— Гастроли по крупнейшим волжским городам. Нижний, Казань, Саратов, Самара, Волгоград. — Гляди ты! Как пишут в рекламных проспектах, сказочный тур по прекраснейшей в мире реке Волге. — Именно, — злобно подтвердил Вадим. — Они на теплоходе будут закатами и восходами любоваться, а я свое ателье на колесах по российским дорогам растрясать до негодности. — А ты им условие поставь, чтобы и «рафик» водой переправляли. Зато жизнь-то какая. Они днем на своих электродровах репетируют, а ты на пляже под золотым солнышком лежишь и любуешься, как Волга к Астрахани катит. — Что все-таки случилось, Георгий? — напрямик спросил Вадим. — Случилось что-то, это точно. Но как и для чего — не знаю. — Александр Иванович в курсе? — Нет пока. — Почему? — Ты когда его в последний раз видел? — Давно уже. В апреле, наверное. — А его в мае в больницу клали, в предынфарктном состоянии. — Может, вы и правы, что его не тревожите. — Вадим тихо улыбнулся, вспоминая Деда. — Он же ужас какой заводной, старый черт! — И тут же легкая подначка: — А вы почему впряглись, Георгий? Милиция одна без вас уже ни с чем и справиться не может? — Не может, — Сырцов не обиделся. — Все началось с меня. Теперь бы я и рад выскочить, да не могу. Поезд скорость набрал. — Понятно, — Вадим опять упал спиной на траву. Спросил, глядя в побледневшие вечерние небеса: — Больше мне ничего знать не положено? — Главное для тебя сейчас — уберечься, а не знать. — Я стою на берегу. Не могу поднять ногу́. Не ногу́, а но́гу! Все равно не мо́гу, — зачитал Вадим дурацкий стишок. — К чему ты это? — подозрительно заинтересовался Сырцов. — Я картиночку нарисовал. На этой картиночке я и Волга. — Но почему же ногу́ не можешь поднять? — Потому, что не мо́гу. — Но встать-то ты можешь? Вставай, я тебя до дома довезу. Уже в «девятке» Вадим сказал так, между прочим, впроброс: — Ликвидация «Блек Бокса» не была неожиданной, Георгий. Руководство бюро объявило о ней своим клиентам за десять дней. Так что если вы собираетесь кое-что привязать к внезапной ликвидации, то учтите: не привязывается. В особенности к внезапной. — Ну, ты и змей, Вадик! — восхитился Сырцов. — Держал меня за дурачка, пока не надоело. Тогда скажи мне, всезнайка: куда они людей девать собирались? Ведь штат-то у них человек пятьдесят. — Шестьдесят два. Все уже были распределены по филиалам. — Мерси, мой юный друг. Как говорил классик советского детектива, информация к размышлению. Ну, поплывешь по Волге с «Лунатиками»? — С «Сомнамбулами», — поправил Вадим. — Поплыву. * * * …Была у Сырцова девушка Люба. Познакомились они в заварушном деле год тому назад, и уже год Сырцов прикидывал: а не жениться ли ему? Останавливало пока одно: судя по всему, Люба тоже прикидывала и пока пребывала по отношению к нему в нерешительной неопределенности. Сегодня она сдавала последний экзамен сессии в своем гуманитарном университете. После напряженной осторожности поступков и разговоров в сегодняшних делах ужасно захотелось пообщаться с милой гражданкой в забавной, раскрепощенной и полной отвязке. С Любой. «Девятка» будто сама по себе докатила его до тихого Пречистенского переулка. Он вылез и хлопнул дверцей нарочито сильно. Гром прогремел в безлюдном поздневечернем переулке. Но ничто не распахнулось, и не вышла Инезилья на балкон. Тогда Сырцов засунул два пальца в рот и издал невыносимый, почти на ультразвуке свист. Вот тут-то Инезилья и сдалась. На третьем этаже хорошо отремонтированного дореволюционного (революция семнадцатого года) доходного дома растворились створки щедрого модернового окна, и в окне явилось курносое, в веснушках (веснушки Сырцов сейчас не видел, он знал о них), русопятое и прелестное личико Инезильи. — Я с тобой не разговариваю, — объявила о своем решении Инезилья-Люба. — В чем виноват? — деловито осведомился Сырцов. — А виноват ты тем, что хочется мне кушать! — прокричала цитатой из басни Люба. — Нет проблем. Идем в кабак. — Болван! Цитата просто под руку попалась. А виноват ты… — Тем, что тебе хочется кушать, — скороговоркой перебил Сырцов. — А виноват ты потому, — с напором продолжила Люба, — что не соизволил поздравить меня с успешной сдачей сессии. — За этим и прикатил, родная! — со слезой в голосе от несправедливых упреков воскликнул Сырцов. — Ты бы еще через неделю прикатил бы, — назидательно заметила Люба. — Дорого яичко ко Христову дню. Поздравлять меня надо было сразу же после последнего экзамена, когда я в восторге от самой себя была. — Ты всегда от себя в восторге. Так что я не опоздал. — Да как ты смеешь со мной так разговаривать, невежа! — вдруг завопила Люба. На той стороне переулка в трехэтажном домике открылось мезонинное окно, и молодой, грубый голос возмутился: — Любка, да спустишься ты к нему или нет? Хватит тут орать, ты все сдала, а у меня завтра экзамен! — Зубри не зубри, все равно провалишься! — весело напророчила студенту Люба, но Сырцов был справедлив: — Он абсолютно прав, Любаша. — Любаша! — передразнила она его и решила: — Сейчас спущусь. В чем была, в том и скатилась по лестнице: шорты, зеленая майка с рукавами, оранжевая без рукавов, сандалии на босу ногу. Сырцов осмотрел ее и оценил оранжевую маечку: — После свидания со мной прямо на дорожно-ремонтные работы? — Переодеваться все равно не буду, потому что в кабак не собираюсь. — А куда ты собираешься? — Увези меня ты в тундру, увези меня одну! — спела Люба, а голос из мезонина радостно с ней согласился: — Увези, парень, увези! Что тебе стоит? И пусть она там заблудится. — Неуч ты, Гриша! Заблудиться можно в лесу, а в тундре как заблудишься? Нету там ни хрена! Мох да олени. Прерывая научную дискуссию, Сырцов предложил: — Бутылочку с собой, закусь и по старой памяти на Воробьевы горы, а? — и только говоря это, осознал, что они будут рядом с местом, где все произошло. — Что доктор прописал! — опять завопила Люба. Не могла она сегодня тихо говорить. Вдруг спохватилась: — Ты же за рулем? — А мы чего-нибудь интеллигентного, почти без запаха: «Джим Бим», кентуккийское виски. Пойдет? — Ты сегодня богатый? — И еще с месяц буду богатый, — похвалился Сырцов, вспомнив про солидный чек. — Заводи тогда! — приказала Люба. — Богатые, возьмите меня с собой! — проплакал сверху голос. — Учиться, учиться и учиться! — строго процитировала классика марксизма-ленинизма Люба. — Надо побороть в себе малодушие, Григорий! Отоварились в ужасно дорогом магазинчике на Волхонке и через Якиманку по Ленинскому свободно в вечернем московском безмашинье помчались к Воробьевым. Миновали смотровую площадку и за церквухой отыскали памятную для них обоих скамейку. Здесь год тому назад они понравились друг другу. Безлюдье, а ведь еще только поздние сумерки. Лишь изредка направлялись в заросли крутого спуска сексуально озабоченные, а потому и отважные пары. Из багажника «девятки» Сырцов извлек пустой кейс (зачем ему кейс, он и сам не знал — подарили), плотно пристроил его на скамеечных рейках, как скатертью накрыл сегодняшним «Спорт-экспрессом». Извлек из фирменного пакета фигурную бутылку «Джима Бима», пластмассовые стаканы, двухлитровый снаряд тоника, драгоценную рыбку в вакуумной упаковке, нарезанную ветчинку, бумажные тарелки, в общем, раскинул роскошный стол. — Старик Хоттабыч, — похвалила его Люба. Открывать дорогие иностранные бутылки одно удовольствие. Как бы само отделилось мягкого металла покрытие горла, и пробочка с набалдашником, за который так легко ухватиться, с легким пуком открыла доступ к вожделенной жидкости. Сырцов умело плеснул в два стаканчика. Поднял свой и предложил банальное: