолчал. – Ты же всё равно едешь в их ведомство, – сказал Маркин. – И всё равно бы с ним встретился. – Не хочу встречаться в роли просителя. – Понимаю, – одобрил Маркин. – Но если тебя посадят до выяснения, мне будет очень трудно тебя выковыривать из питерских застенков. Какой слог! Питерские застенки! Видать, достали Маркина безопасники кваzи… – Не посадят. Я с Сашкой, что они, мальчишку в застенки бросят? Маркин на некоторое время замолчал. Потом спросил: – Ты что, с сыном в Питер поехал?