Мне этого хватило, я закинул пилюлю в рот. Кэтрин немного подумала, видимо оценивая, как употребление таких таблеток согласуется с ее трезвенничеством, и добавила, будто оправдываясь: – Для моей ноги. Я разочаровал сам себя вопросом: – Долго я был в отключке? Кэтрин подошла к окну и отдернула шторы, за ними обнаружилось такое же вечно черное небо, под которым я уснул прошлой ночью. Кажется, снег прекратился, но ветер, похоже, еще не утих: стекло дребезжало в оконной раме. – Несколько часов, – ответила Джульетта. Я перешел в сидячее положение, что вызвало приступ кашля и спровоцировало судорожные метания в попытке сохранить достоинство в момент сползания с меня одеяла. Кэтрин, прикрывая рукой глаза, подала мне белый гостиничный халат. Я заметил, что Марсело тоже находится в комнате – пристроился на диванчике и наблюдает за нами. Вот странно. Хотя его никогда нельзя было обвинить в отсутствии, он при этом вовсе не входил в число отчимов, которые станут сидеть у постели больного пасынка. Приступ кашля продолжался, аж искры летели из глаз. Что-то слишком много. Джульетта запихала меня обратно в постель, настаивая, что мне нужен отдых. Она протянула руку к Кэтрин, та покачала головой, скупясь на таблетку. Джульетта громко откашлялась, я услышал покорный вздох своей тетки и тут же почувствовал, как тонкая таблетка проскользнула меж моих губ. Потом все померкло, и я снова провалился под воду. В горах ночь приводит с собой необыкновенно густую тьму, особенно с рассветной стороны пика, солнце садится рано, и темнота наступает очень быстро. Без света городских огней легко ошибиться и принять любое вечернее время за чернильно-черную пропасть между полуночью и зарей. Проснулся я именно в таком непроглядном мраке. По крайней мере, теперь на мне был халат. Кэтрин и Джульетта ушли, а вот Марсело так и сидел у окна в круге света одинокой лампы, погруженный в чтение какой-то книги, прихваченной из библиотеки. Он услышал, что я зашевелился, отложил книгу и пододвинул ко мне стул. Я снова сел прямо, подавляя позывы к кашлю. В голове была пустота, все вокруг как будто плавало, но боль приутихла. Наверное, это таблетка подействовала. Я был благодарен Джульетте за то, что она выжала вторую дозу из скряги Кэтрин. – Рад, что ты в порядке. – Марсело тихо хмыкнул, так пожилые мужчины часто пытаются выразить эмоции: выстреливая тем, что может быть воспринято как проявление чувств, будто чихают. – Ничего, выживу, – сказал я, не глядя на свою руку, боясь, что если посмотрю, то мой ответ может стать другим. – Где все? – Ты вроде как отключился, после того как пришел в себя в первый раз. И всего на мгновение. Наверное, сам не заметил. Кэтрин и эта женщина, тутошняя хозяйка, они только что вышли, хотят принести тебе чего-нибудь поесть. – Как Майкл? Марсело пожал плечами: – Я надеялся, ты мне об этом расскажешь. Кроуфорд так и не пускает меня к нему. – Удивительно, что ты сам не воспользовался моментом, пока он спасал меня. Сушильню, наверное, в то время никто не охранял, всего-то и нужно было, что открыть задвижку снаружи. – Жаль, я вовремя не сообразил. – Язык Марсело мелькнул с одной стороны рта. Трудно было определить, что это: знак тревоги или он просто облизал пересохшие губы. Воздух тут делал это быстро. Я сам вдруг заметил, что весь горю, а горло дерет от жажды, и резко кашлянул. Марсело встал и пошел в ванную, говоря через плечо: – Кроме того, нас всех слегка напряг трюк, который ты выкинул на озере. Надо было брать с гостей курорта плату за выступление, думаю, тут не было человека, который не следил бы за тобой. – Он вернулся и протянул мне стакан воды. – Хотя ты, конечно, прав. Это была великолепная возможность пробраться к Майклу. Я осушил стакан одним долгим глотком, но не утолил жажды. Смешно ощущать такое после показательного утопления. Но, по крайней мере, я мог говорить. – Так что, ты моя сиделка или просто хочешь быть первым, с кем я заговорю после «воскрешения»? – Это так ужасно, что я хотел проверить, все ли с тобой в порядке? – Марсело поерзал на стуле и затем попытался отшутиться. – Но это не значит, что у меня нет вопросов. – Думаю, я начну первым, если ты не против. Мы оба понимали, что я не прошу разрешения. Нечасто приходилось мне видеть Марсело Гарсия, невосприимчивого к давлению суда и закона, прижатым к стенке. Он хотел знать, что́ известно мне, а значит, хотя я и обездвижен, власть в моих руках. Маленькое удовольствие от сознания этого отчасти утоляло боль в руке, а она, по мере того как мое тело пробуждалось, вновь давала о себе знать назойливой пульсацией. Марсело со свистом втянул в себя воздух. – Что сказал тебе Майкл? – Про Алана. Марсело прикрыл глаза, на мгновение замер и снова их открыл. Мне было знакомо это медленное моргание. Люди делают так, когда хотят отмотать время на несколько секунд назад. Чтобы не увидеть свою партнершу в постели с другим. Чтобы не услышать заведомой лжи. Чтобы не получить подтверждения уже известной им правды. Закрывая глаза, они воссоздают мир в неизмененном состоянии, таким, каким он был до того. Так моргают за завтраком, когда хотят, чтобы письмо не приходило и осталось непрочитанным. – То есть ты знаешь про Саблезубых. – Немного. Полагаю, меньше, чем ты, и теперь мне хочется сравняться с тобой. – Это была скорее компания, чем банда. Твоему отцу даже название не нравилось, но им нужно было как-то называть себя. В основном они занимались воровством, этого хватило, чтобы полиция взяла их на заметку, но не преследовала слишком сурово. Твой отец был скорее разгильдяем, чем преступником, ему удавалось выходить сухим из воды. Но потом дела пошли хуже. Я видел, что Марсело читает меня, пытается угадать, много ли мне уже известно от Майкла, прикидывает, где можно срезать углы, сбрить щетину с правды. В покер я играю очень плохо, но подумал, что мое непроницаемо-суровое лицо (изувеченная рука настоятельно требовала внимания, и мне приходилось крепко сжимать зубы, чтобы терпеть боль и не отвлекаться от Марсело) будет воспринято как признак отпора или испуга. Отчим продолжил: – Я познакомился с твоим отцом и его приятелями случайно. Это было до того, как я занялся корпоративным правом – тогда я принимал любого, кто войдет в дверь. Мои услуги стоили дешево, я был упорен и сумел свести несколько обвинений в грабеже к незаконному проникновению в жилище, что-то типа того. А потом стал получать больше звонков. Я был неболтлив, помог кому-то, кто знал кого-то, и заработало сарафанное радио. По сути, адвокатом Саблезубых я не был и никогда не нарушал закон, но я определенно стал для них человеком, которому они звонят в случае чего. Конечно, я не настолько глуп и прекрасно понимал, что происходит, но мне нужны были деньги. Для Софии. – Для Софии, – рассеянно повторил я. Я подумал о том, что сказал мне Майкл в сушильне: «Отец нарушал закон ради нас». Марсело говорил то же самое, только я ему не верил. Судя по словам брата, наш отец совершал преступления не с целью обогащения, но того же нельзя было сказать о Марсело, верно? – Это правда. – Мой отчим как будто защищался. Он заметил, что, обдумывая слова Майкла, я смотрю на его «Ролекс», поднял руку, постучал по часам. – Это не ради хвастовства. На самом деле твой отец оставил их Джереми. По завещанию. Жаль, что мы не смогли его исполнить. Заявление Марсело застало меня врасплох. Только что в истории Майкла все начало сходиться, как небольшая ложь снова ее разрушила. Брат был твердо уверен, что наш отец – Робин Гуд, благородный разбойник, но, если он тратил свои нечестно заработанные средства на сверкающие украшения, не двигала ли им все-таки алчность. И если у него нашлись дорогущие часы, чтобы завещать их на смертном одре сыну, вероятно, он припрятал где-нибудь и другие ценности. Эрин явно надеялась на что-то в этом роде. Может быть, Майкл рассчитывал выкупить эти вещи у Алана. Может быть, ради них кто-то еще убивал. – Знаешь, как продают «Ролексы»? Странный вопрос. У меня не было времени выслушивать, как Марсело хвалится своими успехами, но я вспомнил назойливую рекламную кампанию и ответил: – Их предлагают покупать как вещи, которые передают по наследству. – Вот именно. Мы не получали их некоторое время после смерти Джереми… – Марсело прочистил горло. – Так что они принадлежат тебе и Майклу. Я только хранитель. – Для хранителя ты что-то слишком долго их носишь. – Мы с твоей матерью решили, что часы получит один из вас после ее смерти. Я тут ни при чем. Это желание Одри. Хотя, если хочешь, ты можешь взять их сейчас. – Он начал расстегивать браслет, что, вероятно, было таким же блефом, как вежливое предложение другу последнего куска пиццы в надежде, что тот откажется. Я поднял вверх кухонную прихватку: – Вообще-то, я не планировал обзаводиться часами. – Они твои и Майкла, когда захотите. Но главное, что это часы, которые специально сделаны для передачи по наследству в семье. Я ношу их в напоминание. – Он помолчал, глядя на часы с сентиментальностью, которой я не подозревал в своем отце, едва ли он относился так к побрякушкам. – Что нужно заботиться о вас обоих. И о вашей матери. Саркастическую усмешку я замаскировал оглушительным кашлем. Передо мной сидел богатый человек, которому жалко расставаться с оказавшейся у него в руках вещью и который выдает за благородный поступок то, что после смерти друга женился на его вдове. Было бы очень приятно указать Марсело на его ничтожество, больше, чем Кэтрин – на ее жадность (кстати, мне настоятельно требовалась еще одна таблетка), но мы отклонились слишком далеко от темы, а мне хотелось вернуться к ней. – Раз ты помогал Саблезубым, значит намекаешь, что защищал в суде и отца? Ты был его адвокатом? – Так мы с ним познакомились. И по необходимости сошлись довольно близко. Я старался как мог, но твой отец выбрал свой путь. И как я мог повлиять на него? Он получал удар за ударом, и в конце концов я не смог уберечь его от срока в сорок пять дней с оплатой всех издержек, если ты понимаешь, о чем я. Думаю, тебе тогда было года три или четыре. – Я не помнил этой отлучки отца, но сказанное Марсело совпадало с тем, что я знал о человеке, которого измерял по его отсутствиям, а отчим продолжил: – Это стало звонком будильника для нас обоих. Он вышел на волю готовый начать жизнь заново, а я к тому моменту покончил с порочной практикой брать деньги в конвертах, не задумываясь об их происхождении. Но дело в том… Не знаю, как это объяснить, но твоего отца снова захватил поток. В нем опять что-то изменилось. Вскоре Саблезубые стали действовать более жестоко и все меньше считаться с законом. – Майкл говорил, что вымогательство – более доходное занятие, чем грабеж. – Именно. Агент по недвижимости получил огневое ранение за отказ открыть свой сейф. Он выжил, но это было происшествие исключительное, совсем не в духе Саблезубых. Они больше не удовлетворялись вытащенными из ящиков украшениями, им хотелось забираться в сейфы, получать доступ к банковским счетам. Это было в конце восьмидесятых, в моду вошли похищения с целью выкупа. Саблезубые тоже попытались заняться вымогательством и вошли во вкус. Полиция быстро прознала об этом. К тому времени каждого из шайки уже можно было привлечь за соучастие. Роберт понимал, что, если попадется еще раз, увидит вас, когда вы уже будете бриться. – И ты обеспечил ему сделку. – Слова эти я буквально выдавил из себя. Рука пульсировала такой жгучей болью, что, если бы я вышел на улицу и лег в снег, от нее пошел бы пар. – Он давал информацию за неприкосновенность? Марсело повернул часы на запястье. Еще одно медленное закрывание и открывание век, стирание истории, которую он не хотел вспоминать. – Я помог это устроить. Договорились, что он даст знать, кто главные игроки. Но всякий раз, как Роберт отвечал детективу на один вопрос, она задавала два новых. Она хотела, чтобы он и дальше работал с Саблезубыми, а это была ловушка, потому что он все больше подставлялся, стараясь потрафить ей, передавая информацию, которую получал. Особенно ей было нужно, чтобы он узнал, кто из полицейских крысятничает, кому приплачивают Саблезубые. Она не собиралась отпускать Роберта, пока не получит дымящийся пистолет. – Под этим ты подразумеваешь неопровержимые улики против Холтона и его напарника? Майкл говорил мне, что в тот вечер, когда погиб Роберт, все было подстроено. Так что же получается, Майклу нужно было нарыть доказательства для обвинения этих двоих, чтобы выполнить условия сделки? Может быть, он в конце концов что-то выяснил? Марсело пожал плечами: – Я так и не узнал этого наверняка. Роберт никогда не показывал мне никаких улик – все оставалось между ним и его куратором. Он, бывало, смеялся над тем, что его заставляют делать, говорил, что это какой-то дерьмовый шпионаж. Считал, это круто, что он работает под прикрытием. Сперва, по крайней мере. – Марсело откинулся на спинку стула, потер руками бедра вверх-вниз и замолчал. Он углубился в воспоминания. С тоской думал о погибшем друге. Странно. Разве кто-то мог тосковать по моему отцу? Искупало ли это его бесславную кончину? Рассказанная Марсело история лишь немного меняла для меня образ родителя. Человек, шутивший по поводу «дерьмового шпионажа». Человек, у которого были друзья. Марсело погрузился в себя, а я использовал этот момент, чтобы откинуть голову на стену и как-то отвлечься от мучительной боли в руке. Под прикрытием. Куратор. Дерьмовый шпионаж. Я вертел в голове эти слова. Одно из написанных мною руководств как раз посвящено шпионским романам, так что некоторые приемы мастеров были мне известны из произведений Ладлэма и Ле Карре, только оно плохо продавалось. – Больше я ничего не знаю. – Голос Марсело червем пролез в мою медитацию. – Правда? – Я не открывал глаз, полагая, что мой полумертвый вид недостаточно грозен и это подхлестнет дальнейший разговор. Марсело не купился, так что я решил поднадавить на него. Как-никак я теперь адвокат, и это давало мне право быть безжалостным. – И ты знал все это во время процесса над Майклом? Использовал историю Алана, чтобы манипулировать обвинителями, понимая, что они предпочтут утаить информацию, а не вытаскивать эту грязь на свет в суде. Вот почему никто не заинтересовался огромной суммой, которую снял со счета Майкл, и не попытался найти эти деньги, не обратил внимания на странность выстрела. – Какие деньги? Это меня слегка встряхнуло. Неужели Марсело не проверил банковский счет Майкла? Как можно было в ходе процесса об убийстве не заметить перемещения такой большой суммы денег? Даже если Майкл снимал их частями, это было бы обнаружено. Я не знал специфики проведения расследований и сделал себе мысленную пометку: читать больше криминальных триллеров. – Не знаю, на что ты намекаешь, но я обеспечил Майклу самые лучшие условия сделки, использовав все свои связи. Это моя работа. – Ты готов прогнуть под себя закон ради Майкла, но не для Софии. – Я вспомнил, что Марсело решил не исполнять роль адвоката своей дочери в деле по иску о халатности. – Это… – взъерепенился мой отчим. Раздался шорох одежды, он сел прямо. – Это не совсем так. Верь или не верь, я поступаю так, как лучше для нее. – И где же тут правда, Марсело? – Я возвысил голос и поднял веки, чтобы взять его на мушку. Глаза у меня, как у полуутопленника, наверняка были налиты кровью. Марсело бросил взгляд в сторону коридора. Приметив это, я интерпретировал его беспокойство, что нас прервут, как знак желания продолжить разговор наедине. Волноваться мне не стоило, от этого сильнее болела рука, но на отчима мое состояние тоже влияло, поэтому я продолжил нагнетать: