— Я так понимаю, что это письмо чистое. — По крайней мере, так утверждает княжий отравитель. Деана чуть улыбнулась. — Чей это знак? — Она указала на лаковую печать с некой странной птицей. — Имперского посла. — Варала чуть улыбнулась. Деана задумалась. Сразу после ее визита в Око меекханский посол «заболел», и с этого времени Империя молчала. По сегодняшний день. Лаковая печать сломалась, зашелестела бумага. Элегантный мелкий почерк открылся ее глазам. — Ну вот. Наконец-то наш друг сделал ход. Но ты не поверишь, какая у него просьба. Глава 24 — Как посмотрю, копать-то тут все горазды… Я прав? Что за искусство махать лопатой, да? Каждый дурак умеет. По крайней мере, так утверждал мой святой памяти батюшка, прижми Владычица его душу милосердно к своей груди. Люка-вер-Клитус сидел сбоку, под куском полотна, защищающим его от солнца, и смотрел, как Оверерс-кан-Сумор прохаживается перед сотней измазанных с ног до головы людей, большая часть которых сейчас напряженно глядела в землю. Опираясь на лопаты и кирки, задыхающиеся и грязные, они олицетворяли картину нужды и отчаянья. Кан-Сумор энергично размахивал руками, а его покрытое щетиной лицо налилось пурпуром. Слух гласил, что батюшка его был обедневшим меекханским дворянином, а мать происходила из одного из племен Великих степей, и, пожалуй, именно от нее он и унаследовал темперамент, поскольку продолжал, не выбирая слов: — Но я уверен, он должен радоваться, что уже мертв и не имеет возможности увидать нечто такое, что Третья сраная рота сраного полка Волка осмеливается называть шанцами! Что это вообще, во имя поджаренных яиц Реагвира, такое?! Ваши отцы, трахая ваших матерей, наверняка думали о своих овцах, потому что как иначе объяснить, что я должен командовать стадом баранов?! Он вскинул левую руку, показывая кожаный, окрашенный в желтый цвет карваш[1], охватывающий его предплечье. — Видите? Кахель-сав-Кирху, кажется, решил, что не любит меня. Похоже, чем-то я ему не угодил, поскольку он решил, что после смерти Хамена я стану капитаном вашей банды. А потому вызвал меня лично, чтобы объявить об этом, и клянусь, морда его тогда была искривлена в по-настоящему зловещей ухмылке. Это случилось часа два назад, а потому я надеялся, что после возвращения застану тут нечто, что могло бы остановить пусть не целую армию, то по крайней мере банду безногих и безруких калек. Но это?! Оверерс ткнул за возвышающуюся за спиной отряда призму земли, напоминавшую гигантскую коровью лепешку. Третья рота продолжала смотреть в землю. Люка вздохнул. Сам он участия в работе не принимал, поскольку в последней битве сперва получил чеканом в голову, а сразу после этого — обухом топора в плечо и теперь носил на лбу толстую повязку, а левую руку держал на перевязи. Зато мог прекрасно объяснить, что тут вообще случилось. Он начал вставать, чтобы закончить этот спектакль. В конце концов, у них была работа. — Где Мафхус? — загремел новый капитан. — Его вызвали к квартирмейстеру за доспехами и шлемами, — раздалось сзади. — Взял половину роты. Сразу после того, как ты… капитан, пошел в штаб. Оверерс-кан-Сумор заморгал, пойманный врасплох. — Э-э-э-э, тогда кто тут командовал, пока меня не было? Тишина. Люка снова плюхнулся на землю. В этом-то все и дело. Потом в стене солдат возникла щель, и отряд распался на две части. А между ними, по пояс в дыре в земле, показалась худая, перемазанная грязью по самую макушку фигура. — Колесо? Широкая ухмылка расколола маску засохшей грязи. Из-под нее виднелись куски обожженной красной кожи и обуглившихся волос. Но казалось, что девушка не обращает внимания на раны. — Оверирс! — переврала она имя командира. — Мы копаем. Земля хорошая. — Колесо набрала горсть почвы в руку и сунула в рот. — Вкуссснотища. Капитан повел по остальным взглядом. Ни один из нескольких десятков мужчин не пробовал посмотреть на него в ответ. — Вы не пытались… — Знаешь, что не получилось бы. — Бонмер-ове-Поск, один из самых старших солдат роты, наконец взглянул прямо на кан-Сумора. — Колесо снова навестили «они». Приказали ей быстро копать, а она приказала копать нам. Ты сам сказал, чтобы мы тогда не мешали ей и делали, что она велит. Фонмер пытался ее удержать, так Колесо сломала о его голову лопату. Нам пришлось его вон там положить. Все глянули в сторону Люки, где лежал мужчина с перебинтованной головой. — Ты ее не видел тогда, Оверерс. Вопила, ругалась и плакала попеременно, а мы махали лопатами, поскольку если кто-то переставал, то она напрыгивала на него с когтями. Согласное ворчание подтвердило его слова. Колесо улыбнулась еще шире, показывая грязные зубы, и сунула в рот новую порцию земли. Только что повышенный до командира Третьей роты Оверерс прикрыл глаза, а его челюсти минуту ходили из стороны в сторону, словно он жевал кусок старой конины. — Она не может тут остаться. — Бонмер выглядел по-настоящему смущенным, но решительным. — Мы должны отослать ее в лагерь женщин и детей. Часть отряда поддержала его. Меньшая часть. Люка-вер-Клитус вскочил и двинулся в сторону солдат. Сразу же почувствовал головокружение — пришлось остановиться, тяжело дыша, и сражаться с волной тошноты. Но, проклятие, никто не посмеет отослать Колесо в тыл. Она была солдатом отряда и заслужила уважение. Но, прежде чем он одолел половину дороги, думая, что не обиделся бы, помоги ему кто из негодников, Оверерс-кан-Сумор уже был около девушки, присев на краю дыры, которую она себе выкопала. А судя по состоянию рук и сломанных ногтей, выцарапала в земле. Капитан улыбнулся и ласково прикоснулся к ее голове, гладя по обожженной коже, а Колесо оскалилась еще шире. Ее левый глаз блеснул молочной белизной. — Она, — начал медленно и тихо Оверерс-кан-Сумор, — солдат взвода разведчиков полка Волка. И у нее на счету побольше проклятых богами хозяев и их солдат, чем у любого из нас. Включая меня. Ты ведь видел ее в Ночь Огня, Бонмер? Ночь Огня. Так в невольничьей армии называли нападение гегхийцев несколько дней назад. Полк Волка был первым полком, который пошел в контратаку, но заплатили они за это высокую цену, потеряв до четверти состава. Погибло много опытных солдат, особенно в первые часы сражения, когда командиры стояли в первых рядах, чтобы своим примером справиться с хаосом и паникой. Потому сейчас меняли структуру командования, и даже простые десятники получали красные, желтые или — невероятное дело — зеленые карваши, те, что цветами своими отсылали к званиям меекханской армии. Люка знал, что Колесо была в первых рядах всю ночь. Мелькала во тьме, как злобный мстительный дух леса. И сражалась. Сперва копьем и саблей, потом, когда потеряла их, ножами, а в конце битвы бегала между деревьями со сломанной рукоятью секиры в одной руке и с камнем — в другой, покрытая смесью пыли, крови и пепла, вопя и убивая каждого гегхийского солдата, который попадался ей на пути. Особенно яростно преследовала чародеев, словно ее тянуло к Силе, бушующей вокруг них. Так ее и нашли после битвы, рядом с тремя трупами, в волдырях и со следами огня, что вырвался из-под контроля. Маги, что использовали слишком много аспектированных чар, а потому погибли быстрой, хотя вовсе не ласковой смертью, — а Колесо заплатила за это обожженным слева лицом, закрытым бельмом глазом, волосами, спаленными до корней, и коллекцией ран, которой не устыдился бы и ветеран многих войн. И кое-чем еще. С того времени совершенно исчезла девушка, с которой можно было поговорить и которую лишь время от времени навещали «они». Люке казалось, что теперь эти «они» стоят вокруг нее днем и ночью, а сама Колесо — откатилась до того дня, когда ее вытягивали из рудника. Она снова сделалась диким зверьком, танцующим на ниточках безумия, — и порой безумие это поворачивалось против их собственных людей, а потому Люка не удивлялся, что некоторые из них хотели бы от нее избавиться. Но, похоже, новый командир Третьей имел на этот счет свое мнение. — Мы не отошлем ее. И больше не станем к этому возвращаться. Колесо? — Д-д-да? — Пойди умойся. Не хочу, чтобы твои раны привели к гангрене. Девочка нахмурилась. — Раны? — У тебя несколько ссадин. Сейчас кто-нибудь проведет тебя в палатку, там девушки помогут тебе умыться. А мы закончим работу. Хорошо? Она взглянула на свои руки, на измазанную грязью куртку. — Ну-у-у, я немного измазалась. У тебя красивый… красивая штука на руке. — Она прикоснулась к карвашу. — Мне нравится цвет. — Тогда позже найдем тебе что-нибудь желтое для украшения. А сейчас, — чернобородый офицер оглянулся через плечо, — сейчас Пила и Совен отведут тебя в палатку и позовут пару девушек на помощь. Ты должна переодеться и умыться. Подал ей руку, помогая вылезти из дыры. — Заберите ее к разведчикам. Ламния знает, что делать. А остальные — сбор! Десятками, а то стоите, словно стадо ослов. Быстро сформировали некий порядок. Люка-вер-Клитус выпрямился, вздохнул и отправился к солдатам. В голове его шумело, а плечо рвало тяжелой болью, но все указывало на то, что кан-Сумор кроме повышения получил также и новые приказы. А Люке хотелось их услышать. Потом, едва он передохнёт, пойдет проверить, все ли в порядке с девушкой по имени Колесо. — Ладно! — услышал он голос нового капитана. — Как вы знаете, я только что от Кахела-сав-Кирху. И был я там не один, но вместе с сотней других идиотов, которые позволили надеть себе на руки это цветное говно. — Оверерс-кан-Сумор махнул карвашем. — Но это значит только то, что я прекрасно подхожу на роль вашего командира. Офицер не может быть умнее своих людей, потому что тогда он стал бы первым сбегать с поля боя и последним — идти в атаку. Он развернулся и указал на город, что находился в каких-то пятистах ярдах. — Там — Помве. Все вы его знаете. У него стены длиной в три мили, шесть ворот, тридцать восемь башен. И примерно тридцать тысяч человек внутри. Мы хотим его захватить, потому что не можем оставлять в тылу ни этот город, ни гегхийцев. А они — по ту сторону, в лагере за валом и рвом. Как видите, не только мы умеем копать. Он поднял с земли палку и принялся рисовать на земле. — Смотрите. А те, у кого найдется и мозг между ушами, может попытаться и думать. — Он нарисовал кривой овал. — Это Помве. Рядом с ним течет река, Тос, помните? Кончик палки вырыл неглубокую борозду и меньший круг по другую сторону от большого. — Это река, а это гегхийцы. Там сидит благородный Хантар Сехравин, а судя по размерам лагеря, у него как минимум пять тысяч человек. Возможно, уцелели несколько чародеев. Мы не знаем. Но этот лагерь означает, что совет Помве не впускает его в город, а значит, мы знаем, что они ему не доверяют. Или получили приказы из столицы, чтобы этого не делать. Для нас лучше: легче разобраться с городом и с гегхийцами по отдельности, чем если бы они бились плечом к плечу. Но пока что делаем вот как. На земле появился полукруг, концы которого упирались в реку. Внутри оказались оба круга: малый и большой. — Копаем. Говорю вам то, что я услышал на совете у Кахела: ставим шанцы, чтобы эти сукины дети из Помве и гегхийцы не имели ни шанса на помощь извне. Чтобы знали: мы справимся с ними раньше, чем придет подмога. На другом берегу реки тоже есть наши люди, а завтра мы закончим строить плоты, свяжем их и перегородим Тос. Река довольно мелкая, по ней могут плыть только легкие лодки, а потому такой преграды хватит, чтобы никто не выбрался из города по воде. Все понятно? Несколько согласных кивков и бормотаний подтвердило, что пока что — все ясно. Люка взглянул на свою роту. Они понимали. Такой стиль командования, когда информация о самых важных целях будущей битвы выходит из штаба — и добирается до самого последнего солдата, был меекханским до мозга костей. Так командовали самые известные имперские генералы. Благодаря этому каждый из солдат чувствовал себя частью живой армии, а не куском мяса, предназначенным на убой. Знал, за что сражается, а потому сражался лучше, а еще мог, не ожидая приказа, гибко реагировать на происходящее на поле боя. Все это — благодаря годам совместных тренировок или, как в случае здесь присутствующих, чувству общей цели. Такой способ командования армией обеспечивал им яркие победы в большинстве случившихся стычек.