Призадумались оба. Вдруг полковник резко спросил: — Но ведь информация, переданная тебе Цыпой, была абсолютно достоверной. Как это понимать, Жора? — Не знаю. Вот поэтому буду держать горячий след. Помолчали. Полковник с сожалением спрятал початую упаковку в тумбочку, присел на тахту рядом с Сырцовым, обнял его за плечи и соболезнующе задал риторический вопрос: — Зачем тебе все это, Жора? — А тебе? — Я служу. Мне за это жалованье платят. — Дай-ка баночку, — вдруг решился Сырцов. — А раньше попросить не мог, пока я не упрятал? — ворчал Алексей, вытаскивая упаковку из ящика. Вынул банку для Сырцова и после недолгого раздумья для себя. Расковыряли, отхлебнули по малости. — Однажды я Деду задал такой же вопрос. Зачем, мол, вам это, Александр Иванович. И он мне байку рассказал. Была у него собачка, помесь эрдельтерьера с дворняжкой, и, как все домашние собаки, очень похожая характером на своего хозяина. Веселая, доброжелательная, простодушная. — Это Смирнов-то доброжелательный и простодушный? — несказанно удивился Алексей. — И веселый, — добавил Сырцов. — Дальше слушать собираешься? — Пардон, — извинился Алексей за допущенную по отношению к Смирнову бестактность. — Так вот. Со всеми людьми была эта собачка мила и приветлива, но не терпела каких-либо аномалий. Однажды она впала в неистовство от того, что парочка на бульваре вместо того, чтобы устроиться на свободной скамейке, уселась на траву. Как его собачка, Дед терпеть не может непорядка. Непорядка, порождающего мерзость и зверство. Во всей этой истории какой-то непорядок, Леша. — А, значит, мерзость и зверство, — закончил за Сырцова фразу полковник. — И что будешь делать дальше? — Держать горячий след. — Догадываешься, куда он идет? — В кино, — непонятно ответил Сырцов. 15 Надежда на то, что художественная натура кинорежиссера Романа Казаряна не позволяла ему просыпаться ранее одиннадцати, целиком и полностью оправдалась. — Вас слушают, — прокашлявшись, объявил хмурый баритон в телефонной трубке. Известный кинодеятель Роман Суренович Казарян, в своей ранней молодости по окончании юрфака служивший в МУРе, был лучшим другом Деда и покровительственно приятельствовал с Сырцовым. — Роман Суренович, это я! — от удачи легкомысленно обрадовался Сырцов. — Сырцов, что ли? — узнал голос Казарян. — Он самый! — продолжая ликовать, подтвердил Сырцов. — Жора, у тебя совесть есть? — с придыхательными интонациями знаменитой артистки Татьяны Дорониной страдальчески вопросил Казарян. — Нету! — А жалость? Жалость к старому больному человеку? — Больной — это с похмелья, что ли? — начально поинтересовался Сырцов, ибо знал — Роман Суренович Казарян здоров как бык. — А похмелье — не болезнь? — Пьянство — болезнь, а похмелье — лишь следствие, осложнение, так сказать, — не согласился Сырцов. — Жорка, уши оборву! — пригрозил Казарян. — Валяйте, — разрешил Сырцов. — Тогда я к вам приеду! — Приезжай. Как я понимаю, у тебя ко мне дело. Просто так не позвонил бы. Но прими во внимание два обстоятельства. Во-первых, я не транспортабелен, а во-вторых, наученный горьким опытом, ни в какие твои криминальные дивертисменты влезать не собираюсь. — Я вас об этом просил? — А о чем ты, черт тебя побери, просил? — Уши надрать, — напомнил Сырцов и повесил трубку. * * * Любил Сырцов вот такие старомосковские профессорские квартиры, в самом своем многолетнем неизменном существовании ставшие раритетно неповторимыми. Обставляйся гарнитурами от Фортини, или как там хочешь, но все равно получится номер люкс в пятизвездочном отеле, а такой уникальной и приспособленной для высокого человеческого жития квартиры никогда не будет. Для того чтобы такая квартира возникла, необходимо, чтобы первым хозяином ее был знаток и любитель старины. Отец Романа и был таким. Дело великого почитателя и преподавателя античности профессора Казаряна, строго следуя традициям, продолжил сынок Роман, который, несмотря на свои суетные и легкомысленные занятия в миру (сначала сыщик, потом кинорежиссер), был великим докой по русской живописи начала двадцатого века. Книги и картины, бесценные туркменские ковры и павловская мебель не для горделивого показа, а для удобства и радости бытия. Открыла дверь жена Казаряна, которую тот ухватил еще в стенах МУРа молоденькой, изящной машинисткой. Зоя Николаевна работала в конторе до пенсии и поэтому успела познакомиться с тогда еще зеленым сыскарем Сырцовым. — Здравствуйте, Зоя Николаевна! — по-милицейски гаркнул Сырцов. — Тихо, Жора! — кричащим шепотом в ужасе попросила Зоя Николаевна. — У него башка с похмелья лопается. — С каких это пор похмельный муж пользуется у жены таким небывалым уважением? — удивился Сырцов. — Мир медленно, но верно меняется к лучшему. — Со вчерашнего дня он у нас народный артист России, — похвасталась Зоя Николаевна. — Да ну! — восхитился Сырцов и ринулся — знал куда — в кабинет. В величественном диване-корыте красного дерева лежал, подложив обе ладони под щеку и скрючив ножки, народный артист России армянин Роман Казарян. На текинском ковре, по полу, у казаряновского изголовья стояли бутылки эчмиадзинского коньяка, бутылка виски «Чивас Регал», бутылка джина «Гордон», двухлитровые пластмассовые снаряды с тоником и кока-колой. А также три разнообразных стакана на выбор. — Зойка издевается, — слабым голосом разъяснил ситуацию Казарян. — А вы теперь как буриданов осел, — понял вслух Сырцов. — Чего, чего, чего? — длинно изумился Казарян и в мучениях перевел себя в сидячее положение. — Не знал, что бывшие менты так усиленно повышают свой культурный уровень. В каком ты смысле насчет буриданова осла? — Выбрать надо, что в данном случае мягче, и опохмелиться, — дал совет Сырцов. — Помоги, а? — попросил Казарян. — Плесни в стакан треть джина и две трети тоника, будь добр. Сырцов был добр. В пропорциях щедро наполнил стакан до краев и протянул Казаряну. Тот осторожно принял стакан и, боясь расплескать, сразу же схлебнул верхушку. Успокоился слегка и голосом раненой чайки спросил: — А ты? — Потом, — заверил его Сырцов, чтобы Роман Суренович не нервничал, принимая лечебную дозу до конца. Умиротворенный Казарян вылил в себя все, что содержалось в стакане, и затих в предощущениях. Долго сидел, бессмысленно пялясь на натюрморт Кончаловского и не видя его. Вдруг полупал глазами и вскричал: — Земля! Земля! — Что с вами, Роман Суренович? — с испугом и осторожно спросил Сырцов. — Я, Жора, как Колумб, увидел Новый Свет! На крик вбежала Зоя Николаевна и сразу все поняла: — Народный артист изволил поправиться? — Уйди, жена перед Богом и людьми! — откуда-то торжественно процитировал Казарян и, проследив взглядом, как удалялась Зоя Николаевна, деловито осведомился: — Так что тебе надо от меня, Жора? — Проконсультироваться. Скажи, Роман Суренович, кто на киностудии занимается разными трюками со стрельбой? Ну, к примеру, кто делает устройство для того, чтобы актер после автоматной очереди выглядел продырявленным насквозь и чтобы кровавая пулевая строчка была видна? — Налей-ка мне еще немного, — попросил для окончательного прояснения мозгов Казарян. — И себе плесни «Чивас Регал». Супервиски, Жора, и никакого запаха, можешь безбоязненно баранку крутить. — Придирчиво понаблюдал, как Сырцов наливал по стаканам, удовлетворенно кивнул и ответил наконец на вопрос: — Этим делом обычно занимаются пиротехник и трюкач, работающие на картине. И художник по костюмам. За эстетику отвечает.