Вернулся он минут через десять, запыхавшийся. – Пошли ко мне в кабинет, там сейчас никого, ребята разбежались в поле. Чемодан я уже перетащил. Файл и листы с распечатками остались на столе. В своем кабинете Егоров первым делом включил чайник, собрал грязные чашки и понес их в туалет мыть. Настя почувствовала, что волнуется: сейчас начнется разбор полетов. И майор Егоров, старший оперуполномоченный убойного отдела, будет, конечно же, прав. Она не должна была вмешиваться. Не должна была влезать. Это не ее дело. И это не ее отдел. И не ее город. Ну что ж, она извинится, покается. Не в первый раз. Когда чай был готов, Егоров поставил перед Настей чашку, уселся за свой стол, откинулся на спинку стула, закинул ногу на ногу и требовательно посмотрел на нее. – Я жду, – злым голосом проговорил он. – Быстро объясни мне, что происходит. Ключ от допросной я пока в дежурку не возвращал. Если сочту нужным – позвоню экспертам, попрошу все сделать по-быстрому, пусть они сами забирают. Ну? Настя набрала в легкие побольше воздуха. – Витя, я уверена, что Загребельный – подстава. Он не владелец этого чемодана. – Да я понял уже, что ты так подумала. И почему? – Потому что… Она запнулась, не зная, с чего начать. Со странного ощущения, которое у нее появилось, когда она держала в руках паспорт потерпевшего? С ее наблюдений за Загребельным? С выводов, к которым пришла, когда полночи сидела за компьютером в своем номере? Со странной находки – старого фантика от конфеты «Березовая роща»? – Ты можешь себе представить, чтобы у человека, покупающего себе такие дорогие вещи, не было загранпаспорта? – спросила она. – А его нет? – Его нет. Отметки о выдаче загранпаспортов ставятся на последней странице российского паспорта. Я посмотрела специально: там девственно чисто. А паспорт давний, выдан больше десяти лет назад. Если бы он все эти годы отбывал срок, то паспорт был бы более новым. То есть он, может, и сидел когда-то, но явно не в последние десять-пятнадцать лет. И за все это время ни разу не выезжал за границу. Это при таких-то финансовых возможностях! Ты можешь в это поверить? – Допустим, – сдержанно кивнул Егоров. – Это все? Или есть что-то еще? Давай быстрее, не тяни. Настя внезапно рассердилась. – Это только начало, – сухо сказала она. – Ты хорошо рассмотрел Загребельного? Ты обратил внимание, какой у него цвет лица? Какие зубы? Витя, я тебе голову дам на отсечение, что человек, который позволяет себе такие дорогие покупки, не может так плохо выглядеть. – Может, он болел недавно… Теперь в голосе Егорова уже не было прежней агрессии. – Может. А фотографию в паспорте ты видел? Ему на этой фотографии двадцать восемь лет, я посчитала. Может, меньше, если фотография сделана раньше, чем он этот паспорт получал. Но точно не больше. И на ней он выглядит так же плохо, как сейчас в жизни. Даже, пожалуй, еще хуже. А как он двигается, как ходит? Как абсолютно здоровый человек. Соответственно заявленному возрасту. То есть о длительной, тянущейся годами болезни можно даже не вспоминать. Ты обратил внимание, как он пострижен? – А как? – Теперь Егоров задавал вопросы с искренним интересом, от недавней злости не осталось и следа. – По-моему, нормально пострижен. – Нормально, – согласилась Настя. – Но плохо. Стригся он совсем недавно, может, даже вчера, стрижка свежая. Но делал ее мастер, которого при всем желании не назовешь хорошим. – Разбираешься, что ли? – недоверчиво усмехнулся майор. – Представь себе, разбираюсь. С тех пор, как стала носить короткую стрижку, приходится ходить в парикмахерскую каждые полтора месяца. И хожу я к одному и тому же мастеру, который знает мои волосы и умеет их стричь. За эти годы много чего насмотрелась и наслушалась и работу хорошего мастера от работы неумелого ремесленника отличу на раз-два-три. Так вот, человек, который на протяжении двадцати лет так привязан к одной и той же фирме и покупает ее немыслимо дорогую продукцию, человек, у которого хренова туча денег, никогда не пойдет стричься к первому попавшемуся цирюльнику. Он будет ходить в один и тот же салон к одному и тому же мастеру. Виктор несколько секунд подумал, потом снова кивнул: – Ну, допустим. Про двадцать лет откуда знаешь? Настя в двух словах поведала ему о своих изысканиях, проведенных во время свадебного гуляния в гостиничном ресторане. По мере ее рассказа глаза Егорова все больше прищуривались. – И зачем тебе это? В его голосе Настя снова услышала подозрение и недоверие. Но решила не обращать внимания. В конце концов, окажись она на месте Егорова, она реагировала бы точно так же. Опять все тот же закон правила, с которым ты согласен, но злишься, когда оно обращено лицом к тебе… – Просто так. Нужно же было чем-то заняться, раз спать не дают. Интересно стало. И вот теперь последнее. В свете того, что я только что рассказала о характере владельца чемодана, обрати внимание на одно обстоятельство: сумка, обложка для паспорта и ремень у него из последней коллекции, текущего года. Джинсы, туфли, рубашка и джемпер – не знаю, надо этикетки смотреть. А вот часы у него, Витя, ерундовые. Хотя его обожаемый «Ларри Соррено» давно уже производит часы, очень красивые, но очень и очень дорогие. Почему он их не покупает? Дорого? Нет пока таких денег? Чемодан стоит дороже, я проверяла. Так почему? Если по всем находящимся в чемодане вещам абсолютно однозначно можно сделать вывод, что по мере роста благосостояния человек покупает все более и более дорогие вещи, при этом не меняя старые на новые, то обложку для паспорта он должен был купить лет пятнадцать назад, а сумку – в самом начале двухтысячных, если не раньше. К двенадцатому году он уже дорос до чемодана, который стоит столько, что мне страшно вслух произнести. И вот в двенадцатом году он покупает этот немыслимой цены чемодан, а в четырнадцатом – не еще более дорогой кофр, например, а сумку и обложку, которые по сравнению с чемоданом стоят сущие копейки. Почему? Зачем? – Ну и зачем? – Затем, Витя, что кому-то нужно было выдать его за владельца этого чемодана. За человека, который постоянно покупает вещи «Ларри Соррено» и которого обокрали на вашем вокзале. Ему купили сумку, обложку для паспорта и ремень – то, что хорошо видно и наверняка будет замечено в полиции. То, по чему можно сразу определить фирму, потому что у Соррено для этих вещей разработан уникальный, неповторимый дизайн. Может быть, одежду тоже купили, но я проверила – сорреновская одежда визуально отличительных признаков не имеет, так что на одежду можно и не тратиться. С часами то же самое, у них нет особого, всем известного и хорошо распознаваемого дизайна. Про обувь судить не берусь. Но и того, что я уже сказала, достаточно, чтобы заподозрить подставу. – То есть ты хочешь сказать, что истинный владелец чемодана мертв, а его вещи кому-то до зарезу понадобились? Потому что дорогие и их можно неплохо толкнуть даже за треть цены? Или потому что в них есть что-то, кому-то очень нужное? – Ну, про «толкнуть» я бы воздержалась утверждать. Если люди хотят продать вещи убитого, то они или жадные, или сильно бедствуют. И в том, и в другом случае они не стали бы тратиться на сумку, обложку и ремень. Это все-таки очень дорого по меркам средней российской зарплаты. – Значит, – Егоров задумчиво побарабанил пальцами по столу, – либо в чемодане есть что-то важное и мы это просмотрели, либо… – Да, – подхватила Настя. – Либо истинный владелец чемодана жив и здоров, но по каким-то причинам не может или не желает себя обнаружить. А чемодан хочет вернуть. То есть он точно знает, что чемодан нашли и он в полиции. Про конфетный фантик она умолчала. Виктор и без того сомневается в ее аргументах, ее слова кажутся ему бредом, а если сейчас еще про фантик рассказать, то он рассмеется и сочтет ее фантазеркой и параноиком. Господи, как часто она слышала эти слова и от коллег, и от следователей… Егоров вздохнул, потер пальцами переносицу. – Это все только предположения. – Конечно. Именно поэтому я спросила про пальцы с вещей в чемодане. И именно поэтому принесла Загребельному файл со стерильно чистыми листами. Так что, Витя? Будешь звонить экспертам? Вить, тут дел ровно на пять минут, такие исследования эксперты даже без бутылки делают, просто за «спасибо». Но тогда к завтрашнему дню ты будешь точно знать, врет Загребельный или нет. Кстати, что он делал в Вербицке? Он же не местный, как я поняла. – Сказал, что приезжал в командировку, уезжал домой, дома были срочные дела и откладывать отъезд он никак не мог. Ладно, уговорила, москвичка. Блин! Подведешь ты меня под монастырь… Мне сейчас лажать нельзя, ну никак нельзя. – Так никто же не узнает, – примирительно улыбнулась Настя. – Я так понимаю, ты ведь не следователю звонил при Загребельном? – Что я, идиот? – буркнул Виктор. – Я вообще никуда не звонил. Так, вид сделал, что разговариваю. – То есть следователь пока не в курсе и завтра вечером нашего псевдотерпилу не ждет? Ну и хорошо. Все будет шито-крыто. А в зависимости от ответа экспертов ты уж сам решишь, когда звонить вашей даме-следователю и что ей сказать. Где у вас криминалисты сидят? Далеко отсюда? – Да здесь же, во внутреннем дворе домик трехэтажный. Егоров посмотрел на часы, тяжело вздохнул и взялся за телефон. Через четверть часа в кабинет торопливо вошла, слегка задыхаясь, немолодая женщина в очках и с чемоданчиком в руке. Вторая пара очков на красном шнурке болталась у нее на груди. – Что у тебя, Витюша? Меня Семеныч с места сорвал, попросил срочно к тебе подбежать. Егоров быстро объяснил суть задачи. – Негласное дактилоскопирование, – усмехнулась эксперт. – Давненько ты с такими просьбами не обращался. Думала, уж и не обратишься никогда. Образцы где? – В допросной, сама возьми, я побоялся трогать, чтоб всю красоту тебе не порушить. – А сравнивать с чем? – Карта у следачки в деле, но она пока не в курсе. У вас в базе должны быть, вы же делали. – Кто следователь-то? Донникова? – Она. – Хорошая девочка, старательная. Номер дела запиши мне на бумажку, – попросила эксперт. Егоров заглянул в папку, оторвал из стопки квадратных желтых стикеров верхний листок, записал номер уголовного дела, по которому следователь назначала дактилоскопическую экспертизу следов, изъятых с вещей из чемодана, найденного на месте убийства. – Когда сделаешь? – с надеждой спросил он. – Ну, ты же просишь побыстрее, – насмешливо ответила женщина. – Ты в последние годы вообще ни о чем меня не просил, не то что раньше, когда ты мне просто проходу не давал. Поэтому для тебя сделаю моментально. – Что я буду должен? – Конфет купи, только хороших. Он вышел из кабинета вместе с экспертом, предварительно убрав папку с материалами в сейф. Когда вернулся, лицо его было сосредоточенным и серьезным. – А ты говоришь – за «спасибо», – проворчал он. – У нас за «спасибо» уже давно ничего не делается. Придется теперь конфеты покупать. – Я куплю, – с готовностью отозвалась Настя. – Ну, само собой, – хмыкнул он. – Не я же буду оплачивать твои идеи. Мне позвонили только что, готов ответ на твои вопросы. Сама понимаешь – не в письменном виде. Надо пойти послушать и записать. И бутылек отнести в знак благодарности. Это долго. Так что давай-ка поезжай по своим делам, завтра позвони, скажу тебе, где пересечемся. – Значит, на проспект Ермака сегодня не поедем? – Да куда ж теперь ехать-то? Если я сейчас к человечку не подбегу, пока он на месте, то завтра его ловить – замаешься пыль глотать. А освобожусь я не скоро, сама понимаешь. Она понимала. Два хорошо знакомых опера, теплый кабинет, конец рабочего дня и бутылка – это комплекс, который быстро не рассасывается. Она чувствовала себя ужасно виноватой, словно невольно, по глупости или недомыслию, втянула хорошего человека в опасную авантюру. И ей хотелось сделать для него хоть что-нибудь полезное. – А хочешь, я сама съезжу на Ермака, поспрашиваю про любовника на красной машине? – предложила она.