Оверерс-кан-Сумор выпрямился и осмотрел окружавших его мужчин. — Вы заметили что-то интересное в этих стенах? По солдатам прошел мрачный шепоток. Все лица передернуло от гнева. — С них сняли трупы, — отозвался кто-то сзади. — Да, это легко заметить. А знаете, что они с ними сделали? Шепот приобрел другую окраску: холодную и мрачную. — Знаете. Они накормили ими речных падальщиков. Напугали нас, посеяли страх, а потом плюнули нам в лицо, выбросив в Тос тела наших убитых братьев. Показали нам этим поступком, сколько мы для них значим. Ни с одной душой не попрощались с молитвой, ни одно тело не получило последних милостей. Мужчины, женщины и дети, единственной виной которых было то, что кто-то надел на них ошейник. — Капитан притронулся к бледной полосе на своем горле. — Их убили, обесчестили их тела, а в конце — опозорили души. Потому что их хозяева все еще верят, что эти рабы были хуже них. Что они были хуже их лошадей, собак, котов и птичек в золоченых клетках. Шепот среди солдат напоминал раскаты грома. Низкие, на грани слышимости. Такой звук издает скальная осыпь перед тем, как пасть вниз, сметая все на своем пути. Оверерс-кан-Сумор с размаху воткнул палку в середину круга, что символизировал город. — Я вижу, вы чувствуете то же самое, что и я, — прохрипел он. — Сав-Кирху просил всех новых лейтенантов и капитанов, чтобы мы напомнили вам, зачем мы здесь. Не ради золота, трофеев, оружия и припасов. Не ради мести, хотя я и не стану спорить с вами насчет этого. Нас ждет немало труда, — он указал на жалкую кучу земли позади себя, — и у вас много раз будет схватывать спину, будут лопаться мозоли на руках, а ноги растираться до крови. А потом, когда мы пойдем на город, вы начнете истекать кровью и умирать. Но помните, зачем мы здесь. Затем, чтобы заявить всему Дальнему Югу, что наступил конец. Что хватит считать людей хуже вещей, конец убийствам, насилию и позору для тех, кто носит ошейник. Прежде мы убегали, преследуемые всеми княжествами, как звери, но теперь мы не станем этого делать. Такие слова я услышал в штабе — и передаю вам. Мы победили гегхийцев, а если придут коноверинцы, то победим и их. Если придет армия Камбехии, Вахези или Бахдары — или все они вместе, то тех сукиных детей мы тоже разгромим и раз и навсегда добьемся уважения. Потому что мы ищем не мести, но желаем свободы и прав, которые отобрали у нас и наших детей. Люка-вер-Клитус выпрямился и осмотрелся вокруг. Люди кивали, сжимали кулаки, молчали. Если бы обитатели Помве услышали это молчание, они отворили бы ворота и вышли бы из города, моля о милосердии. — Это слова Кахела-сав-Кирху, которые он приказал вам передать. А теперь, банда баранов, за работу. Шанец должен быть в пятнадцать футов высотой, а ров перед ним — как минимум десяти глубиной. Я верю, что это для вас — не проблема, особенно сейчас, когда Колесо не помогает нам. — Оверерс улыбнулся, но в улыбке этой не было и следа веселья. — Каждые сто локтей ставим вышки для лучников, каждые двести — проход. Чтобы из Помве даже мышь не выскользнула. И это только начало нашей работы. Когда замкнем внешнее кольцо, начинаем строить шанцы у города. За три дня мы должны быть в двухстах ярдах от стен, на позициях для нападения, а там уже по нам станут бить катапульты и лучники. Но это ведь нам не помешает, верно? — Только если ты будешь с нами, капитан. Мужчина с желтым карвашем на руке пожал плечами и скривился, состроив болезненную гримасу. — А где бы мне еще быть? Вас же только пусти одних, так попытаетесь подниматься по лестницам головами вниз. Кто-то должен за этим проследить. Его взгляд прошелся вдоль строя и задержался на той группке, в которой стоял Люка. — Кто не может копать, пусть не мешают. Остальные — за работу. Десятник вздохнул, развернулся и отправился на поиски Колеса. В последнее время он чувствовал себя достаточно странно, когда та исчезала с его глаз. Да и нужно же было кому-то ее опекать. Последней мысли он улыбнулся. Опекать Колесо. Вот ведь дела. Интерлюдия Он проснулся от чувства, что кто-то склоняется над ним и шепчет на ухо. Навязчивым, просительным, с ноткой гнева и отчаяния голосом. Открыл глаза, уже разбуженный, готовый ответить на угрозу, что не пойми откуда появилась в его лодке. Альтсин был один. Он медленно выдохнул и спрятал китовый нож в ножны. Полярное сияние исчезло, и лодка плыла во тьме. Солнце еще не взошло, но тут, на севере, ночи были длиннее, чем в его родной стороне. Прошло… судя по движению звезд на небе, наверняка побольше часа-двух. Ему ужасно повезло, что лодка не разбилась о льдины. Но канал, которым он плыл, был достаточно широким, чтобы Альтсин не замечал в темноте даже контуров льда по бокам. Ему пришло в голову, что, возможно, сами Близнецы Моря помогали этому мощному морскому течению, поскольку гнев Владычицы Льда угрожал стабильности природных циклов. Собственно, для него это не имело особого значения, хотя, несомненно, тающий почти на глазах лед весьма облегчал путешествие. Альтсин мысленно потянулся вперед. Объект, который он преследовал, был едва ощутим. Он даже не мог сказать, насколько далеко тот находится. Сто миль? Двести? Его след, эхо были неявственными и размытыми. Вовсе не как шепот, который снова зажужжал у него в ушах. «…и обещаю, что до конца жизни не притронусь к вохландскому самогону… и к перцовке… и даже к наливке по рецепту моей бабки. Слышишь? Ни глоточка… Что я, проклятие, должен еще сделать? Чего тебе нужно, ты, упрямый глупый хер? Крови? Я должен отворить себе кровь? Чтобы удовлетворить тебя? Словно бы я, траханый ты сукин сын, только то и не делал всю свою жизнь…» Вор расплылся в улыбке до ушей. Это была молитва… Кто-то здесь, посреди ледяной пустыни, молился Реагвиру. Причем — искренне, не просто бессмысленно бормоча, но вкладывая в каждое слово столько эмоций, что те аж обжигали. Меекх молящегося звучал довольно мягко, и акценты казались другими, чем в Понкее-Лаа, но все было понятным. «…помнишь ту схватку в Бренхагене? Я обещал тебе двух баранов в жертву, если выживу. Ты их получил… Я лично перерезал им глотки. Помнишь? Помнишь, пройдоха? А может, ты ревнуешь, потому что он предпочитает Быка?.. Ну и что? Не будь такой сраной дыркой! Твой брат — хороший бог для стражника. А я… я его не оставлю, слышишь? Я… Гессен Панцв, не оставлю его… слышишь… это дурная смерть для горца… старый ты хрен…» Этот человек умирает — дошло вдруг до Альтсина. Душа Гессена уже наполовину покинула его тело, теперь мужчина бредил, умирая, и потому его молитва резонировала с Силой. И какая молитва! О Мать, — улыбка не сходила с лица вора, — человека, который попеременно то просит своего бога о помощи, то кроет его херами и дырками, нельзя оставлять на смерть. Он сосредоточился на этом шепоте, и вдруг ему показалось, словно в темноте появился некий отблеск, меньше легчайшего отсвета поутру. Альтсин повернул в ту сторону. По мере приближения свет мерк, но у него не было проблем с тем, чтобы видеть в ночи. Люди. Двое людей, которые издали казались теми, кто обрел чудесную способность парить над водой, и только когда Альтсин приблизился, то заметил, что они сидят на льдине — вернее, на куске льда размером с половину его лодки, слишком хлипком, чтобы удерживаться на поверхности под их весом. Лед погрузился на несколько дюймов, а мужчины промокли и потихоньку замерзали. Один сидел на корточках, придерживая над водой голову лежащего без сознания приятеля, и именно он и шептал во тьму молитвы. Ну-ну. Кто говорил, что чудес не бывает? Только не испорть все, остудил он собственное возбуждение. Любая резкая волна столкнет их со льда, а мокрая одежда потянет на дно. Не торопись. Он аккуратно подплыл к мужчинам: так, словно их ледяной плот был из стекла. Молящийся поднял голову, только когда Альтсин кинул ему петлю из куска ремня. Был молодым, а темная борода подчеркивала бледность его кожи. При виде ахерской лодки с монахом на борту он прервал бормотание молитв и раскрыл рот. — Лучше молчи. Нет времени. Твой друг жив? Мог бы и не спрашивать, поскольку видел искорку жизни, тлеющую в лежащем без сознания мужчине, но вопрос был настолько же инстинктивен, как расчесывание комариного укуса. Ври, притворяйся, не показывай, сколько можешь. Он еще не решил, какой историей попотчует эту парочку, но наверняка не скажет им: «Я типа авендери Владыки Битв и услышал ваши молитвы. Не хочу пугать, но после того, как ты обложил меня херами, — охерительные проблемы теперь у тебя самого». — Набрось ему петлю под руки. Осторожно. Хорошо. Медленно, не торопись. Льдина дважды опасно колыхалась, когда Гессен привязывал своего товарища. Альтсин закрепил конец веревки и кинул ему второй, что заканчивался петлей. — Теперь ты. Привяжись. Слушай, эта лодка слишком легкая. Я не хочу рисковать тем, что она может перевернуться. Разверну ее носом и попытаюсь сперва втянуть того, что без сознания, а потом — тебя. Скорее всего, пока мы станем это делать, вы на какое-то время попадете в воду. Не паникуй. Понимаешь? — Да. По крайней мере, мужчина не засыпал его дурацкими вопросами. — Хорошо. Лучше всего было бы, окажись ты с одного борта, а он — с другого. Но если не удастся — что ж, пусть как получится. Внимание, начинаем. Наконец-то пригодились весла, но вор оказался не готов ко внезапном рывку, который едва не перевернул лодку. Мужчины были тяжелыми, а мокрая одежда почти удваивала их вес. Альтсин подполз на нос, с беспокойством наблюдая, как тот погружается все сильнее и сильнее. Борта поднимались над водой хорошо если на пару дюймов. — Сперва твой товарищ. Если бы ты сумел немного мне помочь… Подхватил того, что все еще оставался без сознания, уперся… Казалось, что каждый дюйм, выступающий над поверхностью, удваивает вес мужчины. Альтсин чувствовал, как кровь лупит ему в виски. Вот ведь тяжелый сукин сын! Он приподнялся и с горловым стоном втянул его на борт лодки. «Ты не должен этого делать, ты ведь знаешь? — пробился сквозь гул в ушах насмешливый внутренний голос. — Ты можешь вытащить каждого из них одной рукой, другой почесывая себе яйца. К чему весь этот театр?» Он знал к чему. Чтобы не думать над тем, не стоит ли убить этих людей, когда они начнут задавать ему вопросы. Слишком уж много сил он потратил, чтобы их спасти. Он передвинул лежащего без сознания мужчину на корму, стабилизируя лодку, и со вторым пошло полегче. Хотя на этот раз Альтсин использовал немного чар, потому что скорее помер бы, чем снова втянул на борт эдакую тяжесть. Второй мужчина тоже потерял сознание, словно понимание того, что он спасся, отрезало его от невесть откуда черпаемого запаса сил. Альтсин встал, выровнял дыхание, коротким колдовством высушил свою хламиду. Втянуть этих несчастных на борт — только половина работы. Теперь его ждало остальное. * * * Он плыл на восток с максимальной скоростью, какую только рискнул развить. Пока что гайму справлялась удивительно хорошо, но ее наверняка не делали с расчетом на долгие плаванья. Когда Альтсин попытался послать больше ветра в парус, вся конструкция начала трястись, а нос опасно накренился вперед. Солнце светило над головой, грея сильно и приятно, хотя стена туч на востоке обещала влажность и мерзкую погоду. А именно туда Альтсин и направлялся. Цель его путешествия была уже недалеко. Вор чувствовал это, словно наблюдал краем глаза. Он приближался к ней и не знал, должно ли это его радовать или беспокоить. Оба спасенных лежали на носу, прикрытые шкурой моржа. Ценная накидка из лисьих мехов согревала их снизу. Альтсин раздел обоих, завернул в единственные сухие вещи, какие у него были, а потом аккуратным дыханием Силы подогрел. Интересно, как когда-нибудь станут рассказывать эту историю. Интересно, станут ли вообще ее когда-нибудь рассказывать. Жизнь снова доказывала ему, что с силой, какой он обладал, он порой все равно стоит не больше кучки говна. Он не смог спасти этих людей магией. Не обладал нужными умениями. Мог сражаться как никогда ранее, ускорять свои движения настолько, что те становились почти невидимы для обычных смертных, одним точным ударом в сердце свалить снежного медведя, а ударом Силы — разбить лед. Но если говорить об этих двоих, то Альтсин мог только постараться, чтобы им было тепло. И все. Сильные, они цеплялись за жизнь, словно моллюск за камень, но за несколько последних часов так и не пришли в сознание. Альтсин не осмелился экспериментировать на них с чарами. При мысли, что он мог бы попытаться проверить магией их повреждения, его охватывал дурацкий смех. Он умел пропустить сквозь человеческое тело Силу, полностью его испепеляя, но лечить? Исцелять поврежденные органы? Вдыхать жизнь в умирающее тело? Он носил душу Кулака Битв, а этот сукин сын специализировался кое на чем совершенно другом. Бессилие сжимало его глотку ледяными пальцами.