— Мы отправимся на войну против тварей из Долины Печали. Именно на войну, поскольку единственная наша надежда — что нам удастся освободить, разбудить нашего бога и навсегда закрыть этот туннель, эту пещеру. Потому что у нас нет выхода. Мы вымираем. Понимаешь? Девочка вздохнула. Шмыгнула носом. — Да. — Хорошо. Пойдем. Они возвращались молча, словно ужас пещеры сжил им горла и не отпускал. Примерно на половине дороги Уста Земли остановилась, подняла лампу и, не оглядываясь, сказала: — Спасибо. — За что? — Что ты не спросила. Даже один раз — это много. Слишком много. Через несколько ударов сердца они двинулись дальше. Глава 27 Видя мужчину, идущего в его сторону, Эвикиат из Смесха, Великий Кохир Двора, огладил короткую черную бородку и вежливо улыбнулся. Это была улыбка, которая могла бы вызвать доверие как у взрослого, так и у ребенка, искренняя и теплая. Тому, кто одаривает такой улыбкой, верят на слово, без сомнений одалживают кошель, полный золота, или выдают семейные тайны. Хозяин тоже улыбнулся в ответ. А потом пожал протянутую ему ладонь и энергично ее тряхнул. — Честь для меня. Огромная честь. Сам Великий Кохир, первый среди слуг князя, в моем доме… Но и стыд для меня, огромный стыд принимать такого гостя несчастнейшим образом! Когда бы я знал заранее, когда б мог приготовиться, ох, я б приказал накрыть столы для пира и вести невольниц, умелых в искусстве скрашивать время мужчины! Я, несчастный, чувствую одновременно радость и стыд: что за тяжесть для души и сердца… Мужчина не столько говорил, сколько выстреливал словами, словно сотня лучников била во врага так быстро, как только могла. Эвикиат слушал его тирады, оглаживал бороду и молчал, присматриваясь. Бамор Ванмур, магистр Горнодобывающей Компании Южных Магархов, был низок, щупл и среднего возраста. В зависимости от того, что он надевал и как завивал волосы, мог выглядеть как на тридцать пять, так и на пятьдесят лет. Брился гладко, темные волосы его сейчас были зачесаны наверх, а одежда — белые полотняные штаны и свободная желтая рубаха из вышитого шелка — приводила к тому, что любой не из этого города мог принять его за одного из сотен чиновников Компании. — Честь, честь. — Хозяин повторял это и продолжал трясти ладонь Эвикиата, словно надеясь, что в любой момент из рукава Великого Кохира начнут сыпаться звонкие монеты. — Нужно было предупредить, предупредить меня, нас предупредить, нашу скромную Компанию… Мы бы приготовились как следует! А где, если позволительно мне будет узнать, остальная часть свиты? — Бамор, дорогой мой, — Эвикиат высвободил руку и едва удержался, чтобы не вытереть ее об одежду, — нет свиты. Я прибыл лишь с несколькими слугами. Это дружественный визит, а не официальное вторжение из дворца. Я пришел просить о помощи, поскольку княжеству она требуется больше, чем когда-либо ранее. И я полагаю, что нынче я — в верном месте. Он демонстративно осмотрелся. Комната, где они встретились, могла бы оказаться в княжеском дворце — и тогда остальные его помещения захлопнули бы от стыда окна и двери. Пол в этом огромном, словно вольер для слонов, зале был выложен плитами ляпис-лазури, чью синеву пронизывали полосы туманной белизны, отполированными так, что казалось, будто идешь по замерзшему горному озеру. Розовый мрамор на стенах сверкал, отражая свет, падающий из дюжины высоких, до потолка, окон, а сам потолок, покрытый мозаикой из перламутровой массы и золочеными рельефами, находился футах в пятнадцати над головой. Богатство. Но — приметное только тем, кто умел его оценить. Простак из села заметил бы только прекрасно отполированный синий пол, розовые стены и блестящий в солнечных лучах потолок — и был бы разочарован отсутствием светильников, усаженных бриллиантами, гобеленов, вышитых золотой нитью, хрустальных канделябров и отряда стражников в начищенных до блеска доспехах. А ведь именно такого можно было ожидать в сердце Горнодобывающей Компании Южных Магархов. Но некто похожий на Эвикиата умел оценить и мрамор на стенах — мрамор, добываемый на Дальнем Юге, — и стоимость перламутровой массы над головой и стекол, оправленных в окна шириной в двадцать и высотой в шестьдесят дюймов. Стекла доставляли из Империи, поскольку только тамошние мастера умели изготавливать стеклянные плиты такого размера. Насколько знал Эвикиат, пока что все попытки выкрасть их секрет результатов не принесли. Уже за одно это он мог бы выставить, вооружить и удерживать как минимум год десяток Котлов Буйволов. И все оно было лишь жалкими медяками по сравнению со стоимостью пола, по которому они шли. Плиты ляпис-лазури такого размера добывали только в одном месте в мире. Далеко на западе, в землях черных племен. Доставить их сюда, разрезать и выложить так, как они лежали на полу, стоило столько, что дешевле было бы использовать для этого золотые самородки. Банкиры, магистры купеческих цехов, торговцы рабами — люди, которые понимают стоимость денег, — приходя сюда решать дела, смотрели на эти стены, большие окна и потолок — и замирали под впечатлением. А потом глядели под ноги и понимали, что такое настоящие богатство и власть. Бамор сделался серьезен. — Конечно, конечно. Знаю, все знаю. Прошу за мной, Кохир, прошу. Пойдемте туда, где можно сесть, выпить вина, спокойно поговорить. Туда, туда. Хозяин провел Эвикиата в комнату, а скорее — в покои, уже более соответствующие торговой компании. Помещение было размером с сельский дом, лишенное окон, с одним входом и обстановкой, говорящей, что все здесь подчинено делу. Только освещение представляло очередной пример роскоши: две люстры под потолком давали магический свет, хотя для этого могла иметься и практическая причина, поскольку использование масляных ламп в комнате, полной ценных документов, было бы как минимум беспечностью. Бюро из темного дерева, стоявшее посредине помещения, размерами соответствовало двери в конюшню и, что Эвикиат понял, обходя его вокруг, содержало в себе сотню ящиков и ящичков. За этим предметом мебели стояли полки с книгами, брошюрами и лежащими в аккуратных кучках документами. Все было обозначено буквами и цифрами кода, который оставался понятен только посвященным. Великий Кохир провел пальцами по хребтам оправленных в кожу томов и развернулся к хозяину. Магистр компании смотрел за его прогулкой с улыбкой на узких губах. На этот раз улыбка была жесткой и твердой, словно кинжал убийцы. — Хорошее место, не так ли? Тихое и спокойное. И, кстати, совершенно защищенное от подслушивания. В том числе и от магического. — Исчез жовиальный тон и привычка повторять каждое второе слово. — Знаю. Люди рассказывали мне об этой комнате. И о переговорах, которые тут случаются. Якобы лучше сразу идти к мяснику и приказывать сдирать с себя кожу. — Преувеличение. Как всегда. Я могу задать вопрос? — Конечно. — Каковы успехи нашей армии? Сплетни гласят, что войска скоро сойдут на берег в Новом Нуроте и отправятся на врага. Мужественно и с песней. — Это верно. Не знаю, с песней ли, но идут вперед. Скоро встретятся с армией рабов. Бамор кивнул, но Эвикиат не мог противиться впечатлению, что он и сам прекрасно знает обо всем этом. — Хорошо. Грядет великая победа. День триумфа для Пламени Агара. Если бы сарказм был кислотой, то эти слова прожгли бы дыру в полу. — И к чему столько неприязни? — Неприязни, Кохир? Уверяю, ты неверно меня понял. Как всякий лояльный коноверинец, я каждый день молюсь о победе наших войск и о конце этого проклятого восстания. Я бы охотно увидел десять тысяч костров, разожженных вокруг города, во славу Агара и как предупреждение для следующих поколений рабов. Эвикиат отодвинул тяжелое кресло от стола и уселся. — Охотно? Даже если бы это означало пустить по ветру столько богатства? В дровах и… в живых инструментах? — Стоимость одного и второго — это условности, Кохир. Условности, регулируемые вековечными законами желания заполучить нечто у одних и жаждой наживы у других. — Я что-то о таком слышал. — Не сомневаюсь. Но могу ли я узнать о цели твоего визита, поскольку, наполняя сердце мое радостью, он, одновременно, замораживает мне кровь в жилах — при мысли, что я отвлекаю тебя от обязанностей. Эвикиат взглянул Бамору Ванмуру в глаза: в два шарика, словно выточенных из слоновой кости с нарисованными радужками и зрачками. Радость в сердце или лед в венах? Этот человек столь же способен ощущать радость или печаль, как мраморные статуи, украшающие дворец. — Я слышал, что твоя компания не заинтересована принимать участие в торговле за право разработки серебряных руд у границы с Вахези. Магистр Горнодобывающей Компании Южных Магархов развел руками в жесте полной беспомощности и печально улыбнулся: — У нас есть собственные рудники. В Магархах и в других местах. У нас не хватит средств инвестировать еще куда-то, особенно в нынешней ситуации. — Нынешней — это какой? Неужели ты сомневаешься в победе наших войск, во главе которых стоит Пламя Агара? — Сомневаюсь? Я? Ни за что. Все же я из собственного кармана добровольно пожертвовал на проведение войны десять малых мин серебра. Я даже и на миг бы не усомнился, что наша армия одержит победу. — Но? — Нет никаких «но». Армия рабов многочисленна, но слабо вооружена, а Коноверин уже много лет не выставлял таких сил, как нынче. Буйволы, Соловьи, наемные отряды, которые ласковая, но решительная длань Госпожи Ока поведет путем дисциплины и мужества. Сто пятьдесят боевых слонов. Да мы сотрем бунтовщиков в прах! — Но… — терпеливо повторил Эвикиат. Этот наглый, нахальный типчик насмехался над ним. Горнодобывающая Компания Южных Магархов проигнорировала торги за права на добычу серебра подле Вахези. А когда они объявили, что не заинтересованы, то другие игроки — горные объединения, банки, купеческие и ремесленные гильдии — тоже не выказали особого энтузиазма выкладывать деньги. Весть, что наиболее опытная горнодобывающая компания в княжестве не заинтересовалась месторождениями, подсказывала сохранять осторожность, несмотря на сплетни о богатстве тамошних рудных жил. Потому торги не состоялись. И именно поэтому Эвикиат решился нынче на этот визит, без свиты и армии чиновников. Просто разговор лицом к лицу. — …но даже если бы мы выкупили права на добычу руд, кто бы стал на нас работать? Так уж сложилось, к сожалению, что взбунтовавшиеся рабы совершили немало своих бандитских рейдов на нашу собственность, опустошая рудники и плавильни. У нас нет инструмента — и я имею в виду говорящие инструменты, а после того как восстание будет подавлено, цены на рабов, даже неквалифицированных, взлетят до небес. — К чему ты ведешь? Магистр Компании вдруг сделал смущенное лицо. — Прости меня, Великий Кохир, но я соврал, говоря, что мечтаю о десяти тысячах костров, что горели бы вокруг города. Это было лишь живописное преувеличение. На самом деле, я мечтаю лишь о мире, о конце боев с мятежниками, о солдатах, которые возвращаются в ахиры, о наших рудниках, плавильнях, цехах и плантациях, работающих без перерыва, во имя богатства и славы Белого Коноверина. Но, чтобы они заработали, нам понадобятся руки. Мы все знаем, что это не обычное восстание, после которого схваченных рабов можно будет продать или снова загнать на поля. Они убивали своих хозяев, убивали наших солдат, убивали каждого, кто не носил ошейника. Они пролили море крови. А привычная и веками применяемая кара для рабов, у которых на руках столько крови, — это костер. Порой, в случаях исключительного милосердия, с казнью до этого. — Так и есть. Великому Кохиру пришло в голову, что Деана д’Кллеан может и не знать об этой традиции. Что обычай этот был настолько для всех очевидным, что никто так и не сообщил о нем Госпоже Ока. И что она может оказаться слишком потрясена, когда после выигранной битвы Буйволы и Соловьи примутся рубить деревья и складывать их в костры. Как месть за убитых братьев-солдат. — Так и есть, — повторил он. — Но скажи, к чему же ты ведешь. — К милосердию. К акту милосердия и прощения для бунтовщиков, Кохир. Вместо того чтобы их убивать, разреши им искупить вину работой, позволь нам их выкупить… прости. — Ванмур улыбнулся, извиняясь. — Я чуть было не скаламбурил — и довольно неудачно. Но именно об этом я и говорю: чтобы мы могли выкупить их за справедливую цену. Мы платим наперед, уже сейчас. Чистым золотом. Скажем, сто малых мин серебра за каждые две тысячи схваченных. Предполагая, что наша армия возьмет… скажем, двадцать тысяч пленных, мы платим наперед тысячу мин серебра. Эвикиат быстро посчитал и скривился с неудовольствием.