– Да, он рассказал мне про Алана. – Ладно. Тогда… – Эрин вновь замолчала, словно решила, что заполнила достаточно пустых мест в анкете, а потом поняла, что на самом деле ничего не сказала вслух, и продолжила своим мягким учительским голосом: – И что ты об этом думаешь? – Не знаю, чему верить. Какой смысл лгать Эрин? Ей это всегда удавалось лучше, чем мне. Я знаю, знаю, выдвинутое обвинение слишком серьезно, чтобы помещать его в книгу, где она не может ничего возразить, но это правда. Кроме того, любовную интрижку завела она. – Рядом с нами мертвый человек, – без обиняков заявила Эрин. – Знаешь, я заметил. – Это был не несчастный случай, Эрн, как внушает нам хозяйка курорта. Чтобы избежать паники. Но ты и я, мы оба знаем, что это проблема Каннингемов. Привезена сюда Каннингемами… – Эрин не закончила фразу, хвост которой повис в воздухе: «…вызвана Каннингемами». Я немного смягчился: – Если верить Майклу, человек, убивший моего отца, Алан, уже мертв. История завершена. Что тут еще? – Если? – Я понимаю, что сам он в этом убежден. Пока все. От воспоминаний о затянутой паутиной поляне меня пробило холодом. Вероятно, отчасти я не хотел принимать на веру слова Майкла, потому что на бумаге Алан мог выглядеть негодяем, но в то утро я был единственным, кто не хотел, чтобы его смерть, его убийство было оправдано, не важно, кто он такой и что сделал. – Хотя все просто. Алан убил твоего отца, чтобы прикрыть свою задницу, да, но он убивал ради чего-то. – Эрин прищелкнула языком. – Потом он пытается продать ту же вещь Майклу, и это приводит нас сюда. – Майкл уже сообщил мне это. Но зачем ждать так долго? – Может быть, потому, что карьера Алана закончилась. Может, он был в отчаянии. Мне известно одно: если это стоило убийства много лет назад, то стоит и сейчас. – Она указала большим пальцем на Зеленые Ботинки. – Мне нужно снова напоминать о трупе? – Ну ладно. Что за информацию Майкл покупал у Алана? – Я не знаю. – Эрин замялась. – Он не поделился со мной. Сказал, это небезопасно. Правило 9 диктует, что я должен открывать читателю все свои мысли, так вот: в этот момент мне показалось, что она говорит правду, только не полную. – Но… – Я подтолкнул ее к продолжению. – Мы кое-что откопали. Я вспомнил по-тюремному грязные руки Майкла, когда мы здоровались перед гостевым домом. Чернота под ногтями. В остальном он был чистый: свежевыбрит, волосы покрашены. Почему он не отмыл ногти? – Оно в кузове фургона? – (Эрин кивнула.) – Хорошо. Так что же это? – Вопрос прозвучал совсем просто, я даже почувствовал: может, никаких сложностей и нет? – Думаю, деньги, что еще может столько стоить? Какая-то вещь, добытая Саблезубыми во время одного из ограблений? Драгоценности? Наркотики? – Я тоже так думала. Но сама еще не видела. У меня вырвался смешок. Как удар топора по полену. Голосовые связки не совсем разморозились. – Это отмечено на карте с сокровищами? – Зря смеешься. – Эрин скрестила на груди руки. – Я ему верю. Слово «верю» загудело двойным смыслом. Как будто его можно убрать из этого предложения и заменить другим. – Это из-за… – Не надо, Эрн. Дело не в том. И да и нет. Я еще никогда не разговаривал с Эрин так прямо, даже во время сеансов у семейного психолога. Мое недовольство всегда застопоривалось чувством стыда и грустью. Но если было нужно, мы могли справиться, могли сесть и поговорить о том, что значило для нас обоих завести ребенка и что сделало с нами письмо о бесплодии, которое я распечатал за завтраком. Что оно сотворило с семьей, которую мы собирались создать. Мы долго ждали этого письма. Странно доверять такие важнейшие, судьбоносные новости почте, но, видимо, в клинике сообщение о диагнозе посчитали вполне рутинным и не стали утруждать себя контактом по телефону. Само письмо шло очень медленно. Эрин заламывала руки, выдавая мне обрывки плохих новостей: первое почтовое отправление стало жертвой путаницы с адресами, и ей пришлось звонить в клинику, чтобы все исправить, а второе через несколько недель превратилось в сырую, нечитаемую бумажную массу, размоченную дождем. Эрин сильно переживала. Каждый день по утрам она прежде всего подскакивала к почтовому ящику, перебирала рекламные листовки с купонами на пиццу и буклеты агентств недвижимости, идя к дому по подъездной дорожке и качая головой: еще один день без результатов. Вообще-то, это письмо до сих пор у меня. Оно смялось от того, как крепко я сжимал его в руке в то утро, уставившись в недоумении на результаты своих анализов и пытаясь придумать им какое-то другое объяснение. Когда Эрин вошла в кухню, заправляя кудрявые, как усики горошка, пряди распущенных волос за уши, я положил письмо на стол рядом с маслом. Рука у меня была грязная, на запястье какая-то жижа. Я попросил Эрин сесть, и выражение ее лица, когда она взглянула на меня, прочтя письмо… Думаю, мы оба поняли, что для нас, вероятно, это конец. Некоторое время мы еще цеплялись друг за друга, но кремень исчез. Если бы он все еще был у меня, я бы сжег чертово письмо. Мы оставались на орбитах друг друга еще восемнадцать месяцев, потому что не хотели уходить и не хотели оставаться. Так случается в браке, когда один из супругов хочет ребенка, а другой не может его дать. Да, это был третий, и последний в моей жизни событийный завтрак. Имевший отношение к сперме. – Значит, это правда? – спросил я. Мы оба знали, о чем я. О ней и о Майкле. Эрин вздохнула: – Это правда. Но я бы поверила ему, даже если бы было наоборот. Не всем нам выпадает увидеть своих отцов в новом свете. Это привилегия. Тут я понял, что, помогая Майклу лучше понять Роберта, Эрин замещала этим свой поиск примирения с буйным папашей. – Да перестань. Ты на самом деле умнее, – взмолился я. – Ты всегда говорил милые вещи. – Она мрачно усмехнулась. – Уже открывал фургон? Я покачал головой: – Он дал мне ключи. Но потом мы пошли сюда за тобой. – Мне он сказал: то, что внутри, убедит тебя. Лучше бы мне перестали говорить, что находящееся в фургоне изменит мою жизнь. В результате так и окажется с точки зрения того, во что я верил, и с точки зрения функции моей правой руки, но я все равно не хотел больше слышать этого. – Мы топчемся на одном месте, – сказал я, решив разрядить обстановку. – Давай попытаемся найти какую-то общую почву. – Ты говоришь, как доктор Ким. – Мы столько денег выложили за эти консультации – кто бы мог подумать, что они окажутся полезными. – Я выдавил из себя улыбку. – Тогда что же? – Эрин заговорила томным голосом нашего бывшего психолога. – Что объединяет нас? – Мы оба не верим, что Майкл в ответе за… – Я указал на тело. Странно было так запросто говорить об этом. – И я полагаю, раз ты вломилась сюда и стала вынюхивать, значит тоже не веришь в естественные причины этой смерти. Ты думаешь, кто-то охотится за Майклом из-за того, что вы с ним откопали, а я просто пытаюсь снять Майкла с крючка и хоть раз в жизни что-то исправить. Вот наша общая почва. Мы оба пытаемся найти убийцу. – В очередной раз мне напоминают, что я здесь не главное действующее лицо и авторство этой книги не дает мне особых прав. Помню, в тот момент я подумал, что для поисков этого проклятого убийцы мотив есть у большего числа людей, чем для совершения убийства. – Давай с этого и начнем. Если мы узнаем, кто это сделал, то убедимся и в правдивости слов Майкла. – Одно подтвердит другое, – согласилась Эрин, сложила указательные пальцы, приставила их к подбородку и нахмурила лоб. – Мне кажется, в этом месте сегодня произошел прогресс. Как по-твоему? Место для прогресса и правда наметилось. Я невольно рассмеялся. Мы не случайно влюбились друг в друга, что бы ни происходило потом, и забыть это было нелегко. – У тебя был очень сосредоточенный вид, когда я вошел сюда. Ты что-нибудь нашла? – Ну… я не специалист, но все это ненормально. – Эрин вновь склонилась над телом, и я придвинулся к ней. До сих пор я не разглядывал Зеленые Ботинки внимательно. Пока нес его ноги, брезговал, а фотографию, сделанную Кроуфордом, видел лишь мельком. Глаза у мертвеца были закрыты. В сарае стоял такой мороз, что волосы у покойника покрылись инеем. Лицо было измазано чем-то вроде сажи, которую я сперва принял за следы обморожения, а вокруг рта сформировалась полоса блестящего застывшего дегтя. На шее трупа виднелось кольцо злой красной раны. София говорила о порезе; от него остались пятна на рукавах Кроуфорда, но с близкого расстояния было видно, что крови пролилось больше. То, чем обмотали шею этого мужчины, врезалось в его кожу. Рваные края раны тоже покрылись изморозью. Эрин прервала мои наблюдения: – Похоже, его задушили. А что за чернота у него на лице? Действие яда? – Пепел, – сказал я, повторяя слова Софии. – Скорее всего. – То есть он обгорел? На улице? Я кивнул: – Хотя подтаявшего снега вокруг не было. И если бы он горел, то наверняка катался бы по снегу. Были бы ожоги. София считает, это серийный убийца. В прессе его называют Черный Язык. Но если ты считаешь, что Майкл завяз в каких-то гангстерских делах, как отец, это может быть член банды. Таких типов посылают вышибать из людей долги. – Может быть. Видок у него жуткий. Думаю, так поступают с людьми, из которых действительно что-то выколачивали, или таким образом оставляют послание. Хотя меня смущает вот что… Ты говоришь, это пепел, но снег не подтаял. Убийца сжигает свои жертвы, не поджигая? – Вообще, это древняя техника пыток, ее когда-то использовали персидские цари, – сказала из дверей София. – Что? Я задницу отморозила. – Пыток? – Я вскинул бровь и посмотрел на Эрин. – Согласуется с оставлением послания. – Что ей известно? – Моя бывшая скрестила на груди руки. – Майкл сказал, чтобы я доверяла только тебе. – Ей тоже можно. Она знает про деньги. – Плохо, что Эрн уже потратил, – София покосилась на меня, – добрую их часть. По крайней мере пятьдесят штук, да? Эрин пронзила меня взглядом, смысл которого не поддавался дешифровке. То ли раздражение, что я растратил деньги Майкла, то ли досада, что я так близок с Софией и поделился с ней своей тайной. Я мысленно задержался на этом моменте, думая, не избыточны ли подобные чувства для бывшей жены, которая нынче провела ночь с моим братом. – Тебе, похоже, многое известно об этом серийном убийце, – сказала Эрин, держа ухо востро. Если София и уловила обвинительную нотку в ее тоне, то виду не подала.