Старший бросился к пульту. Со скоростью походного шага двинулся второй ряд мишеней на той стороне оврага. Сделав по овражному крутому склону три кувырка через голову, Алексей, приподнявшись на одном колене, произвел по мишеням серию выстрелов на всю обойму. Немедля кинул себя в неглубокую ямку, мгновенно перезарядил и, сделав по оврагу стремительный бросок метров на пятьдесят, залег и открыл огонь по внезапно появившимся без всякого порядка из многочисленных траншей поясным силуэтам. Перезарядка, еще бросок и снова серия. Третья. Последняя. Тяжело и звучно дышавший полковник Панкратов с облегчением улегся на траву рядом с Сырцовым. Молчал, чтобы отдышаться. Отдышался, зевнул неизвестно отчего и предложил Сырцову: — Может, попробуешь? — Мне кувыркаться ни к чему, — ответил и тоже зевнул. Заразная эта штука — зевота. — Горки, перелески, траншеи — это у вас. А у нас — каменные стены, асфальт, тротуары, лестницы. На них не покувыркаешься. Подошел Васильич, сказал одобрительно: — Порядок, Алексей Владимирович. Минус — всего два. — Все хорошо, прекрасная маркиза, — запел Сырцов, — за исключеньем пустяка! — Интересно, сколько раз ты промахнешься! — разозлился Алексей. — Я вообще не промахиваюсь, — с ленивой скромностью сообщил Сырцов. — Только вот в овраге кривляться, как обезьяна, не собираюсь. — А что вы хотите? — гася возможный скандал, быстро спросил сообразительный Васильич. — Я на карусели давненько не катался. А в детстве любил, — жуя травинку, задумчиво сообщил Сырцов. — Покатайся, покатайся! — гостеприимно и ехидно предложил Алексей. — На сколько у вас обойма? — полюбопытствовал Васильич. — На десять. Один в стволе. — Значит, одиннадцать попрыгунчиков по кругу, — все понял Васильич и пошел пускать карусель. Не было удобных сидений на этой карусели. Не было зебр, осликов, тигров и жирафов. Были металлические горизонтальные прутья внизу, на которых можно с трудом стоять, и вертикальные, за которые можно держаться одной рукой. Сырцов вспрыгнул на карусель, нашел для себя оптимальное положение и объяснил: — Готов! С одной руки, значит. Тяжеловат для этого «байард», но назвался груздем — полезай в кузов. В кузов карусели. Карусель набрала оптимальную скорость, и тогда раздался клаксонный вскрик — сигнал к началу стрельбы. Черные силуэты выпрыгивали по ходу движения карусели, выпрыгивали по порядку, но одни в высоту, другие в сторону, и каждый в новом варианте. Выпрыгнув на мгновение, они, тут же обращаясь к стрелку фанерным ребром, становились невидимыми. Сырцов палил почти как из автомата, стремясь отстреляться в один крут. Отстрелялся. Карусель замедлила ход, и Сырцов, левой рукой держась за вертикальную стойку, как за вагонный поручень, приветливо помахивал «байардом» встречавшему его полковнику Панкратову. Ни дать ни взять — прибытие поезда. — Головка закружилась, — капризно признался полковнику Сырцов, спрыгнув с карусели. Алексей снова потянулся к «байарду», взял в руки, осмотрел с уважением и заметил (нашел-таки недостаток): — Тяжеловат для одной руки. — Я привык, — небрежно отбрехнулся Сырцов. Подошел старший и с уважительным любопытством даванул косяка на штатского стрелка. — Что там, Васильич? — с непонятной надеждой спросил полковник. — Все одиннадцать, — отрапортовал старший. — Ну, Жора, ты — мастак! — через силу восхитился Алексей. — Это я со страху. Уж больно быстро карусель крутилась. — Мы еще и кокетки, — констатировал Алексей. — Еще будешь? — Что я — идиот, такое эффектное антре портить? — Ну, тогда лежи. А я пойду норму отрабатывать. Солнышко уже взобралось на необходимую высоту для выдачи тепла и сморило невыспавшегося сыщика. Сырцов то видел, то не видел корячившегося на снарядах полковника Панкратова, и не потому, что тот за что-то прятался, а потому, что периодически в мягкой полудреме закрывались глаза. И резкий треск выстрелов вместо того, чтобы будоражить, просто-напросто укачивал. Сырцов и укачался — заснул. — Караул устал! — голосом матроса Железняка прокричали над его ухом. Сырцов открыл мутные глаза и посоветовал: — Так пусть отдохнет. — Вставай, вставай! — Алексей садистски трепал его за плечо. — Ты же со мной беседы беседовать сюда явился. Сырцов сел в траве, сладострастно потянулся, зевнул, немыслимо кривя распахнутый рот, вздрогнул всем телом и поинтересовался: — Где беседовать будем? Давай здесь. — Здесь через четыре минуты группа приступает к стрельбам. Пошли ко мне в мою комнату отдыха. — Персональную? — в фальшивом восхищении зашелся Сырцов. * * * И вправду персональная. Тахта, накрытая пледом, два совсем неказенных креслица, журнальный столик, на котором штучная ваза с огромными ромашками, на стене над тахтой два хороших фотографических портрета: красивая молодая женщина и смешная девчонка, удивительно похожая на полковника Панкратова. — Жена и дочь? — спросил Сырцов, разглядывая фотографии. — Бабушка и внучка, — в сырцовском стиле ответствовал Алексей, но не выдержал, похвастался: — Правда, Надюшка на меня похожа? — Ей бы полковничьи погоны, и вылитая ты. — Все шуткуешь, Сырцов, — сказал Алексей, шуруя в тумбочке-комоде. — Пива хочешь? После трудов праведных по баночке-другой, а? И вытянул из ящика упаковку баночного «Гессера». Непочатую. Поставил на стол, перочинным ножом вскрыл пластиковую покрышку. Сырцов вздохнул. Хотелось, конечно, пивка, но расслабляться не хотелось. — Пей один. Ты по всем аттракционам литра два выпотел, так что восстанавливайся. А я только на карусели покрутился. — Дело, что ли, впереди? — догадался Алексей. — Все зависит от нашего разговора. Полковник раскачал на первой банке рычажок, вырвал его и вожделенно припал к образовавшемуся отверстию. Сырцов тактично молчал, стараясь не мешать восхитительному процессу. Алексей из-за банки глянул на него строгим глазом и, допив, предложил: — Ты давай рассказывай, рассказывай… — аккуратно поставил пустую банку на журнальный столик и вскрыл вторую. — Для начала не рассказ, а несколько бестактный вопрос, — Сырцов потрогал себя за нос в раздумье, как бы выразиться помягче. — Допустим, у тебя, как профессионала, задание на ходу: из мчащейся на скорости автомашины уничтожить из автомата идущего по тротуару человека. Когда бы ты произвел очередь: до встречи с ним или проскочив его и слегка тормознув, в угол, в спину? — Машина? — деловито поинтересовался допивший вторую банку и сделавший паузу в приеме пива Алексей. — А какое это имеет значение? — В принципе — никакого. Только у хорошего джипа переднее стекло открывается — тогда совсем удобно. Но в любом случае очередь следует производить до встречи с объектом. В такой ситуации стрелку можно основательно подготовиться и хорошо прицелиться. Если же объект оказывается у стрелка за спиной, необходима перемена позиции, новый поиск цели. И, естественно, возможность промаха вырастает до недопустимого фифти-фифти. — Ясненько, — кощунственно констатировал Сырцов. — Вопрос второй, не потому, что не знаю, а потому, что хочу твоего подтверждения. Как падает человек, прошитый автоматной очередью? Полковник, держа в руке третью банку, размышлял, открывать ее или не открывать. Тем не менее ответил четко и безапелляционно: — От одиночного выстрела все может быть: объект может осесть, упасть на бок, закинуться на спину, даже рухнуть вперед. При автоматной очереди варианты исключаются: объект от многократных пулевых толчков падает по направлению выстрелов. Если в грудь, то на спину, если в спину, то грудью. — Совсем все ясно, — сказал Сырцов и закрыл ладонями лицо. — Ты что? — обеспокоился Алексей. — Картину в памяти восстанавливаю, — непонятно объяснил Сырцов и положил ладони на журнальный столик. Алексей открыл третью, но сразу пить не стал. От недоумения недовольно спросил: — Ну и как? Восстановил? — Восстановил, Леша! Мне показали американское кино. — Понятнее можешь? — попросил Алексей и присосался к банке. — Меня хотели окончательно и бесповоротно убедить в том, что агент Махова Цыпа разоблачен преступными элементами и уничтожен за сотрудничество с милицией. Для этого им было необходимо, чтобы я в натуре увидел его простреленную грудь, для этого им было необходимо выкрикнуть бессмысленную фразу «Ты мразь, Кок!» вместо «раз, два, три», чтобы на «Коке», как на счете «три!», Цыпа синхронно с очередью привел в действие устройство, имитирующее кровавые раны на груди. — Как допер? — Три дня мучила эта дурацкая фраза: «Ты мразь, Кок». Тем более что оказалось: он не Кок вовсе, а Цыпа.