– А вот это, Рори… – говорит она, усаживаясь на сиденье и оправляя надетую поверх брюк очень дорогую шелковую сорочку, которая сейчас выставлена всем на обозрение, – вот это я называю жить на полную катушку! К любимому труду встаем мы рано, И отдаемся с радостью ему[22]. Одиннадцатое декабря Белл Я стою на сцене рядом с бесподобным мистером Лейтемом. Предполагается, что я обращусь с пятиминутным приветствием к учащимся, и мы перейдем к делу. При всех моих заморочках социального толка я всегда считала, что говорить о Шекспире для меня не составит труда. Я ошибалась. Я стою перед всей школой и буквально умираю от страха! На меня обращены двести пятьдесят пар глаз. На меня! Я к этому не готова. Шекспир в средней школе – да легко. В младшей школе – уже не очень. А Шекспир и Рождество! Рождество – это единственная тема, о которой он, черт побери, написал не так много. – А теперь я передаю вас в руки женщины, которая знает о Барде все-все, и нам очень повезло, что она так быстро пришла к нам – мисс Уайльд. Я улыбаюсь, делаю глубокий вдох – ну, не осрамись! – Спасибо. Всем привет. Я очень рада находиться здесь по приглашению милейшего мистера Лейтема… – По залу пробегает смешок, мамочки согласно кивают, и я чувствую, как по шее и по лицу разливается краска, достигая пунцового оттенка, в тон платья елизаветинской эпохи, которое я надела по такому случаю. Я не сворачиваю с курса. – Когда мистер Лейтем попросил меня познакомить вас с величайшим рассказчиком всех времен, разве я могла отказаться? Честно говоря, я не уверена, что вы вообще о нем слышали. Поднимите руки те, кто слышал о Шекспире. Хорошо. – Подняли руки все ученики шестого класса – сидевшая в том же ряду женщина заслуженно выглядит довольной – и еще человек двенадцать. – Хорошо. Честно говоря, он тоже о вас не слышал. Кто-нибудь знает, почему? – Он уже умер, мисс. – Это действительно так. Он жил, когда люди носили такую одежду, как сейчас на мне, так что он умер давным-давно. Вы ведь не встречаете людей в такой одежде, когда приходите в супермаркет, верно? Я расправляю платье. – Знаете, в нем не очень-то удобно. В джинсах и джемпере дышится гораздо легче. Я обожаю это платье, я хочу, чтобы меня в нем похоронили, но сегодня утром БДСМ-эксперт Ариана затянула его со всей силы, очевидно, попутав меня с кем-то из своих клиентов – мне хотелось выкрикнуть стоп-слово еще посередине процесса. – Шекспир написал тридцать семь пьес, целых тридцать семь! А еще сто пятьдесят четыре сонета – это огромное количество. Сонеты – это стихи, и о них мы поговорим позже, а что касается Рождества, то во всех своих пьесах и стихах Шекспир его упомянул всего три раза. – Для наглядности я поднимаю три пальца и ловлю взгляд мистера Лейтема, в котором читается: «И только? Вот жалость-то!» Я невольно улыбаюсь. – Но это нас не остановит, нет. Сегодня мы с вами узнаем о жизни этого удивительного человека, о тех историях, которые он рассказывал, о том, как праздновалось Рождество в те времена, когда он жил, и вообще будем развлекаться. И, должна сказать, что я с нетерпением жду возможности познакомиться с вами поближе. И я делаю реверанс. А как же иначе, ведь я стою на сцене, в таком платье, и только что произнесла речь. Похоже, папина любовь производить эффекты не совсем обошла стороной следующее поколение. * * * Несколько часов спустя я сижу в вестибюле, расставив ноги, на маленькой физкультурной скамеечке и гораздо меньше напоминаю даму елизаветинской эпохи. За окнами декабрь, но я вся в поту, как поросенок в июле. Все утро я провела с малышами: мы наряжались королями и королевами, феями, ослами, медведями, римскими полководцами, ведьмами, солдатами и разыгрывали сценки. Мы сами сделали тюдоровские рождественские украшения из плюща и сосновых веток и устроили что-то вроде пирушки, приготовив напитки со специями и медом (из яблочного сока – даже я с моим пренебрежением социальными условностями понимаю, что эль в начальной школе – ни-ни). Еще мы поговорили о «Двенадцатой ночи» и посмотрели изумительный короткий анимационный фильм, созданный Британским советом. Днем пришли ребята постарше, и разговор стал серьезнее: мы обсудили темы «Двенадцатой ночи» и попробовали разыграть пару сцен с репликами, что было непросто, но весело и давало отличное представление о специфике театра елизаветинской поры. И если я еще немного попотею в этом платье, то, похоже, влезу в брюки, которые купила четыре года назад, но пока смогла натянуть только до половины бедра. В двадцать первом веке еще падают в обморок от изнеможения? В наше время еще держат в аптечках нюхательные соли? Мне остался еще час – я обезвожена, измождена и разбита, но испытываю огромный душевный подъем. Это было потрясающе. Я осуществляю свою мечту, и дети настолько восприимчивы, я даже представить себе не могла, что так будет. Я ужасно волновалась, когда мне предложили провести мастер-класс о Шекспире для каждой возрастной группы, почти не дав времени на подготовку. И это при том, что Шекспир почти не писал о Рождестве – к ужасу современных режиссеров, которые стремятся к гарантированным кассовым сборам в праздничный сезон. Но я это сделала. Не хочу терять головы, но считаю, что я справилась вполне неплохо. – Вы в порядке? – Мистер Лейтем присаживается на корточки передо мной. – Вам что-нибудь принести? Стакан воды? – Нет, нет, я в полном порядке. Я пытаюсь сесть прямо – попросить его ослабить шнуровку будет верхом неприличия. – Должен вам сказать, что дети в полном восторге и ждут не дождутся, когда вы придете снова. Поэтому я вас прошу провести у нас мастер-классы летом – вы как, сможете? – О да, конечно, смогу. Буду очень рада. – И простите, что дал вам рождественскую тему. Я не специалист, у меня даже в мыслях не было, что Шекспир почти не писал о Рождестве. – Ничего страшного. Вопрос был лишь в том, как увязать Шекспира с представлениями о Рождестве в эпоху Тюдоров и Стюартов. Я получила удовольствие. О том, что я полночи провела как на иголках, я молчу. – И дети тоже. И у меня к вам есть другое предложение. Он поднимается и знаком показывает, что хочет присесть рядом на скамейку. Я стараюсь дышать размеренно, понимая, что грудь, стиснутая тюдоровской горловиной, отчаянно вздымается. Еще, чего доброго, подумает, что у меня расстройство на сексуальной почве. – Сегодняшняя отмена выступления ударила не только по нашей школе. Мы принадлежим к академическому фонду, и остальные пять школ, входящие в него, тоже пострадали. Само собой, я ничего не говорил, пока не увидел вас в деле – я должен был убедиться, что вы справитесь. Но сегодня я увидел, как вы работаете, поговорил с коллегами и хочу спросить, сможете ли вы снова закрыть брешь? На следующей неделе выступления должны были пройти в других школах – в общей сложности речь идет о пяти днях, вплоть до конца семестра. У вас найдется время? Что скажете? Я не могу унять сердцебиение. Непристойное предложение не вызвало бы во мне такого бурного отклика. На следующей неделе у меня две смены в магазине, но они вечерние, и если первый час меня кто-нибудь прикроет, то все получится. К выходным я буду падать с ног, возможно, больше не встану, но целых пять дней работать с детьми – о да! – И я всем сказал, что вы берете по двести пятьдесят фунтов в день – для нас это посильная сумма, потому что страховка покрывает риск отмены выступления. – О… ух ты… о… конечно. – Конечно? – неуверенно переспрашивает он. – Да. Да, конечно! – Мое потрясение прошло, голос преисполнен энтузиазма. – Да, это невероятно! Мне хочется дать «пятюню», но, боюсь, запах пота от моих подмышек сразит его наповал. Целых пять дней! Спасибо, платье, не зря я тебя купила! * * * Как прошло? О. Боже. Мой. О, боже мой, как – плохо или хорошо? Хорошо. Очень-очень. Здорово. Пересечемся и замутим что-нибудь рождественское? Не могу. Кажется, я умерла. Для мертвой ты неплохо пишешь. Умру с минуты на минуту. Я опустошена. Но знаешь что, на следующей неделе меня пригласили выступить в остальных школах фонда. Нет слов. Я ужасно рад. Ты заслужила. Я знал, что все будет блистательно. Спасибо.