— С удовольствием. Но мне надо переодеться. — У матросов нет вопросов! — прокричал Лева. — Времени — вагон и маленькая тележка. Поехали! Поехали. Водитель и охранник впереди, а он с Инночкой — сзади. Соблюдая столь необходимый барский покой, обширный «мерседес» плавно катил по московским улицам. Инна коротко посмотрела вперед на торчавшие за стеклом затылки, положила голову на Левино плечо, закрыла глаза и с тихим восторгом поведала: — Вы сами не знаете, какой вы замечательный, Лев Семенович! — Чего, чего, а это я знаю! — изволил пошутить Лев Семенович и сладостно содрогнулся. По-хозяйски тихонько расстегнув его пиджак, рубашку и брюки, она тайно, медленно и умело трогала его губами и руками за всевозможные места. Лева кряхтел и тихонько подвывал. Вот ведь чертовка! Довела его до точки кипения как раз в тот момент, когда «мерседес» остановился у ее дома. Она распахнула дверцу и шаловливой девочкой выскочила на тротуар. Придерживая дверцу, склонилась и, страстно разглядывая замечательного Льва Семеновича, предложила: — Не зайдете, Лев Семенович? Пока я собираюсь, вы чашечку кофе выпьете. — Не зайду. Ты тогда час копаться будешь, а то и два. Здесь подожду, — сурово сказал Лева, нервно застегивая свои одежды. — Я буду стараться, — кокетливо пообещала Инночка и забежала в подъезд, слава Богу. Поднимешься, и обязательный пистон. Ночью нечем выстрелить будет. С трудом избежавши соблазна, Лева облегченно и одновременно жалеючи вздохнул и стал рассматривать дом, где жила Инночка. Рассматривал с удовольствием: квартиру Инночке в этом доме он купил самолично. * * * Она почти уложилась в час. Двадцать минут сюда, двадцать минут туда — какое это имеет значение? Час и двадцать минут туда же — и вот она, Инночка. С удовлетворением разглядывая ее наряд, он для порядка поворчал неубедительно. Она шелковой ладошкой прикрыла ему рот, чтобы он эту ладошку поцеловал. Он и поцеловал. Рано было. Заплатив щедро сверху за вход, Лева торжественно ввел Инночку в полупустой, даже скорее в почти пустой зал. Охранник Женя настойчиво следовал за ними. Устроились за столиком у темной еще эстрады. Почему-то обидно стало. Никто не встречает, никто не приветствует, никто не радуется приходу такого милого, такого обаятельного и широкого бизнесмена, который платит за все и за всех. Пообижался Лева и успокоился. Хоть раз за много-много вечеров можно поужинать с чувством. Отвлекал только охранник Женя, раздражая тем, что старался есть бесшумно. В общем, поужинали по-человечески. Вместе с официантом, принесшим кофе по-турецки, пришел и бородатый поц средних лет с гитарой. Поц забрался на эстраду и в свете включенной рампы оказался знаменитым бардом. Бард подсоединил гитару, потрогал струны, проверил микрофон и тихо запел. Он пел о листе бумаги под дождем, по которой звонко стучат капли непогоды. Он пел о себе и, очень стараясь, для себя. Не получалось, потому что его слушал Лева. Лева ловил кайф: человек, который обличал Софью Власьевну, теперь ублажал его, Льва Семеновича Корзина, доброго и великодушного хозяина жизни. — Браво! — солидно и поощрительно воскликнул Лева, тепло глядя на вставшего и покорно кланявшегося барда. Потом выскочил на сцену педерастический балет. Вроде все как надо: один небритый мужичок с подведенными глазами и две тощих девицы в оскаленных улыбках. Но все равно педерастический. Не любил всего этого Лева, но надо было смотреть. Ныне пидарасы в моде. Кто-то сверху сказал кому-то: — Только не дергайся, пацаненок. Лева поднял глаза. Здоровенный роскошный мэн как бы прикрыл сзади спину охранника Жени. Левой полой фирменного блейзера горчичного цвета. Но Женя все-таки дернулся. Скорее от испуга, чем от строптивости. Мэн через полу ткнул Женю в шею чем-то увесистым и все объяснил: — Еще раз вздрогнешь, застрелю как собаку. Мне, сявка, терять нечего, я во всероссийском розыске. Сказав это, мэн, с неподдельным любопытством глядя на извивавшегося пидара, засунул свою правую руку за пазуху Жене, малозаметно извлек привлекательную профессиональную «беретту» и переложил ее себе в карман. Лева, моргая, смотрел на мэна, и диафрагма у него внутри ощутимо опускалась, вызывая опасную слабость в желудке. Он уже знал, что это и не мэн вовсе, а никак не ловящийся Сырцов, но для того, чтобы самому заговорить, все же спросил: — Кто вы такой? — тихо, негрубым голосом. — Я-то? — Сырцов задумчиво погладил Женю по головке. — Я-то Сырцов Георгий Петрович. Уже надо было догадаться, дорогой Лев Семенович. — Что вам надо? — задал очередной дежурный вопрос Лева. — Разрешите присесть за ваш столик? — формально спросил Сырцов, отодвигая стул. Не услышав ни «да», ни «нет», тотчас уселся и наконец увидел роскошные декольтированные Инночкины плечи во всей красе. Не отрывая восхищенных глаз от этой изумительной части ее тела, он кивком указал на сцену и сладко поинтересовался ее мнением: — Оригинальный номер, не правда ли? — Правда, — еле слышно пролепетала Инночка, тоже не глядя на сцену. — Оригинальный номер — ваш, — нашел-таки в себе силы держаться с достоинством известный банкир. — Но я не понимаю его смысла. Почувствовав некоторую уверенность босса, охранник Женя, стараясь показать ему, что хотя он и обосрался самую малость, но служит, верно служит, осторожно повел головой в поисках подмоги. — Сказано же тебе, гаденыш, не шевелись! — никого не стесняясь, гаркнул раздраженный Сырцов, держа правую руку с реквизированной «береттой» под столом. — А то придется мне твоему хозяину яйца отстрелить. Чем крайне огорчу заботливую секретаршу. Не так ли, Инночка? Нечего было ответить Инночке. Женин же фонтан был заткнут надолго. Как говорится, тишина за Рогожской заставой, которую прервал через трагическую паузу душевным голосом Лев Семенович: — Зачем вы здесь? — Полюбоваться Инночкой и тебя до поноса напугать, хорек вонючий, — просто и доходчиво объяснил цель своего присутствия здесь Сырцов. — Как вы можете! — воскликнула Инночка и заплакала. — Я сейчас уйду, — успокоил ее Сырцов и Жене: — У тебя запасные обоймы есть, доблестный телохранитель? Больно мне твой пугач понравился. Женя в вопросительном испуге обратил свой фейс к Льву Семеновичу, который без размышления жалко приказал: — Отдай, отдай ему все! На эстраду выходили цыгане обоего пола. Штук семь-восемь. Атаман с надеждой глянул на Леву: а не грянуть ли сразу величальную «К нам приехал, к нам приехал Лев Семеныч дорогой!» за хорошие бабки, но, увидев некоторую озабоченность на лице перспективного клиента, решил пока погодить. Для затравки понеслись обязательные «Очи черные». Под страстное пение Женя выложил из карманов две запасные обоймы и пачку патронов. — От роты отстреливаться собирался? — несказанно удивился Сырцов и рассовал боеприпасы по своим карманам. — Все? — робко спросил Лева. Пугать так пугать. Сидеть необъяснимо долго, глядеть поверх их голов, вгонять в неизвестность непредсказуемыми поворотами разговора… Томно прикрыв глаза и музыкально покачивая головой, Сырцов шепотом подпевал цыганам. По окончании песни обратился к даме: — Вам нравятся песни таборных цыган, Инночка? — Нравятся, — покорно прошелестела в ответ Инна. — К сожалению, эти — не таборные, эти — ресторанные. Но все равно послушаем, да? — Да, — согласилась она. Содержательный разговор был прерван новой песней. Да и не песней даже, а неким синтетическим номером: цыгане и пели, и били в бубны, и плясали, и цыганки непрерывно трясли плечами. Сырцов перевел взгляд с цыганских плеч на Инночкины и почувствовал разницу. Прокричал, пробиваясь сквозь цыганский гам: — А вы так умеете, Инночка? — Нет. — Жаль. С вашими бы плечами… Впечатляющая была бы картина. Цыгане завершили вступительную часть и пошли бродить меж столиков. Лев Семенович взглядом отверг атамана и, собравши последние силы, осудил некультурное поведение Сырцова: — Вы можете сделать с нами все, что угодно. Но издеваться над женщиной, это вне всяких человеческих норм! — Это ты, гад ползучий, говоришь мне о человечности? — не сдержался все-таки Сырцов. Слишком много личного накопилось. Опомнился тотчас и продолжил, уже застыло лыбясь: — Если я обидел вас, Инночка, приношу глубокие извинения. А вам, господин Ицыкович, посоветую запомнить: если что, то я, Георгий Петрович Сырцов, всегда рядом. — Он встал и заботливо осмотрел всех троих. — Вопросы имеются? Не было вопросов у Инночки и Жени. Вопросов не было и у Льва. Одни ответы. Ицыкович, десять лет как покойный Ицыкович, добил его. Если Сырцову известно, что он перебрался за бугор под этой звонкой фамилией и под ней даже несколько раз навещал покинутую Родину, то это в любой момент может стать достоянием правоохранительных органов. И уже не легкая возбуждающая опасность межведомственных разборок, осуществляемых и не им вовсе, а реальная и страшная гроза, которая обычно завершается длительным сроком в колонии строгого режима. Веселая присказка «У матросов нет вопросов», где ты? — Продолжайте веселиться, коли жизнь у вас без вопросов и проблем, — разрешил Сырцов и только к одному Льву Семеновичу обратился известными стишками: — Прощай, прощай и помни обо мне. Сырцов вальяжно и неспешно шел через пестрый зал, и даже видя только его спину, можно было понять, что он спокоен, уверен в себе и ничего не боится. Так кто же хозяин жизни — он, Лев Семенович Корзин, несметно богатый банкир, или нищий сыскарь Георгий Петрович Сырцов, которого в любую минуту могут схватить, скрутить, просто уничтожить? 38 Витольд Германович Зверев в полосатой, застегнутой до ворота, пижаме и босиком стоял в прихожей и, подняв брови, внимательно и равнодушно слушал Льва Семеновича Корзина, который, впрочем, не говорил, а визжал: — Служба безопасности называется! Секреты! Тайны! Новейшее вооружение! Спецавтомобили! Миллионы и миллионы! А он мог беспрепятственно меня убить, — на секунду Лева пожалел себя и сделал малый перерыв, чем сейчас же воспользовался Витольд Германович: — Но не убил. Кстати, кто он? — Как кто? — крайне удивился Лева тому, что Витольду еще неизвестно имя злодея, покусившегося на его драгоценную жизнь. — Сырцов! Сырцов, которого вы уж скоро месяц как не можете поймать и обезвредить. Ищете, ищете его по закоулкам, а он спокойно себе гуляет в самых людных местах Москвы! Тоже мне секретная служба! — Я не понял, Лев Семенович, что вы от меня хотите? А Лева уже и забыл, что хотел, так увлек его пафос разоблачения всех и вся. Замер остолбенело и, напрягшись, вспомнил: — Я хочу за те бешеные деньги, которые мы платим службе безопасности, ощутить себя в безопасности, — соорудив такую сногсшибательную залепуху, Лева горделиво посмотрел на Витольда.