– А сейчас они могут иметь детей и ходить по магазинам, это же завоевание, разве нет? – Не думаю, что в наши дни местоимение «они» применимо в отношении любой группы населения, мамочка. Это проявление субъективности и предвзятости. – Единственное, к чему я отношусь предвзято, – к этим тряпкам. Она с сумасшедшей скоростью перебирает одежду на вешалке, умудряясь при этом неодобрительно цыкать, фыркать и разговаривать. Я знаю, что она права. Мама всегда и со всеми ведет себя открыто, доброжелательно и великодушно. – Я только говорю, что взволновалась при мысли, что ты гей. Кстати, в наши дни это уже неактуально. Я смотрела документальный фильм по «Нетфликс». Сейчас в тренде пансексуальность, ты в курсе? Ты – пансексуал? По-моему, это лучший вариант. О, господи, если есть что-нибудь хуже того, когда родители с годами невольно, но все больше выпадают из жизни, так это когда они стараются не выпадать и демонстрируют это у вешалки с ночными рубашками посреди «Маркс и Спенсера». Взгляды всего отдела устремлены на меня. Судя по всему, ответ интересен не только ей. – Слушай, может, выпьем по чашке кофе? – У меня есть идея получше… Я закрываю глаза и молюсь. Если она озвучит мою догадку, я убью сына Джанет. – Давай сходим в «Хаус оф Фрейзер». Скаредность не в мамином характере, она – самый щедрый человек из всех, кого я знаю. Но бережливость – это про нее: мама повторно использует чайные пакетики и всегда недвусмысленно смотрела на тех, кто делает покупки в «Хаус оф Фрейзер». Недвусмысленно – то есть косо и со ссылкой на Маргарет Тэтчер, что опять же иллюстрирует ее манеру валить всех в одну кучу. Раньше одна мысль о том, чтобы заглянуть в трехэтажный аутлет в «Кабот Серкус», повергала ее в шок, а теперь она хочет отправиться туда на шопинг? Чудны дела твои, господи. Но если ей хочется себя порадовать перед операцией чем-нибудь шикарным, то я двумя руками «за». Идея возникла на волне разговоров о госпитализации: – Пусть не думают, что я буду разгуливать по Саутмидской больнице с отвислой задницей. И там найдутся мужчины, желающие сфотографировать и выложить снимки в интернет. Джанет одно время встречалась с тамошним вахтером и такого понарассказывала… Ну, Джанет, доберусь я до тебя! Десять минут спустя мы уже в «Хаус оф Фрейзер», и мама цокает языком, глядя на ценники. Она в логове Вельзевула, но преисполнена особой радости, которая на нее нисходит, когда ей удается клубничный торт с меренгой – изделие с дьявольским характером. – Нет, ты только посмотри – комплект для сна за сто двадцать фунтов! Что такое комплект для сна? Это просто пижама, только ткани поменьше, – фыркает мама. У меня пищит телефон – я достаю его и смотрю на экран. Это Чад Чарльз, очередной малолетний выпендрежник, катапультировавшийся к славе на реалити-шоу и несколько лет назад запостивший глупость в Твиттере. Он подождет. Сейчас мамино время. Она широко улыбается. – А глянь-ка сюда… Она достает длинную шелковую ночнушку бледно-розового цвета с нормальными рукавами – мама давно переживает из-за своих предплечий, хотя, на мой взгляд, с ними все в порядке. – О, это сорочка достойна принцессы. Представляю, каково в ней просыпаться. – Тон ее голоса меняется: в нем слышится меньше мечтательности и больше стальной решимости. – Так, я ее примерю. Она даже на ценник не взглянула. – Давай. Думаю, это отличная идея. Я ободряюще киваю. Она все еще пользуется шампунем, купленным оптом, когда я родился. Такие безумные траты – неизведанная территория. – А ты вон там постой. Она указывает на выход. – Зачем? Она что, боится, что я мельком увижу ее в ночнушке? Но, разумеется, я могу подождать, где сказано. Я стою прямо у двери, когда телефон снова пищит. Ох уж мне эти знаменитости с потребностью в постоянной поддержке. Я уже написал текст извинения от лица Чада и дал совет потихоньку раскошеливаться на благотворительность, подключаться, делать добрые дела и не рассказывать об этом в соцсетях. Нужно делать добро, потому что можешь, черт возьми, и как-нибудь об этом станет известно. Это своекорыстно, но приходится работать в реалиях жизни и человеческой природы. И к тому же какие-то благотворительные организации получат кругленькие суммы. Это не Чад. Мне только что позвонили из начальной школы Гринбэнка. Они спрашивают, смогу ли я завтра выступить у них вместо случившейся отмены. Моя физиономия расплывается в улыбке от уха до уха. Отличная новость. Как она, должно быть, обрадовалась. Я мысленно представляю себе ее взволнованное лицо. Вау. А ты сможешь? Конечно. Нужно будет взять рождественскую тему, а это сложнее, чем кажется, и адаптировать для малышей, но да! Отличная новость. Я очень рад за тебя. Спасибо. Мне хотелось, чтобы ты узнал. Расскажешь, как пройдет? Конечно. Я начинаю набирать «Могу приехать и помочь тебе с выступлением…», что, конечно, глупо – чем я могу помочь? – но иногда хорошо иметь компанию. И тут я мысленно возвращаюсь к сегодняшнему утру. И удаляю сообщение. Прошлой ночью мне приснилась Белл Уайльд – это был не подростковый сон, а такой, в котором ее было много, и она была моей девушкой. Мы с ней что-то искали, что именно, где и смысл всего этого я не помню. Что-то связанное с мишурой, цыплятами, капкейками, но ощущение было такое, что все хорошо, потому что мы были вместе. Честно говоря, меня это напугало. Мне все еще не по себе. После Джессики я принял осознанное решение, что лучше буду в одиночестве, даже после того, как отгорюю и оправлюсь. Такая степень привязанности не к добру. Я хочу быть сам по себе и не хочу, чтобы кто-то страдал из-за меня так же сильно, как я страдал из-за нее. Так я уберегу себя и никого не подставлю. Я очень виноват в ее гибели. Какая в ту ночь была погода – не моя вина, и не я был за рулем той машины, но меня не покидает чувство, что всего этого можно было избежать. Что я должен был помешать, что, поведи я себя иначе, этого бы не случилось. Той ночью и в предшествующие ей месяцы. Меня воспитала мама. Биологический отец бросил нас, поэтому чувство ответственности сопровождает меня по жизни, с самого детства. Я горжусь этим, именно таким мужчиной я хочу быть. Но это палка о двух концах: я больше не хочу оказаться в ситуации, когда смогу повлиять на чужую жизнь настолько, что это приведет к такой боли. Той ночью Джесс пришла в ярость и решила от меня сбежать. Так что всем будет лучше, если я останусь один. Рациональная часть меня напоминает, что Белл Уайльд зовется так не случайно: она красивая и для меня слишком диковатая. Мы с ней несовместимы. Мне снова представляется лисенок, и приходит мысль, что, возможно, я слишком строг и оцениваю Белл, которую когда-то знал, а не ту, которую недавно встретил. Мозг – престранная штука, он способен вмещать противоречивые мнения и отлично чувствовать себя при этом. Это утомляет. В одном я уверен: нам с Белл Уайльд лучше держаться на расстоянии. Так будет безопаснее. И пусть мой мозг не воображает, что ему хочется того, чего я на самом деле не хочу. Хотя я рад, что ей позвонили из школы, это здорово… – Газу, Рори, газу! Мама проносится мимо меня на рысях, и тут же срабатывает «пищалка». – За мной, болван! Это она орет через плечо, улепетывая во все лопатки подальше от «Хаус оф Фрейзер», – из-под ее зимнего пальто виднеется подол шелковой ночнушки. Я срываюсь с места. В «Кабот Серкус» полно охраны, на что она надеется? Нас задержат еще на подступах к «Джи Ди Спортс». Поравнявшись с ней, я кричу: – Какого черта? – Закрой рот, держи темп! – Ох! Я поворачиваю голову: само собой, за нами несутся двое охранников. Они еще у «Хаус оф Фрейзер», а мы уже миновали «Тимберленд». Возможно, до выхода из молла мы доберемся, а дальше куда? Я стараюсь держаться вровень с мамой – сердце колотится, ноги несутся сами собой, адреналин зашкаливает. Нужно чуть-чуть притормозить – при самом плохом раскладе я прикрою и отвлеку охранников, и она сможет удрать. Как мы дошли до такой жизни? Для немолодой женщины, которая, насколько мне известно, никогда не занималась кардиотренировками и не ходила в тренажерный зал, она бежит очень резво. Теперь она впереди, сворачивает за угол торгового центра, несется в направлении отъезжающего автобуса номер пять и лупит по двери. Водитель тормозит, дверь открывается, мама хватает меня, и мы, точно в авантюрном кино, вваливаемся в салон с криком: «Ходу, ходу!» Автобус отъезжает от остановки, на зеленый сигнал светофора минует перекресток, и тут из молла выбегают раскрасневшиеся охранники и зыркают по сторонам. – Какого… черта, мама? – пыхчу я, держась за поручень, чтобы выровнять дыхание.