В руках он держал серебряный поднос, на котором лежала записка от Мура, несколько чистых листов бумаги и изысканный набор: чернила, перо и другие письменные принадлежности. Она взяла с подноса записку и прочитала. "Грейс, Ни один знатный джентльмен не встаёт в столь безбожно ранний час, особенно в Лондоне в разгар сезона, о чём, я уверен, вам хорошо известно. Что касается остального, кормить обедом и укладывать дочь в постель должна няня. Я уже дал вам своё разрешение её нанять. Поэтому буду ожидать встречи с вами в музыкальной комнате в четыре часа. Мур." В ответ Грейс быстро черкнула пару вежливых фраз. "Сэр, Я уверена, вы хотите, чтобы я наняла компетентную няню. Это займёт, как минимум, несколько дней. Рекомендую отложить встречу до понедельника." Грейс снова отослала лакея, и, прежде чем Изабель продолжила излагать свою точку зрения, Грейс сказала: – Я с пониманием отношусь к твоим доводам, Изабель, но обычно маленькие девочки спят в детской до четырнадцати лет, а тебе только восемь. Поэтому тебе придётся спать здесь. Твой отец поручил мне нанять няню... Изабель застонала, но Грейс продолжила: – А после того, как я её найму, няня тоже будет спать наверху. Пока тебе не исполнится четырнадцать, тебе подходит только детская. Твой отец считает так же. Но дети могут быть очень настойчивыми, поэтому Изабель снова начала спорить. Она хотела комнату для большой девочки, и её не заботил устоявшийся порядок. Как и её отца. "Я не вынесу отсрочки, Грейс, потому что жажду вашего общества. У меня четыре горничные. Выберите кого-нибудь, кто возьмёт на себя обязанности няни, пока вы её не наймёте. Я жду вас в четыре часа". Грейс сунула письмо в карман и посмотрела на лакея, который стоял у двери в ожидании ответа. – Передайте мистеру Муру, что я встречусь с ним, как он того просит, – сказала она, смирившись с неизбежным. Лакей снова удалился. Грейс вновь переключила внимание на Изабель и мебель для спальни, пытаясь выбросить Мура из головы. Но она весь день чувствовала тепло его прикосновения на щеке и строго велела себе больше не позволять ему никаких вольностей. Когда позже днём Грейс вошла в музыкальную комнату, Мур уже был там. Увидев её, он встал из-за рояля и, нахмурившись, покачал головой. – Грейс, на вас ужасное платье. Прошу, выкиньте его. Грейс остановилась по другую сторону рояля и оглядела себя. Сегодня на ней было серое шерстяное платье, которое скрывало её фигуру от шеи до пят, а белый воротничок и манжеты пожелтели и обтрепались. – Выглядит так себе, – согласилась она, поднимая глаза, – но я заплатила за него всего несколько пенсов. – Охотно верю. Я хочу, чтобы завтра вы первым делом отправились к модистке и купили себе несколько красивых платьев. Запишите их на мой счёт. Грейс переступила с ноги на ногу. Она не хотела выглядеть для него красивой. Не хотела чувствовать себя красивой рядом с ним. Это была опасная территория. – С вашей стороны неприлично покупать мне одежду. – Вы живёте без компаньонки под одной крышей с холостяком. Какая разница, прилично или нет принять от меня пару новых платьев? Она ухватилась за другой предлог. – Ваша дочь и так считает меня вашей любовницей. Что она подумает, если я позволю вам заплатить за мой новый гардероб? – Что вы разумный человек? – предположил он. – Купите несколько новых платьев, Грейс. Это приказ. Я не хочу, чтобы гувернантка моей дочери разгуливала в лохмотьях. – Когда меня увидят ваши знакомые, они ни за что не поверят, что я гувернантка вашей дочери. – Тогда тем более. Я бы никогда не позволил любовнице носить такие платья, – ахнул Мур, но в его глазах плясали весёлые искорки. – Грейс, подумайте о моей репутации. Люди придут в ужас, если решат, что я отношусь к своей любовнице с таким пренебрежением. – Так и быть! – раздражённо воскликнула она, наконец сдавшись. – Я куплю себе что-нибудь. Но настаиваю, чтобы вы вычли стоимость платьев из моего жалования. – Вы всегда придерживаетесь строгих правил? – А вы всегда их игнорируете? – Да. – Он беспардонно ухмыльнулся. – Я паршивая овца в семье, к большому разочарованию брата. Я мало обращаю внимания на условности общества. Кстати, поскольку я плачу за ваш гардероб, не смейте покупать ничего, похожего на это. – Мур указал на её платье. – Только вы, Грейс, могли надеть отвратительную вещицу, но при этом выглядеть настолько прелестно, что довели бы до слёз священника. Её щёки вспыхнули. – Вы всегда делаете женщинам такие комплименты? – Да. – Почему? – Потому что обычно они работают, – с горькой улыбкой ответил он. Грейс ничего не могла с собой поделать и расхохоталась. – Вы и в самом деле бесстыдник! – По крайней мере, я заставил вас улыбнуться, так что я не раскаиваюсь. – Вы хоть когда-нибудь раскаиваетесь? Настала очередь Мура смеяться. – Редко, – признался он и жестом пригласил Грейс сесть рядом с ним на скамейку у рояля, но она отвернулась, сделав вид, что ничего не заметила. Грейс отошла на безопасное расстояние и присела на стул в нескольких футах от Мура с правой стороны. Здесь он не сможет её поцеловать и разжечь внутри неё огонь страсти. К её облегчению, он не стал спорить. Мур вновь занял своё место на скамейке, слегка повернувшись в сторону Грейс. – За время нашего знакомства я понял о вас одну вещь. Вы не тщеславны. – Напротив. Ничто человеческое мне не чуждо, меня тоже посещают тщеславные мысли. – Мне бы очень хотелось узнать какие. – Не узнаете. – Правда? Его мягкий, но решительный голос вызвал в ней вспышку радостного предвкушения, но она притворилась невозмутимой. – Уверяю вас, они не стоят такого пристального внимания. – Но если я их узнаю, то смогу бесстыдно воспользоваться. Не дав Грейс времени на раздумья, Мур повернулся к роялю и принялся играть гаммы. Она опустила взгляд на его руки. Длинные, сильные пальцы двигались по клавишам почти ласково, медленно, обдуманно. Мур играл с полным пониманием того, что делает. Сначала гаммы звучали как обычно, он играл одну ноту за другой в идеальном порядке. Но через несколько минут, всё изменилось. Его правая рука двинулась вправо, а левая – влево, исполняя мажорный и минорный лад в зеркальном отражении. Он ускорил темп с четверти тона до одной восьмой, а его руки вернулись к центральным клавишам, он снова ускорил темп, и его руки опять двинулись в противоположных направлениях. Затем Мур сменил технику, теперь его руки двигались параллельно, добавляя альтерации. Грейс зачарованно наблюдала за тем, как он переключился на гармонические и мелодические минорные гаммы, затем на квинтовый круг. Потом переключился снова, на этот раз с гамм на лады, его пальцы задвигались быстрее, ударяя по клавишам сильнее. Ионийский лад, затем дорийский, фригийский, лидийский. На лидийском ладе она перестала заострять внимание на отдельных нотах и просто стала слушать, зачарованно глядя на неистовые движения его рук. Время будто остановилось, лады превратились в обрывки мелодий, нанизанных друг на друга. Некоторые она узнала, но многие нет. Вероятно, они были его собственного сочинения. Грейс не знала, сколько прошло времени, но, когда его левая рука замерла, а правая вернулась к основным гаммам, она поняла, что Мур почти закончил. Исполняя лёгкую и весёлую мелодию в до мажор, он повернул голову и посмотрел на Грейс, его длинные волосы коснулись клавиш рядом с большим пальцем. Улыбнувшись ей, он взял последние ноты – игривое, дразнящее трио до-си-до. – Позёр, – упрекнула его Грейс, стараясь не рассмеяться. – Обычные гаммы слишком скучны для вас? Он убрал руки с клавиш. – Я играю гаммы ежедневно, потому что так надо, но я всегда их ненавидел, даже в детстве, – признался Мур, откидывая назад волосы и поворачиваясь к Грейс, на его лице появилось выражение, как у школьника, застигнутого за шалостью. – Я потратил много времени на то, чтобы найти способ сделать их более интересными. – И, осмелюсь предположить, этим свели с ума не одного учителя музыки. – Нет. Обычно к этому моменту они уже несли моей матери заявление об уходе. – Тогда вам пора начать волноваться. Изабель очень похожа на вас, и я могу поступить так же.