Он взглянул на Грейс. – Да? – Мне кажется его план не сработал. Дилан ухмыльнулся. – Мужчины в моей семье всегда были воплощением английского дворянства – честные, благородные, сельские джентльмены. Уверен, ты прекрасно понимаешь, кого я имею ввиду. Грейс подумала о своём отце. – Да, понимаю. – Все мужчины в семье Муров были одинаковыми: любили своих лошадей и собак так же сильно, как и своих женщин. Занимались охотой и рыболовством, попадали в передряги в Харроу и Кембридже, а затем женились на подходящей деревенской девушке с приданым и окунались в жизнь сельских сквайров. Мой отец нарушил традицию, неожиданно влюбившись в милую валлийскую девушку без гроша за душой, чья голова была забита романтикой. Она играла на флейте. Уверяю тебя, ничего подобного в семье Муров никогда не случалось прежде. – То есть ты унаследовал интересы от обоих родителей: любовь к музыке от матери и увлечение спортом от отца. Но откуда взялась твоя необузданная натура? Он одарил её пиратской улыбкой. – Это моя индивидуальная особенность. – Ветер растрепал его шевелюру, прядь волос упала Дилану на щёку, и когда он её откинул, Грейс задалась вопросом, почему её так сильно привлекают необузданные мужчины с дурной репутацией. Видимо, таков был её удел. – Поскольку твоя мать тоже любила музыку, она должна была понимать и твою страсть к музыке. – Да. Я обожал матушку. Она разбиралась в музыке и воспринимала её на том же уровне, что и я. Она писала симфонические поэмы ещё до того, как у них появилось название. Она была единственным человеком, который поддерживал мой талант. Отец не мог понять нашу страсть к музыке. Несмотря на то, что он любил маму до самой её смерти, он никогда её не понимал. И никогда не понимал меня. Как и Йен. Он очень похож на отца. Мама умерла, когда мне было одиннадцать. – Должно быть, это стало невосполнимой утратой для тебя. – Да. – Он наклонился и подобрал несколько мелких камешков рядом с тропинкой. – Когда она умерла, у меня не осталось никого в моей семье, да и во всём мире, кто понимал бы, чем я занимаюсь и почему это так для меня важно. Я начал бунтовать и делать всё, что мне заблагорассудится, отец не мог меня контролировать. Ему было плевать на мою музыку, поэтому меня не заботило его мнение. – Дилан выпрямился, отвёл руку назад и кинул один из камней, которые держал в руке. Камешек миновал утёс и устремился в море. – После Кембриджа я на четыре года уехал гастролировать по Европе. Сначала давал фортепианные концерты, затем дирижировал. – Он бросил ещё один камешек. – Я понимаю, почему ты перестал гастролировать, – сказала она. – В деньгах ты не нуждаешься. Но почему ты бросил дирижировать? – Просто бросил. – Он не стал вдаваться в подробности, Грейс решила не настаивать. Через мгновение Дилан проговорил: – Как бы то ни было, мы с отцом никогда не ладили. Я лишь однажды навестил его дома перед смертью. Грейс ещё раз огляделась по сторонам. – И всё же для себя ты выбрал именно это поместье, – мягко заметила она. – Которое находится рядом с тем местом, где ты вырос, где есть фруктовые сады, и которое похоже на дом. – Да. – Дилан посмотрел на нее и тихо рассмеялся. – Ей-богу, так и есть. Я даже об этом не задумывался. Я просто влюбился в это место с первого взгляда. – Тогда почему ты не живешь здесь постоянно? Он так долго молчал, что Грейс перестала ждать ответа. – В Лондоне... жить проще. Я не был здесь довольно давно. Два года, как минимум. – Почему бы не жить здесь? – Грейс указала на открывающийся перед ними пейзаж. По обе стороны росли деревья, неподалёку сверкала на солнце белая ротонда, перед домом раскинулся террасный сад, за лужайкой росли дикие сплетения кустарников и деревьев, а внизу, возле скалистого утёса, шумело море. – Как можно так долго сюда не приезжать? – Я и забыл, как сильно мне здесь нравилось раньше, – пробормотал Дилан, не отвечая на её вопрос. Затем, покачав головой, он повернулся и начал подниматься по ступенькам к дому. – Раньше? – переспросила Грейс, следуя за ним. – Разве сейчас тебе не нравится? – Я не знаю. – Он поднялся к террасному саду и прошёлся вдоль него, затем остановился, чтобы ещё раз полюбоваться видом. – Здесь так чертовски тихо, так безмятежно. Я успел об этом позабыть. – Ты говоришь так, как будто это нечто плохое. Разве не тишина и безмятежность помогают писать музыку? – Нет. – Сжав губы, Дилан повернулся спиной к морю. Он присел на край невысокой каменой стены, окружавшей сад и, закрыв глаза, вцепился в неё руками по обе стороны от себя. – Теперь я даже не знаю, что такое безмятежность. Грейс подумала об Этьене и его резких перепадах настроения. – Откуда такая тяга к бурным эмоциям? – спросила она, будто обращаясь к самой себе. – Неужели всё на свете должно вызывать волнение? – Ты не понимаешь. – Дилан открыл глаза, но не посмотрел на Грейс. Он оторвался от стены и направился обратно к дому. Грейс посмотрела ему вслед и внезапно окрикнула: – Дилан? Он остановился, но не обернулся. – Да? – Я хочу понять. – Сомневаюсь, что у тебя получится. – С этими словами он вошёл в дом. Только лёжа в постели той ночью, Дилан в полной мере осознал, почему больше не ездит за город. Здесь не было никаких отвлечений. Жизнь текла размерено. Ничто не отвлекало его внимание в этот час ночи, кроме пения соловья за окном. Ничто не могло отвлечь его от ненавистного, назойливого звука в ушах. "Я хочу понять". Как объяснить несведущему человеку, на что похож сводящий с ума гул, несмолкающий ни днём, ни ночью? Чтобы понять, нужно прожить это на собственном опыте. Дилан попытался заглушить его, но, как и всегда, чем упорнее он старался, тем громче становился звук. Поблизости стояла настойка опия, готовая в любой момент прийти на помощь и притупить его чувства, погрузив в дурманящий туман, который мог сойти за отдых. Он захватил с собой и гашиш, но ему почему-то не хотелось принимать ни то, ни другое. Дилан вспомнил о том, как Изабель застала его в борделе, курящим гашиш, и, хотя сам он не мог объяснить причину, ему больше не хотелось затуманивать свой разум. Отцы так не поступают. Дилан перевернулся на бок и уставился через открытую французскую дверь на балкон, наблюдая за тем, как прохладный морской бриз играет с прозрачной белой занавеской в лунном свете. Если бы только он мог провести ночь как обычный человек. Какое блаженство просто опустить голову на подушку, закрыть глаза и погрузиться в сон. Он знал по опыту, что в конце концов разум подчинится требованиям тела, и им овладеет сон. Возможно, завтра или послезавтра, но не сегодня. Дилан откинул простыню, встал с кровати и голым вышел на балкон. В начале мая ночи на побережье всё ещё были немного прохладными, но Дилан едва замечал пронизывающий ветер. Он вдыхал ароматы трав из сада и резкий запах моря. Вдалеке лунный свет отражался от гребней волн, будто высекая искры в ночной тьме. Дилан вернулся в комнату и закрыл за собой дверь. Он отправился в гардеробную, осторожно, чтобы не разбудить Фелпса пошарил в темноте и отыскал пару чёрных шаровар, снял с крючка на двери свой любимый халат и вышел. Затем он натянул просторные брюки и накинул халат из плотного чёрного шёлка, не потрудившись завязать кушак. Раз ему всё равно не спится, можно поработать над симфонией. Поскольку музыкальная комната в Найтингейл-Гейт находилась на первом этаже, на приличном расстоянии от спален, Дилан никого не потревожит. В залитой лунным светом гостиной он отыскал масляную лампу, спички и отправился в музыкальную комнату, пройдя через три широкие арки. Дилан налил себе бокал кларета, открыл французскую дверь в сад, чтобы впустить прохладный воздух, и сел на обитую бархатом скамью у рояля, поместив лампу в держатель справа от пюпитра. Фелпс уже успел положить стопку разлинованной бумаги, письменные принадлежности и ноты Дилана на рояль, чтобы он мог начать работать в любое время. Дилан не стал поднимать крышку рояля, чтобы музыка звучала тише. Лондонский рояль ему нравился больше, он звучал лучше. Жаль, нельзя погрузить его в дорожную карету и привезти в Девоншир. Хотя местный инструмент был почти так же хорош. Когда Дилан провёл пальцами по клавишам, то обнаружил, что миссис Холлингс последовала его инструкциям. Рояль был идеально настроен. В течение десяти минут он играл гаммы, затем сделал глоток вина и принялся изучать свои записи. Дилан остановился на середине второй части симфонии. Пробежав взглядом по своим заметкам на полях, он вспомнил почему. Дилан оказался в тупике. Аккорды, которые он с трудом подобрал для вступления, не подходили для во второй медленной, лирической части. Дилан не до конца понимал, в чём причина. Он попробовал сыграть несколько различных вариаций, но ни одна из них его не устроила, именно в этом и заключалась проблема. Он больше не понимал, что сработает, а что нет, в результате не чувствовал удовлетворения от уже написанного и не мог двигаться дальше. И поэтому всё топтался на месте. Дилан перестал играть. Он потёр рукой глаза и раздражённо заскрежетал зубами. – Идёт с трудом? Дилан поднял голову при звуке мягкого голоса Грейс. Она стояла в ночной рубашке под средней аркой, ведущей в гостиную, в руке держала лампу, её волосы были зачёсаны назад и заплетены в тяжёлую косу, которая свисала с плеча, из-под простого подола ночной рубашки выглядывали босые ноги. У неё были очень красивые ножки. Он глубоко вздохнул и посмотрел ей в глаза. – Я тебя разбудил? Она кивнула, зевнув. – Мне жаль. Я думал, что в спальнях не слышно музыку. – Я приоткрыла окно, чтобы подышать морским воздухом, и услышала тебя. – Грейс оглядела бледно-голубые стены, кремово-белые колонны, лепнину и массивную, непритязательную мебель. – Здесь довольно мило. – Как тебе твоя спальня? – Симпатичная. Обои ивового цвета и мягкий коврик. Мне нравится. Мне вообще нравится твой дом, Дилан. – Она обошла рояль, словно собираясь встать за спиной Дилана и посмотреть на ноты, но остановилась и взглянула на него. – Можно мне посмотреть, или ты никому не позволяешь этого делать? Дилан великодушно указал на ноты на пюпитре. – Только не критикуй, – усмехнувшись, предупредил он. – Ненавижу критику. – Не буду, – с серьёзным видом пообещала она, подошла к нему сзади и заглянула через плечо. Грейс вставила лампу в держатель с левой стороны пюпитра и наклонилась вперёд. Положив правую руку на клавиши, она смущённо исполнила несколько нот. – Несмотря на то, что я плохо играю, думаю, что произведение прекрасно. – Спасибо. – Дилан посмотрел на неё и недовольно нахмурился. – Но всё не то. – Не то? Но звучит великолепно. – Что-то не так. Не могу объяснить. – Он с тяжёлым вздохом обхватил ладонями голову и закрыл глаза. – Звучит не так. Грейс положила руку ему на плечо. – Возможно, тебе следует сделать паузу в работе и немного расслабиться. – Она наклонилась ближе к его уху. – Листу это всегда помогало. Грейс рассмеялась и попыталась отойти, но Дилан схватил её за талию и притянул обратно. – О, нет, – сказал он, – тебе это с рук не сойдёт. Откуда ты знаешь, что помогало Листу? – Я просто тебя дразню, – весело ответила она, хватая его за запястья и пытаясь оттолкнуть его руки. – Я всего лишь дразнила, клянусь.