– Боже мой, Эрни! – Эрин успела шагнуть назад, крепко держа в руках поднос, на котором стояла банка с каким-то прохладительным напитком и две плошки с горячими чипсами. Наморщив лоб, она сказала: – Тебе нельзя вставать. – Потом посмотрела поверх моего плеча и повторила: – Ему нельзя вставать. Не помню, я потерял равновесие или от избытка чувств бросился на нее, так как, вообще-то, не склонен к таким всплескам эмоций, но следующее, что запечатлелось в моей памяти, это как я обнимаю Эрин, крепко-крепко, насколько позволяли мне ослабевшие от оксикодона руки. Она вернула мне мое тепло, и мы постояли так секунду, как будто не приехали в горы врозь друг от друга. Как будто никогда не менялись. Как будто в ее жизни не открывалась новая глава. – Давненько я не принимал ледяную ванну, – прошептал я ей на ухо. Она крепко сжала мои плечи. Ее смех был похож на икоту, к нему примешивались всхлипы, а потом мы оба уже сотрясались в объятиях друг друга. Я ощутил влагу слез на шее. Можно было бы и выйти на улицу. С этим письмом из клиники по лечению бесплодия, которое я вскрыл за завтраком. Но ведь предполагалось, что новости будут хорошие. Мои маленькие пловцы были олимпийской сборной. Ледяные ванны и свободные трусы, ни капли алкоголя и устрицы, все эти дикие эксперименты для повышения фертильности оказались напрасными. Я пребывал в смятении, пытался понять, пока не позвонил в клинику. Там мне сказали, что мою жену обрадовали новости, которые они передали ей, так как я не отвечал на звонки. Я сказал, что не пропускал никаких звонков, и, когда говоривший со мной человек проверил, оказалось, что у них в списке контактов был номер Эрин, а не мой. Она сказала им, что для меня предпочтительнее получить результаты по почте. Они сделали пометку на моей карточке. И адрес у них был верный, так что они не понимают, почему я продолжаю забрасывать их электронными письмами с просьбой прислать ответ. Посреди этого разговора я вспомнил, с какой настойчивостью Эрин стремилась первой добраться до почтового ящика. Как она говорила мне, что первое письмо потеряли на почте. Второе испортил дождь. Все это ураганом пронеслось у меня в голове в то утро, пока я читал письмо за завтраком. Это была чистая удача, что я оказался у почтового ящика раньше Эрин. Может быть, она так много раз опережала меня, что расслабилась. Пока я читал, мрачная, полная подозрений мысль: «Не проверить ли мусорные баки у подъездной дорожки?» – закралась в меня. Домой я вернулся, испачканный протухшим соком от жаркого недельной давности, оно текло по моему запястью, а в руке я сжимал маленький алюминиевый пакетик. Вы знаете такие, на них проставлены дни недели. Прощай, кремень! Все это теперь не имело значения. Она спасла мне жизнь. И она была здесь. Подсознательно я чувствовал, что те трое в комнате давят на меня своим присутствием. Пристально следят, как бы я снова не потерял сознание, и это угнетало. На самом деле я понимал, что кто-то пытался отправить гроб на дно озера. Может, и меня прихлопнуть заодно тоже хотели или я просто попался на пути. Осматривать фургон меня отправил Майкл, что было подозрительно, но он не мог притащить сюда, в горы, гроб, чтобы просто избавиться от него. К чему тратить столько усилий? Если он хотел заманить меня в ловушку и убить, то помахал бы перед моим носом чем-нибудь более привлекательным. Или просто расправился бы со мной в сушильне. Доверял я ему полностью или нет, но он посвятил меня в страшную тайну. Теперь нужно спросить у него, как все это соотносится одно с другим. Под протесты остальных участников событий, которые настаивали, что мне нужен отдых, Эрин помогла мне, хромая, спуститься по лестнице. Мой ум, распаленный обезболивающим и адреналином, работал неустанно. По холлу носился холодный сквозняк, внутрь проникал яркий свет огней. Я не понимал, что это сверкает сквозь замерзшие стекла. Дверь в сушильню издала знакомое уже «фук». Резиновая заглушка, придавленная воздухом. Вот почему, открывая дверь, я не чувствовал, что внутри пахнет как-то странно. Гарью. Моя тетка Глава 27,5 Она не натолкнет вас на разгадку сюжета. Наблюдательный читатель мог сделать вывод: название раздела диктует, что Марсело, мой отчим, должен был убить Майкла, труп которого я только что обнаружил в сушильне. В этом есть смысл, ведь я сам задал установку, что в каждой части книги кто-нибудь погибает, и поверьте мне, так и было. Я всегда считал, что в детективах есть больше подсказок, чем те, что читатель видит на странице. В конце концов, книга – это материальный объект, который может предательски выдать какие-то секреты, которые автор намеревался сохранить: разделением текста на главы, пустыми страницами, заголовками. Даже реклама на обложке, намекающая на лихой разворот сюжета, может, открывая его наличие, испортить во всем остальном отлично задуманный сюжетный ход. В детективе вроде этого ключи таятся в каждом слове – черт! – да в каждом знаке препинания. Если вы не понимаете, о чем я, подумайте о книге, которую держите в руках. Если убийца обнаруживается, когда под большим пальцем вашей правой руки остается достаточно много страниц, это не настоящий убийца, ведь до конца книги еще далеко. То же самое портит фильмы: самый знаменитый актер, который произносит меньше всего фраз, всегда негодяй, и если вдруг весь экран занимает персонаж, переходящий дорогу, значит его сейчас собьет машина. Хороший автор должен не только путать читателя по ходу рассказа, ему следует делать это и формой самого произведения. Прятать подсказки в саму книгу как вещь. Мне нужно знать наверняка, что вы понимаете: я выкладываю на бумагу всё. Вот что я пытаюсь сказать. Не задавайтесь слишком, вы пока не поймали меня на нестыковках. Хотя во внутренней логике этой книги есть нечто поучительное, дело не в том. Я могу спокойно выдать правду, испортит это вам чтение или нет. Марсело не убивал Майкла. Он не Черный Язык. Я вас не обманывал, и это не дырка в сюжете, о существовании которой я предупреждал. В предыдущей части тоже такое было. Если вы вспомните, я говорил, что в сюжете появится дыра, в которую может пройти грузовик. Я имел это в виду буквально. Глава 28 Хлопья пепла кружились в воздухе. Нос у меня чесался от его мелких частичек, которые вились у ноздрей. В сушильне было не так сумрачно, как во время моего предыдущего визита: оранжевый свет нагревательной лампы теперь дополнялся лучом света естественного, лунного, лившегося в комнату сквозь окно в задней стене, недавно разбитое: сугроб позади него был прорыт в виде цилиндра. Майкл полусидел под окном – темная тень в относительно ярко освещенном помещении, – весь с ног до головы покрытый тонким слоем черной пыли. Его запястья были привязаны к опоре стойки для одежды. Должно быть, закричал я, так как Эрин не могла (она накрыла рот ладонями), и на этот звук со встревоженным видом явилась Джульетта, но я этого не помню. Помню, как упал на колени перед Майклом, сорвал с руки прихватку (с частью кожи, но не почувствовал этого) и завозился с пластиковой стяжкой. Это было бесполезно с моими искалеченными пальцами. За спиной у меня Эрин крикнула Джульетте, чтобы та принесла ножницы или нож и привела с собой Софию, если та в баре. Я оставил в покое стяжки, а вместо этого стал здоровой рукой стирать с лица Майкла слои пепла, будто раздирал кокон. Кожа под пеплом была холодная. Волосы посерели от угольной пыли. Нужно было положить его на спину, чтобы сделать искусственное дыхание, но Джульетта еще не вернулась с ножницами. Я встал и пнул дверной косяк, деревянная планка раскололась на острые, как копья, щепки. Майкл завалился на бок. Я перевернул его, оседлал и надавил ему на грудь одной рукой. Стер черную гадость с его рта и попытался вдохнуть в него воздух. Ничего не вышло, я ощутил только несвежий запах и привкус дегтя на его тонких почерневших губах. Я сел прямо. Снова занес кулак. Каждое движение отдавалось болью в сломанной руке. Я припал ртом ко рту Майкла, но тут же отстранился, рыгая, и меня вырвало на пол прямо рядом с его головой. Это неприятно, но так было. Я уже понял, что Майкл давно мертв. И все равно утер губы и совершил еще одну попытку. И еще одну. Потом на мое плечо легла чья-то рука и оттащила меня. Последний раз взглянув на брата, я увидел маленькие пятнышки чистой кожи на закопченных щеках и понял: это следы моих слез. Семья собралась в баре, но все разбились на несколько групп. Марсело крепко сжимал руку Одри. Люси была с ними, приткнулась под крыло свекрови. Как все родственники по браку, они никогда не ладили, но сейчас их объединило общее горе. Они обе любили Майкла. Обе никогда в нем не сомневались. И теперь чувствовали себя обворованными. Кэтрин расхаживала по залу. Энди лежал на спине на полу. Я находился здесь только потому, что мне не позволили остаться в сушильне. Сказали, что у меня случилась истерика. Эрин сидела со мной, как бы неся вахту, но явно чувствовала себя не в своей тарелке. Она тоже скорбела по Майклу, однако Люси и Одри не приглашали ее разделить с ними горе. Майкл умер, и теперь Эрин не понимала, какое место она занимает в этой семье. Лицо ее окаменело, на верхней губе застыли несколько упрямо выкатившихся из глаз злых слезинок. Джульетта занималась баром, я решил, что это ее способ отвлечься. Незадолго до этого она накинула мне на плечи одеяло и принесла чашку горячего шоколада. Оба средства оказались на удивление действенными и принесли мне успокоение. То же можно сказать и о ее ладони, теплой и мягкой. Джульетта задержалась на моей раненой руке, когда подавала питье. Кто-то вернул мне кухонную прихватку. Я увидел, как Кэтрин подошла к бару и попросила какой-нибудь горячий напиток, на что хозяйка курорта ответила: – Какой у вас номер? И Кэтрин обиженно удалилась. Отсутствовали только София и Кроуфорд, мы ждали, когда они придут с заключением о причине смерти. Мне хотелось бы приврать здесь и заявить, что я сам остался в сушильне, все разнюхал и сделал гениальные выводы, но я находился в глубоком шоке. И был не в состоянии анализировать место преступления. Если бы в тот момент я знал разгадку, то посчитал бы этот бар подходящим местом для торжественного выведения негодяя на чистую воду, раз уж все мы собрались здесь. Но это помещение и атмосфера в нем сильно отличались от гостиной или библиотеки, где обычно, положив одну руку в карман, гоголем расхаживает детектив, демонстрируя участникам истории свой ум и сообразительность. Первое отличие состояло с том, что на мне до сих пор был халат, а это создавало риск, что в какой-то момент я продемонстрирую не одну только сообразительность. Но и общее настроение в баре тоже сложилось неправильное. Это не была комната с подозреваемыми, нет, здесь сидели потерпевшие. Все изменилось. До сих пор у нас было тело неизвестного мужчины, убитого жестоко, но и в чем-то комично. Его смерть в огне на неподтаявшем снегу была столь необычна, что мы относились к ней, каким бы нездоровым это ни казалось, с интеллектуальным любопытством или – это касалось тех, кто не соглашался с теорией Софии о серийном убийце, – совершенно ее игнорировали. Зеленые Ботинки был загадкой, требующей разрешения, неудобством, любопытной историей. Пока я с важным видом изображал из себя детектива, волновала ли меня по-настоящему судьба этого человека? Но на этот раз у жертвы было имя. И к великому сожалению, ее звали Майкл Райан Каннингем. А я? Я пытался узнать, что случилось с Зелеными Ботинками, чтобы освободить брата из импровизированной тюрьмы, и чувствовал себя отчасти виноватым в возведенных на него напрасно подозрениях и в его заточении. Теперь, видимо, мне придется жить под гнетом мысли, что я отправил брата на тот свет. Теперь я мог думать только о Майкле, привязанном к вешалке, обламывающем ногти. Меня затрясло – действие оксикодона заканчивалось, и я сделал быстрый глоток горячего шоколада. За дверями выстроилась очередь из людей с багажом и детьми на руках. Огни, которые я заметил, спускаясь по лестнице, оказались фарами двух автобусов с огромными зимними шинами, которые стояли на круговой дорожке перед крыльцом отеля. Сквозь открытые двери, пока люди выходили наружу, в холл задувал ледяной ветер. Устав принимать жалобы, Джульетта воспользовалась перерывом в буране и наняла автобусы в Джиндабайне для гостей, которые хотели спуститься вниз с горы. Времени было мало. Буран всего лишь ушел на перекур и собирался вернуться с новыми силами. Интуиция подсказывала мне, что не одно лишь ненастье подтолкнуло Джульетту к организации этого исхода, тем более что ей еще придется возвращать клиентам деньги. Раньше, когда мы разговаривали в ее кабинете, она как будто не хотела тревожить гостей, но где-то в промежутке между происшествием со мной и обнаружением тела Майкла хозяйка курорта изменила мнение и вызвала транспорт. Как оказалось, это было правильное решение. Поначалу люди рассаживались по автобусам без особого энтузиазма. Погода была мрачная, да, но это компенсировалось тем, что в отеле разожгли камин, здесь имелись настольные игры, работал бар, и это, сказать по правде, занимало умы большинства постояльцев. Разумеется, тут был еще и труп. Но погибшего никто не знал, и, не забывайте, только мы, Каннингемы, совали нос в эту историю. Официальной версией до сих пор оставалась смерть Зеленых Ботинок от переохлаждения. Трагедия, безусловно, но не такая, из-за которой стоит сворачивать отдых. Объяснять детям во время восьмичасовой обратной поездки, почему они не смогли вдоволь накататься с горы на санках, вот была бы настоящая трагедия. Но в свете второй смерти, на этот раз очевидно насильственной, шепотом распространявшиеся новости – «Вы слышали?» – быстро эволюционировали в паническое: «Как, вы еще не слышали?!» Приехавшие на машинах кинулись откапывать их. Остальные, толкаясь, лезли по головам друг друга в автобусы, многие решили оставить тут свои машины на несколько дней, пока не уляжется буря. Кроуфорд ввел Софию в комнату. Она заламывала руки. Они выглядели так, словно были измазаны чернилами. По крайней мере, я так себе сказал. Все подались вперед. Даже Энди сел и, скрестив ноги, как ребенок, приготовился слушать. – Майкл мертв, – произнесла София, хотя едва ли в этом была необходимость. Заключение было написано у нее на лице. Она выглядела бледной, когда ее вырвало после переноски Зеленых Ботинок, слабой – когда пила свой гремучий чай утром, но теперь вид у Софии был совершенно изможденный. Может, виной тому холод, стресс и печаль, но мне стало ясно, что ее хватит еще на один труп, не больше. Положительная сторона: лицо моей сводной сестры, искаженное душевной болью, было настолько правдивым, что даже Кэтрин не стала возражать против сделанного Софией медицинского заключения. – Его убили, в этом я не сомневаюсь. Связали и задушили. – Иисусе! Это сказал Марсело. После того как я нашел тело, Кроуфорд приложил массу усилий к тому, чтобы не пускать никого в сушильню, и уступил только Софии. И хотя слух об убийстве Майкла быстро облетел всех наших, поэтому никто не был шокирован первым заявлением Софии, однако о том, как он умер, знали только я и Эрин. На лице Марсело изобразился страх, смешанный с печалью. Он прокручивал в голове наш последний разговор, так же как я. Я уверен, кто-то подчищает за собой. – Какого черта, София! – рявкнула Эрин, перескакивая ту стадию горя, когда близкие отрицают очевидное, и сразу переходя к ярости. – Ты была права, ладно. Хватит театральщины. София окинула взглядом помещение, вероятно пытаясь определить, насколько провокационным будет то, что она собиралась сказать, и успеет ли в случае чего урвать себе место во втором автобусе. Она вздохнула, понимая, что лгать не может. Несправедливо, что именно ей пришлось объяснять этот ужас всем нам, что ей не позволили раскиснуть по примеру остальных, но София сделала глубокий вдох и призвала на помощь все свои способности по общению с больными. Любой врач скажет вам, что умение преподносить дурные вести – это особый талант. – Да, Эрин. Думаю, Майкла убили так же, как того мужчину, которого обнаружили сегодня утром. – Как мы можем быть уверены в этом? – быстро возразила Люси, и я вспомнил: она ведь вообще не видела тело Зеленых Ботинок, так что у нее не было причин сомневаться в официальной версии. – Это нелепо! Зачем ты пугаешь людей. Тот первый мужчина, вероятно, просто замерз. – Взгляни на вещи реалистично, Люси. Его тоже убили. – София с вызовом посмотрела на собравшихся в комнате, мол, кто из вас посмеет возразить. Я видел, что Люси не терпится встрять, но она еще не придумала новый аргумент. – Кто-то надел на голову Зеленых Ботинок мешок с пеплом. Он умер бы и без этой показухи, хватило бы одного пластикового пакета, но пепел – что-то вроде визитной карточки убийцы. То же самое случилось и с Майклом, хотя на этот раз пепел был фатальным ингредиентом. Мы обнаружили, – София указала на Кроуфорда, будто просила его подтвердить ее слова; тот молча кивнул, – остатки скотча на разбитом окне. В снегу, которым его замело, узкий тоннель. Помните, сушильня закрывается герметично, дверь снабжена по торцам резиновым уплотнителем, это и звук заглушает. Не говоря уже о том, что все мы находились на озере. Если убийца просунул сквозь снежный тоннель какое-то устройство для перемешивания воздуха и прикрепил его к окну скотчем, может быть, залепил снегом, комната осталась герметично закупоренной. Пепел легко было поднять в воздух. Кэтрин хотела что-то спросить, но поперхнулась слезами. Она утерла глаза запястьем и продолжила шагать по комнате. – Простите. – Энди поднял руку. Он был меньше всех расстроен и больше всех озабочен: то и дело бросал взгляд за окно, на очередь из людей, занимавших места в автобусах. Даже если причиной его интереса было стремление к самосохранению, я радовался, что кто-то задает вопросы, так как сам был не в состоянии. – Устройство для перемешивания воздуха? – Чтобы использовать пепел с такой целью, нужно привести в движение воздух. Снег за окном был уплотнен, в нем было проделано цилиндрическое отверстие, я бы сказала, что кто-то просунул сквозь него воздуходувку, какими сметают опавшую листву. Я смутно припомнил, что резкие завывания ветра напоминали звук бензопилы, пока мы с Софией тащились в хозяйственный сарай. Я говорю «смутно», потому что это было слабое воспоминание, но, кроме того, я посчитал себя глупцом: нужно было тогда обратить внимание на этот неестественный звук. Правда, свист ветра в ушах может напоминать что угодно – бензопилу, поезд, крик, поэтому я не стал намеренно искажать информацию, которая нарушит Правило 8. Если тот звук на самом деле издавала воздуходувка, это означает, что Майкл был убит в тот момент, когда я на улице играл в детектива. А кроме того, это означало, если вы ведете подсчет, что у Софии, находившейся в тот момент со мной, есть алиби на оба убийства. – Откуда ты знаешь, что это была воздуходувка? – Люси наконец нашла возражение. Мне показалось странным ее стремление проткнуть дырки в версии смерти Майкла, но я предположил, что решительное неприятие ею фактов было признаком неспособности смириться со всем произошедшим. – Ну, это заключение я сделала на основе репортажей из новостей о Черном Языке, – призналась София. – Хотя, как я уже сказала, в снегу, которым занесло окно, имеется цилиндрическое отверстие. – Нет. Я тебе не верю. Этот чертов идиот сам умер на морозе, а потом вы… – Люси указала на Кроуфорда, – заперли моего Майкла, и кто-то… – Голос ее задрожал, но она продолжила: – Кто-то использовал поднятую тобой панику… решил, это хорошая возможность для… – Люси собралась с силами. – Не так уж трудно узнать про эти убийства с пеплом из новостей, чтобы, понимаете, скопировать их. Я сама нашла в Интернете. – Она делала паузу после каждой фразы. Вертела головой, оглядывая комнату. Явно искала, на кого бы взвалить вину. И принялась бросаться на всех подряд, все сильнее злясь и впадая в отчаяние при каждом новом обвинении. Кроуфорду: – Вы сделали его приманкой. Софии: – Ты подняла всю эту панику. Кэтрин: – Из-за тебя мы все приперлись сюда. Потом очередь дошла до Эрин. Было бы гиперболой сказать, что лицо Люси накрыла тень, но какой-то дикий огонек у нее в глазах точно блеснул. Ее осенило. Она ухватилась за новую мысль. – Как я говорила, некто, имевший мотив, мог воспользоваться подвернувшимся шансом. Он цеплялся за тебя, только пока сидел в тюрьме. Ты была для него развлечением. Игрушкой. Потому что он знал, что я жду его. Как только он вышел, ты стала ему не нужна. Я знала, что он сразу порвет с тобой, как только увидит меня. Если он не любил меня, зачем тогда устроил… – На губах Люси расцвела жестокая улыбка. – Он, наверное, сказал тебе об этом? Да? Как только ты появилась здесь… Что понял, он совершил ошибку? Конечно, тебе это не понравилось? – Тут Люси неожиданно перевела пылающий злобой взгляд на меня. – А ты… – Она выплевывала слова, будто они жгли ей язык. Сердце у меня стучало, в голове промелькнула мысль: сейчас она выдаст, что знает про деньги. Это был бы серьезный мотив. Но вместо этого Люси глумливо усмехнулась. – Может быть, вы сделали это вместе. Почему Эрнесту так не терпелось спуститься вниз и увидеться с Майклом, как только он очнулся, а? – обратилась она ко всем в комнате. – Потому что никто не обнаружил тело, и он хотел быть первым. Только и всего. Я заметил, что люди имеют привычку завершать свою речь словами «только и всего», когда в действительности наговорили очень много. Сидевшая рядом со мной Эрин скрежетала зубами, нога ее ходила вверх-вниз под столом. Я решил вызвать огонь на себя: – А мне зачем было убивать Майкла? – Он трахал твою жену, хотя бы за это. – Люси! – прошипела Одри и отшатнулась от нее. Не знаю, кто удивился больше, Люси или я, тому, что моя мать вступилась за меня. – Можешь обвинять кого хочешь, но только один человек из тех, кто находится здесь, настоял, чтобы Майкла посадили в комнату, которая запирается снаружи.