– В нашу больницу попала его жертва. Женщина по фамилии Хамфрис. Ее обнаружили случайно, и, по общему мнению, очень вовремя. Но легкие у нее были прострелены, пришлось отключить искусственную вентиляцию. Мне это показалось интересным, я послушала несколько подкастов. Не думала, что эти сведения пригодятся… Но вот пригодились. – Ну тогда дело закрыто. Если ты послушала подкаст… – Пусть продолжает, Эрин. Она знает больше нас. – Значит, мы ищем любителя истории? Со вкусом к средневековым пыткам? – Вроде того. – София смутилась. – Я это не придумала, ладно? Это называется удушение пеплом. Эрни, я тебе уже говорила, что большинство людей, которые погибают при пожарах в домах, умирают не от ожогов, а задыхаются. Отчасти это происходит потому, что огонь вытягивает кислород из воздуха и становится просто нечем дышать, но даже после того, как пламя потушено, если вдохнуть слишком много дыма, мелкие частицы гари могут покрыть легкие, и они не смогут извлекать кислород из воздуха, даже если он там есть. – А Древняя Персия славилась пожарами в домах? – спросил я. – Очень смешно. Они придумали эту пытку, и для нее строили специальные башни, огромные, больше двадцати метров в высоту. Башню наполняли колесами, шестернями и прочим, а на дне – куча пепла. Внутрь заталкивали богохульника, потому что именно за это в те времена карали смертью. И что? Оказаться в помещении, где весь пол засыпан пеплом, разве это может навредить кому-то? Нет. Но колеса и шестерни приводили в движение, они начинали перемешивать пепел, и он взлетал в воздух. Преступник задыхался. – Люси говорила мне, что первыми жертвами стали пожилые супруги из Брисбена. Она нашла информацию. Ты считаешь, с ними произошло именно это? – Она права. И в то же время не совсем. Очевидно, что тут поблизости нигде нет трехъярусной пыточной башни, и Зеленые Ботинки, похоже, задушили. – София взяла со скамейки отвертку и с ее помощью отогнула воротник на трупе, чтобы было лучше видно. – Учитывая плотность слоя пепла на его щеках и глубину ран на шее, я бы сказала, что ему на голову надели мешок с пеплом, плотно завязали и сняли, когда он умер. – Следы на снегу выглядели так, будто кто-то метался по небольшому пространству, – сказал я. – Именно. При недостатке кислорода у человека очень быстро нарушается ориентация. Он, вероятно, пытался сорвать с себя мешок, похоже, был в панике. Могу представить, как он метался в отчаянии. – И что тут средневекового? – Эрин поняла, что переборщила с резкостью, и, извиняясь, подняла руки. – Я не пытаюсь выразить сарказм, простите, мне интересно. Я просто думаю, что задушить человека может любой, завязав ему на голову мешок. Зачем возиться с пеплом? – Согласна. Наверное, преступник был в затруднительном положении, спешил. Может, начало светать. Или ему помешал кто-то из гостей курорта. В случае с супругами из Брисбена убийца никуда не торопился. Я сказала вам, это была не пыточная башня, но вроде как современная ее инкарнация. Жертвы нашли запертыми в машине, у них в гараже, руки прицеплены пластиковыми стяжками к рулю. На крыше машины имелись вмятины, как будто на ней кто-то стоял, а на полу валялась воздуходувка для уборки листьев. Убийца, вероятно, насыпал в салон пепел через стеклянный люк в крыше, а потом запустил внутрь воздуходувку и взболтал его. То же самое произошло с женщиной, которую доставили к нам на «скорой». Связана стяжками, заперта в туалете с окном, а вместо воздуходувки для листьев – фен. Вот как он предпочитает расправляться с жертвами. Медленно. Все это домыслы, разумеется. – Из подкаста, – вставила Эрин. – Из подкаста. – Наверное, это вызывает ощущение, что ты тонешь в воздухе, – сказал я. Никому не пожелал бы задыхаться во сне, как бывает со мной, и в детстве, пока мы куда-нибудь ехали в маминой машине, бо́льшую часть времени я спал. Из книг и журналов мне известно про ныряльщиков, которые тонули, не дотянув какие-то сантиметры до поверхности воды, чувствовали, что вот-вот будут спасены, вырвутся на воздух, но не успевали. Не могу представить себе, каково это – вдохнуть воздух и не получить из него кислорода. – Если, по-твоему, тут поработал тот же убийца, значит и приспособления он использовал похожие? И дело не только в пепле. Тебе кажется, следы на шее могут быть от пластиковых стяжек? – Да. Порезы на коже ровные, очень похоже, что они от пластика, а не от веревок. Веревки немного разрывают кожу, а леска глубже врезалась бы в ткани. Но здесь, взгляните… – София указала на приоткрытый рот трупа, вынула свой телефон (заряд батареи: 85 %) и посветила внутрь фонариком. Неудивительно, что журналисты прозвали убийцу Черный Язык; язык мертвеца был облеплен черным пеплом и превратился в толстого слизня, укрывшегося за грязными зубами. – Это скорее внешний эффект, чем реальная причина смерти. Мешок в любом случае сделал бы свое дело и привел к удушью. Пепел нужен был лишь для того, чтобы оставить метку. – Зачем ему это? – спросила Эрин. – Я много чего навидалась в реанимации, так что готова привести несколько объяснений. Могу поспорить, Эрн, ты понимаешь, о чем я думаю. Ты же пишешь о таких вещах. Каков основной принцип действий убийцы-психопата, его modus operandi?[9] – Ну… – начал я, – полагаю, наиболее распространено убеждение, что психопатам нужно поступать строго определенным образом. Это обязательная часть всего процесса, для них имеет значение, что и как они сделали. Но раз сам процесс настолько важен, не думаю, что психопат стал бы тратить силы на убийство, не повторяя по порядку всех положенных по его извращенной логике действий, если только в момент совершения убийства ему кто-то не помешал. Иначе никакого смысла. И непохоже, что здесь кто-нибудь разводил костры. Так слишком легко выдать себя. Не знаю, чем нам все это поможет. – Вообще-то, можно обойтись и вовсе без огня, фокус в том, чтобы поднять частицы пепла в воздух. А золу продают большими мешками в магазинах для садоводов. Я предполагаю, что пепел был привезен с собой. Убийца готовился. И думаю, моя вторая теория более правдоподобна. У меня внутри все опустилось, когда я догадался, что она собирается сказать и как хорошо это согласуется с теориями Эрин и Майкла, однако нас прервал скрежет металла – дверь открыл настежь Кроуфорд. Лицо красное, весь взмокший и на взводе. В одной руке он держал свинченную дверную ручку с проушиной и висящим в ней замком, а в другой сжимал тяжелый полицейский фонарь. Его взгляд метался между нами тремя. Рот пытался сформулировать какие-то слова, но, казалось, его хозяин никак не мог выбрать, каким образом ему лучше выразить свою ярость, поэтому он просто заорал: – Вон! Мы, как нашкодившие дети, опустив головы, засеменили мимо него на улицу, попутно бормоча: «Простите, начальник». Буря немного утихла с тех пор, как мы пришли сюда, гостевой дом снова появился из снежной мглы и теперь больше, чем когда-либо, напоминал пряничный домик, только что украшенный помадкой. Кроуфорд угрюмо шагал вслед за нами вниз по склону. Редактор говорит мне, что нельзя шагать угрюмо, но ему явно не приходилось оказываться в ситуации, когда в паре шагов у него за спиной с пыхтением топает полицейский Кроуфорд, так что я остаюсь верным выбранному наречию. На подходе к парковке я протянул ключи от фургона Эрин, она понимающе кивнула, повернулась к Софии и прошептала, чтобы наш конвоир не услышал: – Какая у тебя вторая теория? – Черный Язык дает о себе знать. Хочет, чтобы мы поняли: он здесь. Глава 24 Рифленая задняя дверь фургона скручивалась и уезжала внутрь крыши. На приступке стоял пустой стаканчик от кофе. Ключ легко вошел в замок. Я повернул его на девяносто градусов. Момент наступил важный, и я замер, глядя на столпившихся вокруг трех остальных участников действа. Эрин заламывала руки от беспокойства, поможет ли ей то, что мы увидим внутри, завоевать мое доверие, а мне – сказать ей то, чего не сказал Майкл. София надменно скривила губы в ожидании, когда раскроются секреты Майкла. Кроуфорд пребывал в нетерпении. Он попытался своим самым авторитетным тоном скомандовать, чтобы мы прямиком шли в отель, но я решил, что особой страсти в воспрепятствовании нам полицейский проявлять не будет. И оказался прав: получив отпор, Кроуфорд потащился за нами, намереваясь удержать от очередных глупостей. А я? Я был готов к разочарованию. Как я уже говорил Майклу, меня могло бы поразить только нечто, приближающееся по экзотичности к космическому кораблю. Я приподнял дверь на пару дюймов. Наблюдение первое: фургон не взорвался. Знаю, это звучит глупо, но в голове у меня прокрутилось много разных сценариев, и предположение, что эта штука начинена взрывчаткой и взлетит на воздух, стыдно признаться, было далеко не самым нелепым. Дверцу я тянул вверх так медленно не специально, просто весь ее механизм и места соединения деталей сильно замерзли. Потребовались немалые усилия, чтобы поднять дверцу на достаточную высоту и увидеть сквозь щель темноту внутри. Руки без перчаток жгло от прикосновения к ледяному металлу. Я собирался поднажать еще, но тут чья-то рука остановила меня. – Может быть, это предназначено только для тебя, – сказала Эрин. – Поначалу. Она явно знала что-то о содержимом фургона. В конце концов, кто, как не она, помогал Майклу «откопать» это. Она думала, там деньги или какие-то ценности и, видимо, учитывая необходимость везти груз в кузове фургона, полагала, что их там много. Майкл сказал, чтобы я доверяла только тебе. То же самое было сказано и мне: я – единственный, на кого он может положиться, так как дал против него показания в суде. Он позволил, чтобы его засадили в вонючий ящик с носками только для того, чтобы без посторонних отдать мне ключи от машины. София и Кроуфорд не должны видеть, что в фургоне. Эрин права. – Мне нужна минутка, чтобы взглянуть самому. – Я возвысил голос над ветром. – Гм… вдруг это небезопасно. Отмазка была так себе. София выкатила глаза. Интересно, что ее раздражало сильнее: исключение из числа доверенных лиц или то, что каждый раз, как я становился на сторону Эрин или Майкла, она все дальше отодвигалась от денег. Мне пришло в голову, что, вероятно, поэтому она и вмешалась в наш разговор у трупа именно в тот момент, когда мы с Эрин нашли общий язык и стали действовать заодно. От Кроуфорда я ожидал большего сопротивления по самым разным причинам (цепочка улик, свидетелей, любое сходство с работой опытного полицейского), но, кажется, он оставил всякие попытки изображать из себя настоящего копа. Эрин отогнала их обоих за фургон, и, еще пару раз поднажав на заледеневшую и трещавшую на морозе дверцу, я открыл ее. Снег до сих пор валил так густо и небо было таким серым, что даже при открытой задней двери в глубине фургона мало что можно было разглядеть. На стенках висели стропы и веревки для крепления перевозимой мебели. Но дальше я увидел некий крупногабаритный предмет весьма специфической формы. Он напоминал… Я не мог сказать точно, нужно было рассмотреть поближе. Я забрался в кузов, фургон скрипнул и пружинисто качнулся на рессорах. Воздух внутри был затхлый и пах, помимо всего прочего, свежей землей. Мы кое-что откопали. Глаза привыкли к сумраку. Из всех вещей, которые, по моим представлениям, могли бы находиться в машине Майкла, свидетельствовать о его невиновности и говорить о том, где он провел прошлую ночь, эта даже не пришла мне в голову. Несколько секунд я стоял, совершенно ошарашенный, пока кто-то вдруг не стукнул в стенку фургона. – Ну что там? – раздался приглушенный голос Софии. Я подошел к двери и опустил ее вниз, запирая себя в темноте. Эрин права. Это предназначалось для меня, и только для меня. По углам гроб был запачкан грязью. Это объясняло стоявший в кузове запах свежей земли. Я осмотрел саркофаг при свете фонарика из телефона (батарея: 37 %). С виду дорогой, сделан из прочного дерева, вероятно дуба, хорошо залакирован, а потому не слишком сильно пострадал, с обеих сторон имелись изящные хромированные ручки. Новым он не выглядел, но и столетним тоже не казался. Определить возраст было трудно. Люси порадуется: как бы далеко ни зашло у Майкла и Эрин дело с окончательным заключением брака, гробокопательство обеспечивало им хорошее алиби. Первой моей мыслью было: это гроб Холтона. Ничего другого мне просто не приходило в голову. Ну кого еще мог бы откопать мой брат? К тому же в таком предположении крылась милая закольцованная ирония, так как именно Алана Майкл хотел похоронить. Но гроб этот явно был сделан напоказ, он должен был произвести впечатление, стоять открытым, чтобы с покойным могли попрощаться родные и знакомые. Учитывая слова Майкла, что Алан был должен половине тюремного населения, не думаю, что кто-нибудь раскошелился бы на такое роскошное погребение для него. Проходя мимо гроба, я, слегка прикасаясь к нему, вел пальцами по дереву. Оси фургона скрипели, пока я перемещал свой вес по металлическому полу. Я заметил, что гвозди, которыми заколотили крышку гроба вдоль края, вытащены, то есть ее можно открыть. До меня дошло, что это, может быть, и не гроб вовсе, а замаскированный таким образом тайник, и, вероятно, Майкл уже забрал оттуда, что хотел. Гробы ведь используют как тайники, верно? Но если все так и Майкл уже опустошил подземное хранилище, зачем ему нужно, чтобы я его увидел? А если внутри все-таки лежит человек, как я смогу определить, кто это, когда он пролежал под землей много лет? Кучка костей ничего мне не объяснит, по ним не определишь, чьи они. Пока я обдумывал все это, мои пальцы наткнулись на какую-то грубую выемку в полированном дереве. Метка. Я посветил на нее фонариком (батарея: 36 %). На дереве был вырезан знак бесконечности. Вдруг я вспомнил. Официальные похороны, требующие накрытого бархатом гроба. Швейцарский армейский нож, выцарапывающий на дереве символ вечных уз. Прижатые к груди головные уборы, белые перчатки и золотые пуговицы. В своей способности опознать лежавшие внутри кости я сомневался, но гроб узнал. Майкл и Эрин откопали напарника Алана Холтона: полицейского, которого застрелил мой отец. Глава 25 Я понимал, что нужно открыть этот ящик. Будь проклята Пандора! Крышки гробов чертовски тяжелые: фасонистые, к тому же оббиты изнутри свинцом, чтобы не дать вам просочиться сквозь дерево, когда вы разжижитесь, и, помимо тяжести, пазы коробятся от сырости и давления сверху шести футов земли. Трупное окоченение неодушевленного предмета. Если Майкл до сих пор не открывал ее, мне это сделать не удастся без помощи посторонних. Чтобы затащить такую махину в кузов фургона, Майкл и Эрин, должно быть, использовали систему блоков и стропы из тех, что висели на стенах. Так как я был один, то решил, что смогу поднять крышку, если встану со стороны петель, нагнусь над гробом, поддену край крышки пальцами и потяну ее вверх и назад, навалившись всем своим весом. Проблема усугублялась холодом: внутри четырех металлических стенок, в горах, кузов фургона вполне мог служить морозильной камерой. Я пыхтел от натуги, и мое дыхание сгустками пара вылетало в задубелый воздух, пока крышка со скрипом, мучительно медленно отрывалась от гроба на первые несколько сантиметров, но наконец сила инерции пересилила вес и крышка подскочила вверх, едва не свалив меня с ног и не перевернув гроб. К счастью, мне не пришлось танцевать танго со скелетом: ящик с костями слегка накренился в мою сторону, но устоял. Фургон опять застонал, будто молил меня больше не скакать туда-сюда, как кенгуру. Я посветил в гроб фонариком (батарея: 31 %). Он не был пуст, чего я отчасти ожидал, так что при виде тела испытал скорее облегчение, чем шок, ведь как ни крути, а именно ему и положено там быть. Краткая научная лекция. Тридцати пяти лет достаточно, в зависимости от плотности закрывания и материала, из которого сделан гроб, чтобы находящийся внутри его труп полумумифицировался. Такого срока маловато для разжижения всех тканей, и кости не рассыпаются в прах раньше, чем минует столетие, так что в результате вы увидите скелет, покрытый чешуйчатыми серыми ошметками сухожилий. В то время я не знал этих научных сведений – мне пришлось ознакомиться с ними позже, чтобы написать об этом, – и не понимал, на что надеялся Майкл, какие выводы, криминалистически или интуитивно, по его мнению, я должен был сделать при виде недоразложившегося трупа. Я покачал головой, сознавая бессмысленность всего этого. Но в гробу могло находиться что-то еще, рассудил я. Майкл наверняка извлек оттуда все действительно важное, хотя он же пытался что-то мне показать, хлопал себя по карманам и ругался, не находя искомое. Но если это что-то умещалось у него в кармане, зачем прятать его в огромном гробу, скажите на милость? И зачем Майкл стал бы тащить сюда весь гроб, если из него уже вынуто то, что нужно? Я должен был осмотреть все повнимательнее. Свет фонарика (батарея: 31 %) первым делом упал на остатки человеческой ступни, которая в отдельности от всего остального напоминала маленькую птицу: длинные тонкие кости формировали подобие клетки. Двигаясь взглядом вверх по ногам, восковым в процессе распада, я пытался вспомнить уроки биологии в старшей школе и проверить, все ли на месте. Скелет был не такой образцовый, как те, что встречались мне в учебных кабинетах, грудная клетка наполовину рассыпалась, и казалось, что в ней больше ребер, чем положено. От одежды не осталось ни кусочка, только несколько золотых пуговиц лежали рядком на груди, напоминавшей изорванный ветрами парус, да пряжка ремня завалилась в провал бывшего живота. Должен признать, хоть я и смотрел на мертвого человека, которого мой отец убил выстрелом в шею, но ничего не чувствовал. Ни угрызений совести, ни отвращения. Я смотрел на этот труп так же, как на то тело со склона горы, – с отвлеченным, чисто научным интересом. А теперь, после рассказа Майкла о том, что эти останки когда-то были негодяем, который пытался убить моего отца, я переживал и того меньше. Тело в гробу ничего для меня не значило. Много лет я старался как мог защититься слепым неведением, ничего не знал об этом давно умершем полицейском, даже не был уверен, что мне известно его имя. Только в последний раз, когда я его видел, у него не было двух голов. В этот гроб я уже заглядывал – на похоронах, и он совершенно точно был занят одним человеком. Я терялся в догадках, кто еще лежал в гробу и как он туда попал. Второй череп был меньше, хотя находился в той же степени разложения. Его обтягивала плотная, задубевшая кожа. Он был перевернут вниз лицом, челюсть утыкалась в когда-то белую подушку, так что я видел зубчатую дыру в затылочной части, трещины тянулись от нее к ушам. Выстрел или удар, я не мог определить, но, разумеется, после такого не выживают. Теперь, глядя внимательно, я заметил светлые тонкие кости – позвоночник – рядом с большим скелетом. Ребра их переплелись в процессе разложения плоти, и это объясняло, почему я сперва подумал, что некоторые кости тоже начали распадаться, а они на самом деле были от другого трупа. Я внимательнее осмотрел позвоночник, спустился взглядом до поясницы, согнутых коленей, стоп (маленькие птичьи скелеты), подсунутых под бедра большого скелета, будто малыш искал защиты, прятался, цеплялся за взрослого. Это напоминало знаменитую обложку журнала «Роллинг Стоунз» с Йоко Оно и Джоном Ленноном. Каковы бы ни были мои познания в биологии, один аспект во всей этой сцене был неоспорим. Небольшой размер костей. Второй скелет принадлежал кому-то маленькому. Юному.