Он все еще вертит поднос в руках, проводит пальцем по скошенному краю и выглядит при этом так, точно выиграл в лотерее. Я приободряюсь. Ему нравится мой подарок. Он аккуратно кладет его обратно в коробку, берет меня за руки и стискивает их. Потом подносит руку к моему лицу и гладит меня по щеке. Сейчас он меня поцелует. Я это чувствую. Я все неправильно поняла. Рори Уолтерс настолько проникся подарком, что хочет меня поцеловать. Это читается в его глазах, слышится в его прерывистом дыхании. Сейчас он придвинется ближе, и все мои тревоги насчет того, что подарок ему не по вкусу и ничего не значит, испарятся. Рори Уолтерс сейчас меня поцелует! Сердце барабанит в груди – он смотрит мне прямо в глаза, и я, вся в предвкушении, изо всех сил стараюсь не закрыть их. – Белл, это такой, такой подарок … он так много значит… Он наклоняется ближе, а я уже думаю о том, как мы будем жить вместе – я понимаю, что слегка забегаю вперед, – и не могу поверить, что все это происходит наяву. Это лучшее Рождество в моей жизни. Я закрываю глаза, наклоняю голову – а он между тем все ближе и ближе. И тут его губы касаются моей щеки. – Спасибо, Белл. О таком друге, как ты, можно только мечтать. Пусть боль кричит; от шепота тоски Больное сердце бьется на куски[43]. Двадцать седьмое декабря Рори Я сижу на Пустоши – открытом травянистом пространстве, опоясывающем Клифтон, – и смотрю на квартиру, в которой мы с Джессикой жили. Возможно, со стороны я кажусь ненормальным, но в данный момент мне плевать. Погода холодная и сырая, но она созвучна моему настроению. Я приехал сюда, чтобы окунуться в прошлое и спросить совета, возможно, разрешения – я толком не знаю. Я ни в чем сейчас не уверен, кроме желания воссоединиться с Джессикой. Не в смысле, как на спиритическом сеансе, а просто у меня в голове такая путаница, особенно после вчерашнего спектакля, что я думаю, она может помочь. Все проблемы, связанные с ее гибелью, вопросы, которые, как я ожидал, должны были возникнуть в этот приезд, отошли на второй план, уступив место новым. Я приготовился к тому, что возвращение домой, пребывание рядом с Бристолем на протяжении месяца станет триггером мучительных переживаний и флешбэков. Как будто я ожидал, что меня будут останавливать на улицах и публично клеймить за то, что я не уберег Джессику. Разумеется, ничего подобного не произошло. Более того, я начал подумывать о том, чтобы вернуться домой навсегда. Время, проведенное с мамой, и поселившийся в душе страх за нее подвели меня к мысли, что я хочу находиться рядом с ней. Проводить как можно больше времени вместе. Максимально использовать отпущенные нам возможности. На этот раз, я надеюсь, все обошлось. После мастэктомии это выяснится окончательно. Но рак может снова поднять голову. Конечно, предстоящая операция минимизирует риски, но если это произойдет, я не хочу оказаться на другом конце света. Я вообще не уверен в том, что хочу жить на другом конце света. Каким-то образом откровенный разговор с Белл о маме той ночью укрепил меня в этой мысли. Как если бы слова, произнесенные вслух, указали мозгу, каким путем мне нужно следовать. Впервые после гибели Джессики, которая произошла почти пять лет назад, я без содрогания думаю о том, что могу здесь жить. Тогда мне нужно было уехать и построить новую жизнь, но сейчас, пожалуй, я готов вернуться домой. И вместо томительных воспоминаний об университете и Джессике, которые, как я опасался, поджидают меня на каждом углу, в памяти ожили картинки Монпелье моего детства – это сейчас район стал таким трендовым, с модными кофейнями и магазинчиками итальянских деликатесов, а тогда здесь обитали мелкие служащие и представители рабочего класса. Вот в Клифтоне или даже в Котэме за Стоукс Крофт – там все напоминает о Джессике. Именно поэтому я приехал сюда, в то место, где мы когда-то жили, делились планами, чаяниями и сомнениями, а под утро засыпали, тесно прижавшись друг к другу, и моя рука обвивала ее талию. Я приехал сюда, потому что хочу попросить у нее прощения. Мои чувства к ней не ослабли – она всегда будет в моем сердце, пока оно будет биться, – но я начинаю осознавать, что после ее гибели принял судьбоносные решения, которые помогли мне пережить последующие годы, но причинили боль моим близким. Решения, которые я готов пересмотреть и изменить. И к прежнему чувству вины добавилось кое-что новое. У меня такое ощущение, что я не только обманул Джессику – потому что эта поездка, вопреки моим ожиданиям, оказалась отнюдь не адским испытанием, – вдобавок ко всему она ознаменовалась встречей с Белл Уайльд. Я никоим образом не был готов к подобному обороту дела – к тому, что мы с Белл подружимся, и у меня появятся к ней чувства. За последние несколько недель наши жизни каким-то образом переплелись. Она совсем не похожа на ту женщину, которую я знал когда-то. Она замечательна во всех смыслах, и ее способность радоваться мелочам, когда жизнь несется на нее, как дорожный каток, достойна восхищения. Благодаря Белл я понял, что повод для радости есть всегда, нужно лишь его поискать. Малиновка подпрыгивает ко мне, прерывая ход моих мыслей – останавливается, наклоняет головку и смотрит прямо на меня. Я смотрю на птичку, дивясь упорству, с каким ее ножки стоят на покрытой изморозью траве. Радость в мелочах. Я киваю малиновке. Я приехал сюда, чтобы извиниться перед Джессикой, а сам все время мысленно возвращаюсь к Белл. Я окидываю взглядом Пустошь – огромное зеленое пространство, окружающее дом, в котором мы когда-то жили, и усмехаюсь. Мы жили в Клифтоне, потому что так решила Джессика. И я понимал ее логику: это действительно самая зажиточная часть города, и хотя мы оба зарабатывали неплохие деньги, арендная плата вызывала у меня содрогание. Я понимал, что Джессике была важна знаковость – показать миру, как хорошо мы способны себя обеспечить. Как это не похоже на Белл, которая родилась в богатой семье и спокойно разъезжает на машине, поросшей мхом. Джессика работала на Би-би-си, а я начал свой бизнес еще в университете. Стремительное и массовое распространение Фейсбука навело меня на мысль о том, что социальные сети обладают потенциалом по созданию или уничтожению репутаций. В школе я помогал приятелям формировать и поддерживать положительный онлайн-образ задолго до того, как это стало мейнстримом. В ту пору люди делились всем без разбору, не задумываясь о последствиях. Тогда компании только начинали проверять профили в соцсетях и, исходя из этого, принимать решения о найме. Джессика гордилась тем, что я начал собственное дело, и всемерно меня поддерживала. Тогда ее вполне устраивало, что я работаю круглосуточно – претензии начались позже. Примерно в то же время в ее поведении наметились другие изменения, причем настолько явные, что я почувствовал ревность – прежде я не подозревал в себе такое. Вчера в театре мне вспомнилось это чувство. Малиновка по-прежнему здесь и вопросительно смотрит на меня. Похоже, она не намерена улетать. Шикать на нее не хочется, но под немигающим взглядом ее черных глаз мне как-то не по себе. – Да, ты права, – говорю я вслух. – Я здесь, чтобы вспомнить о Джессике все хорошее, а не травить себе душу сомнениями на ее счет. Это нечестно. Она не может мне ответить. Именно поэтому я идеализирую наши отношения и никогда не говорю о том, что под конец в них наметились трещины. Во взгляде малиновки сквозит что-то похожее на удовлетворение, и тут гудит телефон. Я достаю его – это звонит по видео Джамал. Лисичка, подаренная Белл в рождественский сочельник, выпадает из кармана. Хочу ли я прервать поток размышлений ради разговора с Джамалом? Я планировал встретиться с ним, но до сих пор так и не собрался. В ушах раздается голос Джессики: «Никогда не откладывай на завтра то, что можешь сделать сегодня». Малиновка кивает. Да чтоб тебя. – Привет! – говорю я, отвечая на звонок. – Привет, как поживаешь? Извини, не доехал до тебя на Рождество, дел невпроворот. Но я исправлюсь, хочу приехать на Новый год, ты как, еще будешь? Эй, а ты где сейчас? – Лицо Джамала расплывается на весь экран. – Это там, где ты жил раньше? – Ага. – Ты же держался подальше от Пустоши. И что ты там забыл? – Пытаюсь поговорить с Джесс. – Гонишь! – Да, держался как можно дальше, а теперь вернулся и хочу попросить у нее прощения. И здесь это делать лучше всего. – О’кей, о’кей, и что, получается? – Если честно, не совсем так, как мне представлялось. – А почему? Потому что я продолжаю думать о Белл и вспоминать хорошие моменты с Джессикой, и не могу поверить, что она выбрала меня, и корю себя за то, что все, связанное с Белл, – это предательство. А хуже всего то, что они были знакомы, и нужно сказать, что Джесс она не нравилась, она считала Белл избалованной гедонисткой. Мне бы хотелось объяснить все это Джамалу, но я не знаю, как сказать, да и нужно ли вообще. Я замечаю лисичку на земле – малиновка запрыгнула на нее, как будто решив завести с ней дружбу. – Не знаю, дружище, – вместо этого говорю я. Джамал выразительно смотрит на меня, но молчит. Белл высказалась бы напрямик. Я набираю в грудь воздуха и говорю Джамалу все как на духу. Мы дружим со времен первого поколения покемонов. – Знаешь, я ведь толком так и не узнал Джессику, но ты ее сильно любил, в этом не было сомнений. А значит, у тебя были для этого веские причины. Но если ты хочешь быть с ней честен, ты должен помнить ее такой, какая она была. Помнить правду о ваших отношениях, а иначе ты возведешь ее на пьедестал, с которым никто тягаться не сможет, и как тогда ты сможешь жить дальше? Помни ее такой, какой была, с недостатками и всем прочим. И иначе ты окажешь ей плохую услугу. И если хочешь поговорить с ней, то говори, и совершенно не важно, где ты при этом находишься. Если тебе неудобно говорить прилюдно, надень наушники и сделай вид, будто говоришь по телефону, и скажи ей все, что хочешь сказать. – Это очень хороший совет. – Слово обладает силой. Мыслить предметно – это здорово, но иногда лучше сказать вслух – каким-то образом для нашего мозга это становится более реальным. Попробуй. А что касается Белл, то я хотел поговорить с тобой о ней. – Ага. Я слегка удивился, когда ты не поддержал ее проект. – Проект мне нравится, действительно нравится, но, видишь ли, ты забыл упомянуть о том, что она – дочь Ника Уайльда. Я выпал в осадок. Зачем ей мои деньги? – Джамал хмурит лоб и в подтверждение своей мысли качает головой. – Я не дам ей семьдесят пять кусков. – Я тебя понял, но, строго между нами, ее папаша – та еще задница и не даст ей ни пенни. Родители вообще ей не помогают – более того, она хочет все сделать сама. – Она не сказала об этом… Понятно, чем она тебя зацепила, у нее есть стержень. – Она меня не зацепила. Мы не… – Но она тебе нравится. – Да, нравится. Но по отношению к Джессике это неправильно, сам понимаешь. – Нет, не понимаю. Джессики больше нет, и единственные, по отношению к кому это неправильно, это вы с Белл. Не стоит тебе с ней заигрывать, если не настроен серьезно. – Я с ней не заигрываю. – И сколько времени ты с ней провел после приезда, а? Ладно, сам разбирайся со своими чувствами, а у меня свой интерес. Помнишь моего племянника Марка – в голове один футбол, книжек вообще не читает? Хороший вопрос, в кого только он такой уродился. Ему всего восемь, и оказывается, твоя Белл приходила к нему в школу вскоре после того, как я ее бортанул, и Марку ее мастер-класс ужасно понравился. Как-то это его зацепило. Он попросил, чтобы мама купила ему пьесы в иллюстрациях, и проглотил все до одной. Не знаю, как Белл удалось до него достучаться, но факт остается фактом. Так что я хочу снова встретиться с ней, но не насчет финансирования ее приложения – думаю предложить ей совместный проект, сделать школьные мастер-классы регулярными, использовать мое имя, работать вместе на достойный результат. – Этот план ей определенно понравится. Если честно, она очень увлечена работой со школьниками. А приложение задумывалось как отправная точка, и я проталкивал эту идею, чтобы как-то монетизировать объем работы, который она проделала. – Работа себя оправдывает, и я помогу ей обрести стабильность, если она в этом заинтересована. Ее знания и моя репутация – это будет очень серьезный актив. И я обязательно дам ей понять, что мой интерес никак не связан с тем, из какой она семьи и с кем знакома, а обусловлен исключительно ее собственными усилиями и познаниями. Ну что, дашь мне ее номер? – Да, конечно! Мое лицо расплывается в улыбке. Белл получила признание – это производная того, что она знает и делает, и стимул, которого заслуживает. * * *