Я совершила прорыв, став самозанятым просветителем-шекспироведом. И занимаюсь этим при содействии человека, чье имя широко известно в этой стране, причем наше партнерство стало возможным исключительно благодаря моим собственным заслугам. Родители предприняли попытку наладить отношения и сказали, что гордятся мной. И если я не хочу принарядиться и пойти на новогодний вечер, добавляет Луиза, тогда мне следует серьезно задуматься о своих приоритетах. Я знаю, что она права. И нужно отдать ей должное: вчера и позавчера она сидела со мной, когда я рыдала из-за того, что чувствую себя отвергнутой, какая я дура, когда наконец наберусь ума и так далее и тому подобное. Это был уже неоднократно звучавший в этом мире монолог разбитого сердца. А теперь пора собирать себя в кучу и жить дальше! * * * О. Господи. Луиза права: порой нужно пуститься во все тяжкие. После коктейлей у нее дома я сохраняю относительную трезвость, потому что хотя сейчас канун Нового года, но завтра – день рождения Марши, а утром я хочу пойти на работу. Во-первых, только так я смогу оплатить аренду – когда еще Джамал выдаст мне зарплату – да и бросать на произвол судьбы девочек из «Дома надежды» будет неправильно. Поэтому я не пью, но танцую. У Джамала потрясающая выборка композиций – мы все в его власти: поднимаемся и кружимся под музыку, которую он играет. Я так давно не танцевала. Сегодня я танцую на подиуме – одна, с Луизой и Реми и с теми, кого я не знаю. Я танцую и чувствую себя великолепно. Кайфуя от жизни, я достаю телефон и проверяю, сколько времени осталось до полуночи: десять минут, не так много. Тут мой взгляд выхватывает соскальзывающую со сцены фигуру, переливающуюся огнями – издалека она похожа на Рори. Мое сердце екает. Все могло бы быть так хорошо. Я поворачиваюсь к Луизе и Реми – Новый год уже на подходе, и мы должны быть вместе. Тут Джамал берет микрофон. – Раз. Раз. Раз. Спасибо, Бристоль, что вы сегодня здесь. Быть дома и играть для своих – это здорово. Сегодня особенный вечер, потому что, как известно, этот культовый клуб, который на протяжении десятилетий оставался в эпицентре музыкальной жизни, в котором и я зависал, когда был моложе… – В толпе я вижу Инносенса – он громко улюлюкает. Джамал приподнимает бровь и кивает со знанием дела. – Так вот, это место скоро закроется… – Толпа разочарованно гудит – Джамал поднимает руку, призывая к тишине. – Однако я прошу вас проявить терпение в то время, пока мы создаем еще один очень знаменательный момент в истории этого славного клуба. Один мой старый друг, с которым мы ходили еще в начальную школу имени Манделы, хочет попросить прощения. Сегодняшний вечер, когда уходящий год отвешивает прощальный поклон, а новый стучится в дверь, представляется идеальным моментом. Так что прошу у вас немножко тишины для моего приятеля, а через несколько минут снова будет музыка, я обещаю. Джамал отходит в сторону и хлопает в направлении человека, который соскользнул со сцены. Он опутан елочной гирляндой, а луч прожектора светит прямо на него. Рори! Рори стоит там, переливаясь огнями, и смотрит прямо на меня. Я не видела его с тех пор, как он бросил меня возле «Монта», с тех пор, как он разбил мне сердце. Минуту я стою, пригвожденная к месту, а затем оцепенение проходит, и я оглядываюсь, ища Луизу или Реми. Они подходят сзади, Луиза поглаживает мне спину, напоминая о том, что всегда рядом и что все будет хорошо – что бы там ни происходило. Как-то не очень в это верится. Но что вообще происходит? О, господи, я надеюсь, Рори не собирается извиняться перед сотнями людей, которые затихли, сбились в группы и наблюдают. Я надеюсь, он не собирается объявить перед всем миром, что сожалеет, не хотел ранить мои чувства и, де, давай останемся друзьями? Мне хочется умереть. Желание провалиться на этом месте, которое обычно возникает в подобных ситуациях, в данном случае неэффективно, и только смерть представляется спасением. Я оглядываюсь в поисках пожарного выхода. А вот и он, горит зеленым неоновым светом – если что, туда и рвану. Звучат вступительные такты какой-то песни, и Рори широко раскидывает руки. Не успеваю я сообразить, что к чему, как он направляется ко мне танцующей походкой, распевая The Tide is High Блонди – точнее сказать, он не поет, а скорее скандирует и при этом вскидывает вверх один палец. Он выставляет себя таким дураком, но, боже мой, делает это с упоением. Народ добродушно посмеивается, явно наслаждаясь столь откровенным публичным унижением. Вот он уже стоит прямо передо мной, и я невольно улыбаюсь, даже сияю улыбкой. Беспокойство проходит. Я смотрю на этого мужчину с добрыми зелеными глазами и сильными плечами, который так боится выставить себя на посмешище, а сейчас опутан елочной гирляндой и своим кукареканьем убивает творение Дебби Харри. Он очень меня обидел, а сейчас стоит здесь и делает это для меня. Он хочет, чтобы я стала его «номером один» – надеюсь, я правильно понимаю происходящее. Или я сильно оптимистична? А что еще это может означать? Внезапно музыка сменяется на Careless Whisper – он падает на колени и произносит: – «Я упустил тот шанс, который был мне дан…» Жуткое позорище, но я смеюсь до слез: так перепевать танцевальные хиты восьмидесятых – это надо уметь. Кто-то дотрагивается до моего плеча – Элисон каким-то образом пробралась сюда, стоит рядом и с гордым видом кивает, указывая на Рори. Вокруг него уже образовался кружок. Инносенс вскидывает кулак, крича: «Давай, чувак, жги!» Луиза сияет радостной улыбкой. Шардоне, возникшая непонятно откуда, стоит со своим пилотом, который обнимает ее сзади. Все здесь, и разделяют со мной этот момент. Музыка снова меняется. Я сразу узнаю ее. Нет, не может быть! Джамал снова подходит к микрофону. – Люди, Рори хочет дать урок танцев. Возможно, это что-то улетное. Не стесняйтесь – присоединяйтесь! Рори уже прямо передо мной и улыбается широченной улыбкой. Он же не собирается… о да, так и есть. Он прижимает к груди одну руку, потом другую и изгибает их, как лапы. Теперь я смеюсь взахлеб – смех накатывает на меня, как волны на песчаный берег. Я в буквальном смысле держусь за живот, когда он в свете прожектора начинает скакать по танцполу, дрыгая «лапами», и голосом Тигры распевать Jingle Bells. Он сошел с ума. Это безумие. Позорище, каких свет не видывал. Я поднимаю одну «лапу», затем другую и присоединяюсь к нему, горланя во весь голос: – «Динь-динь-дон! Как чудесно мчать в санях, где веселый звон!» Он оборачивается – в его взгляде так много всего, и самое явное – это благодарность, а самое затаенное – любовь. Никто никогда не смотрел на меня так, и я знаю, что готова последовать за этим мужчиной на край земли. В зале происходит оживление – по непонятной причине танец Рори вызывает воодушевление, и танцоров становится больше. Вряд ли до этого дня в «Лакоте» звучала музыкальная тема Винни-Пуха, но сегодня все прыгают по-тигриному. Скачут Реми и Луиза, со страстью отплясывает Элисон, и я представляю, как в молодости она зажигала на танцполе под панк-рок. А вот мимо проносится Инносенс – мое сердце переполняет любовь к этим людям, к этому городу и к этому мужчине в дурацком рождественском колпаке с мигающими лапочками и в джемпере, который выставляет себя на посмешище, чтобы привлечь мое внимание. Музыка смолкает, и Джамал поднимает руку: – А теперь мой друг хочет исполнить еще кое-что, и я благодарю вас, что вы с нами. Вы классные. Готов, Рори? Рори кивает, и Джамал начинает битбокс. Рори поворачивается и смотрит мне прямо в глаза. – Я знаю, Белл, что вел себя как полный идиот. Как законченный мудак. Поэтому я сочинил для тебя это, чтобы передать, как мне плохо, как я раскаиваюсь, как сильно люблю, уважаю и, ну, благоговею перед тобой, и как мечтаю о том, чтобы ты дала мне еще один шанс… Он делает глубокий вдох, и затем… Тебя не уподобить Рождеству – Ты веселей, ты свет даришь играя. Твой лик, и тон, и верность естеству Врачуют душу мне, надеждой окрыляют. Это сонет. Он сочинил для меня сонет! Я мысленно возвращаюсь к тому времени, когда мы сидели у меня, и он смущенно сказал, что сонет как любовное послание – это верх совершенства. Я ошеломлена. Твоя любовь изгнала всякий страх Из сердца, прекратившего биенье, И – ква! – … На этом слове он по-лягушачьи поводит плечами, и я уже не знаю, куда девать глаза. …я ожил в твоих трепетных руках, И вот стою здесь, умоляя: будь моею! Мне хочется делить с тобою жизнь, И наше будущее видится прекрасным – Позволь тебя лелеять и любить И восприми как клятву эти фразы. Пока живу, пока дышу и не истлел – Тебе я сердце посвящаю, Белл. У него такие чувства? В самом деле? Ко мне? О! Закончив, он смотрит на меня, и я киваю. Разве я могу не простить этого замечательного мужчину, которому уже отдала все свое сердце? Готова ли я разделить с ним жизнь и вместе строить будущее, здесь, в городе, который мы любим, в окружении людей, которые значат для нас так много? Да. Он подходит, берет меня за руку, и тут в колонках звучит «Старое доброе время»: «Забыть ли старую любовь и не грустить о ней…» – О, боже, Рори, ты сочинил сонет для меня? Когда ты успел? – Конечно, для тебя. Вчера и сегодня – я не спал полночи. Он не настолько хорош, как хотелось бы. Но ты простишь меня за то, что вел себя как дурак? Я испугался и напортачил, но теперь знаю, как сильно хочу быть с тобой. Ты дашь мне шанс доказать, что я тебя достоин? Я буду очень стараться. – Рори, иногда ты слишком много говоришь. Я подаюсь вперед и касаюсь его губ в тот момент, когда часы начинают бить двенадцать, но сейчас, именно в данный момент, наступление Нового года волнует меня далеко не в первую очередь. Мужчина, который сократил разделявшее нас расстояние, отвечает на мой поцелуй и вызывает во мне бурю чувств. Я люблю его и разделяю его мечты о нашем совместном будущем. Ничего в жизни мне не хочется больше, чем всегда быть рядом с ним.